*966. Виталий Найшуль

[Полит. ру]

http://www.polit.ru/analytics/2005/01/25/elite.html

АНАЛИТИКА → Виталий Найшуль, Ольга Гурова
Строение элиты: русские традиции
25 января 2005, 08:33

Данная статья Виталия Найшуля и Ольги Гуровой (Институт национальной модели экономики)продолжает большую серию публикаций Полит.ру о таком пути модернизации России, который использует традицию и культуру в качестве ресурса.

Мы печатаем статью с любезного разрешения авторов и редакции журнала "Главная тема", во втором номере которого она впервые появилась.

Долги элиты

Слова «элита», «элитный» в последнее время стали очень употребляемыми. Однако хотелось бы обратить внимание, в каком контексте эти слова употребляются. «Элитное жилье», «дом пониженной элитности», «элитный отдых»… Не вдаваясь в этимологию, можно отметить некое недоразумение, поскольку элита – это не показной образ жизни. Это правильное положение в обществе. Это вписанность в социальное устройство на определенном уровне. Имеется в виду, что человек занимает определенное общественное положение – высокое, но предполагается, что он занимает это положение за что-то. Либо за заслуги в прошлом, либо за деяния в настоящем. Вот о такой элите, собственно, имеет смысл говорить. Это первое.

Второе. Проблема нашего общества в том, что оно не является плотным. Этически плотным. Профессионально плотным. Есть некая разреженность. Когда в городе есть один магазин. Ему не с кем конкурировать, там может продаваться все, что угодно. И как угодно. Другого нет. Нормальная ситуация – это когда есть плотность, в том числе в этих самых элитах. И этическая плотность, и профессиональная плотность. Когда поведение каждого очень жестко оценивается и контролируется средой. Вот пример. Американский роман Синклера Льюиса «Мистер Бэббит» о бизнесмене из среднего американского города. У него в 40 лет начинаются душевные метания, и он совершает три «антиобщественных» поступка. Заводит любовницу, ужинает с университетским товарищем, который стал коммунистом, и рассеяно отказывает в пожертвовании на местную церковь. Ему никто не говорит ни слова, но в силу плотности американской среды он начал получать «звоночки». Контракт, который он получал от железной дороги много лет подряд, почему-то достался его конкуренту. Местный банкир, крайне почтенный человек, долго не принимал его и холодно поздоровался. И Бэббит все понял. А потом, когда его жена попала в больницу, и банкир, и другие представители местного общества нанесли ей визит. То есть, ему показали, что можно вернуться. Льюис описывает все это очень иронично, но это показывает высокую плотность американского общества. Все действовали не сговариваясь, не было ни какой программы действий и коалиции по перевоспитанию мистера Бэббита.

Напротив, если мы посмотрим на нашу нынешнюю элиту, то можно сказать, что она ведет себя отвязно. Отвязно не в смысле – плохо, а в смысле – независимо. Ее стиль состоит в том, что «мы никому ничего не должны». Это правило поведения. На это есть объективная причина: в том, что они делали, чтобы стать элитой, им общество не помогало, а мешало. Но…

В связи с этим следует напомнить два обстоятельства. Первое, важное экономически. У нас было приватизировано имущество, но не были приватизированы долги. То есть, у государства были долги и было имущество, за счет которого можно было обслуживать эти долги. Имущество ушло, долги остались. Теперь государство является этаким мальчиком для битья, которому с одной стороны говорят: «Вы обязаны платить пенсии, содержать медицину, школу». А когда оно обращается к источнику доходов, там говорят: «Да вы что, при таких налогах мы умрем!» И те, и другие недовольны.

И второе обстоятельство, важное этически. Это касается уже не государственного долга и не вопросов собственности. Это касается нарушения русской этики. В «Православном катехизисе» сказано, что заповедь почитания родителей распространяется и на учителей. А дети нашей системы образования (кстати, совсем не самой худшей в мире) на своих учителей наплевали. Те самые люди, которых она образовала, благодаря которой они отличаются от дикарей, теперь командуют бизнесом, от мелкого до крупного. Но желания отдать должное родителям, которые находятся в трудном положении, у них не возникает. Если опять сравнивать с Соединенными Штатами, то там пожертвования выпускников – один из главных источников пополнения бюджетов университетов, особенно элитных. Многие слышали о том, какие огромные суммы собирают «звездные» выпуски Гарварда. У нас есть несколько вузов, которые можно считать кузницей современного российского бизнеса, однако никто не слышал, чтобы там от этого что-то «зазеленело».

В странах, где есть здоровая, рефлексирующая элита, она быстро и без напоминаний со стороны соображает, что надо взять на себя дополнительные обязанности. Соединенные Штаты, Чикаго, вторая половина 19 века, город возник просто из ничего, в силу очень удачного географического положения, и туда устремилось огромное количество рабочей силы (лимиты, по-нашему). То есть, лимита и предприниматели первого поколения – «новые американские». И можно представить себе, что там происходило. Богатые жилые дома походили на крепости, они предназначались для артиллерийской осады. И празднички соответствующие – 1 мая откуда пошло? И это все стало несовместимо с жизнью. Но не уезжать же с золотого дна? И в определенный момент силами местной элиты все начало меняться. Причем не с помощью подачек населению или применения полиции, а с помощью культурной интервенции. В течение десятилетия возникли Чикагский университет, Чикагский филармонический оркестр, Чикагская галерея и так далее. И все это высшего качества!
Бояре и дворяне

В нашей культуре есть слово для обозначения лиц, принадлежащих к высшему слою элиты - это "бояре". Вне зависимости от того, что это слово обозначало исторически, оно несет еще и значение "сильные люди", то есть люди, обладающие властью и влиянием. "Сильными людьми" или "боярами" можно называть и самих Бояр, и главных представителей высшего слоя элиты: Царя, Государя и Князей. Подробнее о них мы поговорим ниже.

Но элита состоит не только из высшего слоя сильных людей, но и из более многочисленного круга, выполняющего государственные и общественные функции. В истории России такими "рядовыми членами элиты" были дворяне. Их историческая заслуга связана как с доблестной царской службой, так и с созданием высокой русской культуры. Их современная интерпретация остается за рамками нашей беседы.

Отношение к элите

В России сложилось двойственное отношение к государственной элите.

С одной стороны – весьма подозрительное. Конечно, недоверие к высшему слою в той или иной степени есть везде, во всех странах, но у нас оно качественно глубже и основывается на реальных, причем, повторяемых исторических обстоятельствах.

В нашей истории были случаи, когда элита предавала страну. Самый яркий пример – Смутное время. Можно, напомнить и поведение значительной части элиты во время революций 1905 и 1917 годов и другие, может быть менее яркие, но довольно серьезные эпизоды.

Предательства элиты – это не какие-то разборки внутри правящего слоя, когда можно обсуждать "кто больше виноват" и "кто первый начал", и оценивать поведение очередного беглого боярина, а когда она массово предавала не очередного Царя или "преступный режим", а народ, страну. И это травмировало отношение народа с элитой. Создало своего рода традиционное недоверие к элите.

Отмеченная нами особая подозрительность к действиям элиты со стороны остального населения крайне осложняет действия элиты. Получается, что она не обладает своим собственным авторитетом, отличным от авторитета Государя и им не подкрепленным. Она авторитетна только до тех пор, пока действует от имени Государя. Как только она начинает выступать от себя, она оказывается нелегитимна и противна народу.

Но такое отношение – только половина правды. Элиту ценят, причем очень глубоко понимают ее значимость. Для того чтобы реально ощутить народные традиции в отношении элиты, возьмем «Пословицы и поговорки» Даля. Ключевое высказывание о государственной роли Бояр: «Без правды боярской Царь Бога прогневит». Эта пословица достойна того, чтобы ее подробно разобрать. Не без Бояр, а без правды боярской. То есть, Бояре имеют некую Правду, отличной от царской и от народной, и должны, не кривя, сообщать ее Царю. И это – самое ценное, что Царь должен от них получить. А если Царь попробует править в одиночку, без этой Правды, то он не ошибку совершит, тактическую и стратегическую, а «Бога прогневит»!

Так вот, чтобы Бога не гневить, нам предстоит регулировать отношения с Борями. Нужна и Правда боярская, но нужна и опала, как инструмент царской политики, когда личное или групповое влияние Бояр становится больше царского и нарушается устойчивость государственного устройства. Тогда «Царь строг и казнит Бояр опалой». В чем она, опала, должна состоять – это отдельный разговор, но важно подчеркнуть, что это должен быть гуманный инструмент. Потому что здесь наказание не связано с виной. В опалу отправляют не потому, что человек совершил преступление, а потому, что он стал дисфункционален в государственном устройстве. Опала сродни древнегреческому остракизму или американскому антитрестовскому законодательству. И, опять же, опала – это все-таки опаливание, а не зажаривание до углей. И из опалы можно вернуть, что обычно и делают.

Между двумя крайностями: «Без правды боярской царь Бога прогневит» и «Царь строг и казнит Бояр опалой» лежит все многообразие отношений между Царем и высшей государственной элитой.

Царь – Государь

Царь и Государь по определению являются сильными людьми. Поговорим о том, почему эти слова иногда выступают как синонимы, и почему на самом деле продуктивно разводить их смысловые значения.

Исторически долгое время Царь и Государь были одним лицом. Эти слова часто употребляются как синонимы, что на самом деле неправильно. Например, есть такое употребление «Государь Великий Новгород». То есть, Государь – это суверен. Соответственно, если государство монархическое, то Государем является первое лицо, а если демократическое, то сувереном может быть весь народ. Каким и являлся Государь Великий Новгород. У нас в России в нынешней ситуации Государь – это народ России. Хозяином является не Царь, а Государь. Государь владеет, а Царь правит. Вот их глаголы. С некоторым приближением можно сказать, что Государь – это хозяин предприятия, а Царь – это управляющий, гендиректор. Гендиректору могут быть делегированы очень большие полномочия, но не всё. И это очень важно, что не всё. В современных условиях Царь не может распорядиться государством. То есть, он может распоряжаться тем, чем он управляет – слугами, системой управления, кадрами. А страной распорядиться не может. Есть вопросы, которые относятся исключительно к полномочиям Государя, те, которые раньше решал Земский собор.

И вот здесь у нас очень чувствуется дефицит консенсуальных решений. Например, узаконить результаты приватизации не может ни один президент вместе с Государственной Думой, вместе с Верховным судом и так далее. Если бы Путин решил узаконить результаты приватизации, кроме сомнений, почему он решил это сделать, это не принесло бы ничего реального. А вот если бы 80 и более процентов взрослого населения на референдуме проголосовало (не 50, а именно консенсуально, 80 и более), то это бы означало, что это рубеж перейден окончательно. На самом деле у нас в истории демократической России консенсуальных решений вообще не было.

К того же рода решениям относится установление налогообложения. Не уровень в сколько-то там процентов, а само установление налоговых обязательств. То есть мы берем на себя обязательства платить налоги, потому что это наша страна, и те расходы, ради которых мы оплачиваем, делаются для нас. Такого акта не было. Налоги собираются, потому что «иначе хуже будет». А репрессивный механизм не должен заменять социальный договор, он только добавка к нему.

Кстати, это имеет прямое отношение к «наведению порядка», борьбе с коррупцией и т.п. На самом деле, репрессивный механизм может действовать только как экстремальное добавление к социальному порядку. Нельзя сделать так, чтобы не воровали только из страха. Вот если 90 процентов не воруют потому, что воровать нельзя, то остальных отморозков, которые это не понимают, можно «добивать» другим образом.

Еще один пример – «монетизация» льгот. Это тот же вопрос Государя, то есть суверена. Технически против самой идеи нет возражений. Но власть выходит здесь за рамки своей компетенции. Один пожилой человек, узнав об этих планах, сказал: «Что с нами делают?» У народа не должно быть ощущения, что с ним кто-то что-то делает.

Здесь, кстати, очевидна путаница понятий. Разговоры в демократических кругах, о том, что Путин является диктатором, затушевывают тот факт, что Путин никаким диктатором не является. Скажем, Пиночет был диктатором, реальным. Не ему говорили, что он является диктатором, а он им был. Но когда внедрялась новая пенсионная система, которую создал Хосе Пиньера, переход в нее был добровольным. И благодаря пропаганде, которую Пиньера больше года еженедельно вел по телевизору, в течение одного месяца более 85 процентов перешли в новую систему. Но 15 процентов оставались в старой системе очень долго, и кто-то остался даже сейчас. И это при том, что власть находилась в «рабочем состоянии»: танки были быстры и стадионы – свободны.

Возвращаясь к монетизации льгот. Возможно, она окажется опасной для президентства Путина. Она может расстроить его отношения со страной. Он пришел к власти, как человек, про которого говорили: «Он такой, как мы». Это на самом деле очень важное чувство. Наполеона ветераны его гвардии называли «наш маленький капрал». Не зашибись какой генерал, а «наш капрал». Это идентификация себя с первым лицом. Он – свой.

В этом разделении «Царь» и «Государь» есть еще более тонкие вещи, которые, тем не менее, существенны. Вспомним, как, например, Ельцин скрылся «за носовой перегородкой», когда начались боевые действия в Чечне. Он не имел права этого делать. В том случае, когда нет прямой, немедленной опасности для страны, военные действия – это уже дело суверена, Государя. Если страна подверглась внезапному нападению, необходимо немедленно ответить, тогда вопросов нет, это дело царское. Он выполняет функцию оперативного управляющего. Но если нет – это прерогатива суверена. Это не значит, что все надо ставить на плебисцит. Но обратиться к народу, как к своему хозяину – суверену, и объясниться с ним необходимо.

Здесь надо отметить – выступить перед народом, это достаточно тонкая вещь. И это тоже есть форма согласования. Ельцин, например, не смог выступить перед народом. Потому что, это только кажется, что это форма односторонняя. На самом деле она таковой не является. Потому что не всякое слово можно сказать, глядя в камеру, на всю страну, подразумевая, что его услышит каждый российский человек в своем доме.

Князь

Князь – это очень важная фигура, и на ней стоит остановиться особо. Потому что Князь – это суд и оборона. Исторически, судья – это Князь. Поэтому, когда мы говорим здесь о Князе, мы говорим о сущности нашей судебной системы. И это имеет самое прямое отношение к элите, потому что не может быть полноценного государства, где судьи не были бы элитой. Сегодня у нас, говоря о власти – законодательной, исполнительной, судебную власть вообще забывают, как будто ее нет. И что зря поминать то, что ни имеет большого значения?

На важнейший вопрос, как это положение исправить, мы здесь вряд ли сможем ответить исчерпывающе. Но можно поговорить о человеческом материале, из которого получаются судьи.

Представление о том, что качество судьи зависит от его зарплаты, ошибочно. Мы не против высокой заработной платы. Более того, возможно, ее надо увеличить стократно. Но вопрос не в этом. Вопрос в том, кто такой настоящий судья. А это – Князь. Князь, кроме того, что он является Боярином, имеет еще и личный статус-авторитет, не зависящий от места его нахождения в системе государственной власти. Покойный генерал А.Лебедь сказал бы, что Князь остается Князем всегда, даже в трусах.

Опять же, посмотрим на пример. Сначала даже не судейский. В Соединенных Штатах есть такая категория работников: был человек Председателем комитета начальников штабов, а затем уходит в отставку. И дальше он начинает гулять по наблюдательным советам, советам директоров крупнейших компаний: «Пепси-кола», «Дженерал моторс»… Их виды деятельности не имеют никакого отношения к военной карьере и никак не связаны между собой. Спрашивается, за что его держат? А держат за то, что он имеет некую публичную репутацию, которой он соответствует. То есть. у него есть личный статус человека, которого прилично назначить. То есть, он гарантирует, что вокруг него не разведется большое количество грязи. Потому что, если грязь окажется вокруг него, то он себя полностью декапитализирует.

Другой пример. Реальная сцена в провинциальном американском суде. Судья слушает дело и быстро объявляет: «Ну, двух дней тюрьмы этому подсудимому будет достаточно». При этом он даже не ссылается на какие-то статьи и нормативные акты. Еще случай. Один из наших олигархов рассказывал, как он судился в Лондонском арбитражном суде и судья в какой-то момент произнес: «Доводы этого характера я рассматривать не буду!» Причем, не ссылаясь ни на какую инструкцию. То есть он как само собой разумеющееся ощущал, что находится в своем праве. Третий пример: наши судьи утверждают, что наши суды завалены делами, им их даже некогда их оформлять и т.д. Валерий Абрамкин, наш главный специалист по системе правосудия и системе наказаний, рассказывал о практике парижского суда, которую он в течение нескольких дней наблюдал. Там один судья рассматривает гораздо больше дел, чем у нас. Особенно мелких дел. Но дела рассматриваются так. Вот дело. Истец – ответчик или адвокат – прокурор. Три минуты. Стук молотком. И пошел… Судье как личности делегировано такое право. Он на такое поведение уполномочен. Это тоже самое, как мать, за которой не проверяют, как она сына воспитывает, сына моет и т.д. Ей вменяется определенная обязанность, а дальше существует социальный контроль. И если поведение ее не соответствует каким-то правилам, она тут же заслужит определенное отношение. То же самое касается судьи.

Теперь вернемся к Князю: Князь – это фигура, которая несет описанную выше функцию. Это не статус позиции, которую можно утратить. Это личный статус, который нельзя потерять. Наша задача состоит в том, чтобы понять, что судьи – это Князья, понять, кто такие Князья в современных условиях и из кого они рекрутируются. Понятно, что они рекрутируются из контингента очень высокой пробы. И пусть их сначала будет мало, пусть их вообще будет мало – все равно это будет становой хребет судебной системы.

К этому надо добавить, что в судебной системе, конечно, должно быть старшинство. Что имеется в виду? Вот пример из совсем другой области. Некий современный человек, прихожанин церкви ходил к своему духовнику, исповедовался, получал от него замечания. Ему показалось, что этого мало. И он сказал: «Батюшка, благословите пойти в монастырь к старцу». И тот отвечает: «Я вообще-то не советую». Прихожанин настаивал, духовник благословил, и прихожанин явился в монастырь к старцу. А это был январь месяц. И первый вопрос, который старец ему задал, был: «Как ты провел Новый год?» - «Как все – выпил, закусил» - «Нарушал пост?» – «Нарушал, ну как все». Прихожанин считал это за малость, а старец оказался другого мнения и наложил на него епитимью. Тот буквально прибегает обратно к своему духовнику и сообщает ему о неожиданном результате визита. «А я тебе говорил – не надо туда ходить. Сам напросился, а теперь не в моих силах это отменить – надо исполнять!» И вот старшинство судей, как нам представляется, должно быть устроено таким же образом, чтобы можно было сказать: «Можно обратиться к судье, но вообще-то мы не советуем, лучше разберитесь сами. Можно апеллировать к суду высшей инстанции – но не советуем…».

А еще есть старший, Великий Князь, это – Царь, он замыкает судебную систему. А у него есть думные Бояре – Верховный Суд. Но разговор на близкую, но другую тему, мы отложим для другого случая.

И последнее… Надо понимать, что, такая система будет городской и будет идти вразрез территориального устройства. А значит, будет одной из сетей, реально объединяющих страну.
Звание и должность

Боярин и Князь – это звания. Но звания применимо не только к элите. Они имеют фундаментальное значение в организации общества на всех его уровнях.

Современное понимание звания можно прочесть в словаре С.И.Ожегова – официально присвоенное наименование, определяющее степень служебного положения и квалификации в области какой-нибудь деятельности: воинское звание, ученое звание, звание заслуженного артиста. Однако русская сема этого слова, с которой мы сталкиваемся в пословицах и поговорках, намного глубже и шире.

Глубже, потому что по сути дела официальная организация звание не присваивает, а признает, и тем самым, пользуясь метафорой Р.Бернса, ставит «штамп на золотом», а не производит сам золотой. О тех же, кто не стал «золотым», говорят, что он не дорос до этого звания, звание ему присвоили преждевременно. Шире, потому что мы должны говорить не только о воинских, научных и др. званиях, но и о званиях, например, отца, матери, жены и т.п.

Что же такое звание? Человек присваивает себе общественно понятный знак. С ним он получает права и обязанности. Права позволяют кричать, к примеру: я мать, и требую!, а обязанности означают возможность получения пинков от первого встречно-поперечного: а еще мать! Кстати, одно лицо может нести и несет много званий: мать, жена…

Характерная словесная конструкция со званием: ~ должен (должна). Кому должен? Особенность звания состоит в том, что должен всем. Уж если ты принял на себя звание, то должен всем. Иначе будешь получать в выражениях: А еще мать, ученый, … и т.д.

Отметим, что отнюдь не все профессии – звания. Нет звания рабочий, сколько бы о нем не говорила коммунистическая пропаганда. Попробуйте сказать рабочему: Ты, как рабочий должен! Ответ будет непечатным. Нет звания предприниматель, и потому он никак не может вписаться в наше общественное устройство. А вот звание работник – есть, и известно, что должен делать работник. Еще тот работник – говорят о несостоявшемся в этом звании персонаже.

Со званием сочетается должность. Если звание – качество лица, то должность – качество места. Словесная конструкция с должностью: ~ обязан. Обязан тем, с кем связан. Должностные обязанности. Звание и должность должны подходить друг другу, поэтому они часто употребляются в паре: звание и должность.

Звания являются важнейшим инструментом поддержания социальной дисциплины. Если человек никому ничего не должен, за его асоциальное поведение невозможно спросить.

Круговая порука

Когда мы говорим о методах социального контроля, стоит вспомнить мощный инструмент русской культуры под названием «круговая порука». Этот социальный механизм, конечно, употребим не только для элит. Он может распространяться на все общество.

Это инструмент не надо создавать. Он есть. Князей надо создавать, Бояр – воспитывать, а круговая порука – всегда под рукой. Вспомните советскую практику. Предприятие, «почтовый ящик». Как бороться с опозданиями? Вводить военную дисциплину для штатского персонала? Человека премии лишать? Неэффективно. Лишить премии весь отдел – это очень эффективно. Это называется «быть за круговой порукой».

Сегодня круговая порука – это вроде ругательства. Клеймо. Чиновники – круговая порука, милиция – круговая порука. Ищи крайнего! И на самом деле, это совершенно правильно. Есть поликлиника. В поликлинике круговая порука. В одном кабинете полдня принимает врач «от Бога», который лечит, а полдня – который калечит, «убийца», взяточник и т.д. Но это не нарушает социального мира в поликлиники. Можно сказать, что все они реально находятся за круговой порукой. В том числе и этот замечательный врач.
Как из этого положения выходить? А выходить надо!

Если они связаны круговой порукой, то пусть и отвечают круговой порукой. То есть, людям, работающим в поликлинике, вменяется договор о коллективной ответственности. Это означает, что определенный тип нарушений переносится на всех сотрудников. И если милиция – какой-то отдел – находится за круговой порукой, пусть там и находится. Это означает, что если один попался, то увольняются все. А дальше происходит следующее. Начинается тот самый долгожданный процесс отделения пшеницы от плевел и овец от козлищ: потому что, если я приличный человек, то зачем же мне отвечать за подонков? Соответственно, хорошие люди будут уходить из коллективов, где возобладали подонки, а подонки будут выкидываться из коллективов, где возобладали хорошие нормы.

Кстати в Чили, знаменитой в мире своей удивительной некорумпированностью, есть два учебных заведения, которые воспитывают элиту, и они похожи на наш Царскосельский лицей. В них учат соблюдать в жизни правила игры. И в некотором смысле выпускники этих заведений находятся за круговой порукой. То есть, их никто не наказывает прямо, но выход за пределы тех самых этических правил, которым их учили, – это хуже, чем наказание. Это значит, быть растоптанным в глазах своего круга, стать изгоем. То есть, воспитание элиты может начаться с того, что выпускники неких элитных учебных заведений, куда отбор крайне строгий (это могут быть очень небольшие выпуски, больше, собственно, и не надо, и понятно, что их выпускники так или иначе будут занимать высокие государственные посты) добровольно оказываются за круговой порукой. Когда бесчестие распространяется на всю группу. Это общий принцип. Предлагать конкретные рецепты здесь, наверное, неуместно. Но важно, чтобы все это было крайне серьезно.
Что касается опасности переборщить…

… то такая опасность всегда существует. Но у нас в Институте часто цитируется высказывание современного петербургского философа Сергея Чебанова: «Все настоящее опасно!». Например, в армии выдают оружие. Настоящее, не игрушечное. И это опасно. Однако это не повод отказываться от армии. А у американцев, где положение армии в обществе достаточно отрегулировано, говорят, что после того, как вы создали армию, вы не совсем свободны в решении вопроса, сколько денег на нее выделять. Поэтому и используются такие сложные вещи, как долг, честь, присяга и т.д. Этот пример может быть распространен на все подобные «опасные» механизмы.

Содержание темы:

01 страница

#01. Полит. ру. Строение элиты: русские традиции
#02. Полит. ру. ОТКУДА СУТЬ ПОШЛИ РЕФОРМАТОРЫ
#03. Полит. ру. ОТКУДА СУТЬ ПОШЛИ РЕФОРМАТОРЫ. Продолжение
#04. Полит. ру. ОТКУДА СУТЬ ПОШЛИ РЕФОРМАТОРЫ. Продолжение
#05. Полит. ру. «Такая Россия не имеет права на существование»
#05. Полит. ру. Как строить Российскую империю
#06. Полит. ру. Путин - царь или государь?
#07. Полит. ру. Не нами положено, лежать ему вовек
#08. Полит. ру. О перспективах России
#10. Полит. ру. “Реформы в России. Часть Вторая” и дискуссии по ее итогам"
02 страница
#11. Полит. ру. Продолжение
#12. Полит. ру. «Третий Рим – единственная концепция, придающая целостность российскому государству и обществу»
#13. Полит. ру. «Третий Рим – единственная концепция, придающая целостность российскому государству и обществу»-2
#14. Полит. ру. О лозунге «Москва – III Рим»
#15. Виталий Найшуль. Hа "Самом Важном"! Часть 1
#16. Виталий Найшуль. Hа "Самом Важном"! Часть 2
#17. Виталий Найшуль. Hа "Самом Важном"! Часть 3
#18. Виталий Найшуль. Мы ныне - рассеянный народ
#19. Виталий Найшуль. Пояснения к Программе
#20. Виталий Найшуль. Письмо знакомому священнику
03 страница
#21. Андрей Василевский. Все еще живая экономика
#22. Виталий Найшуль.
#23. Андрей Василевский.
#24. Виталий Найшуль.
#25. Андрей Василевский.
#26. Виталий Найшуль.
#27. Андрей Василевский.
#28. Виталий Найшуль.
#29. Андрей Василевский.
#30. Виталий Найшуль.

[Полит. ру]

http://www.polit.ru/lectures/2004/04/21/vaucher.html

ПУБЛИЧНЫЕ ЛЕКЦИИ

Публичная лекция Виталия Найшуля
Автор ваучера о либеральных реформах
21 апреля 2004, 18:28
Сюжет → Змеиная горка, Публичные лекции

Найшуль. Я благодарю за приглашение, и мне, конечно, приятно выступать здесь вслед за столь известными людьми. Тема, с которой меня пригласили выступить, такова, что охватывает всю мою научную деятельность – “Реформы 90-х годов, их уроки и задачи”. Конечно, можно было бы начать это выступление с изложения фактического материала, касающегося самих реформ, но так как я выступаю здесь из аналитической позиции, то считаю нужным сказать, откуда вообще эти реформы взялись. Реформа – это всегда какой-то умственный продукт, и реформы 90-х годов, по крайней мере, в их экономической части – это умственный продукт группы, членом которой я был. И то, каким образом этот умственный продукт образовался, является настолько же важным, как и те экономические условия, в которых эта группа, или ее часть, была призвана, чтобы осуществлять экономические преобразования.

Эта группа имела три куста, которые сформировались независимо друг от друга. Они познакомились в 87-м году, поскольку до этого времени манифестация их идей была сопряжена с риском для жизни. Один куст - я не знаю, как он образовался, - это Гайдар, Чубайс, Кох и многие другие известные люди. Это так называемый московско-питерский куст. Второй куст, который я знаю чуть лучше, это новосибирский куст: Симон Кордонский, Широнин, Петр Авен – нынешний руководитель Альфа-банка. Третий куст, московский госплановский: в нем было три человека, математика по происхождению, которые оказались в Экономическом институте при Госплане и имели возможность оттуда наблюдать различные интересные вещи, которые заставили их по-другому посмотреть на то, что из себя представляет Советский Союз.

Времени мало, поэтому я коротко скажу о тех важных наблюдениях, которые сделал этот третий куст, одним из участников которого я был. В конце 70-х годов не только наша группа, но и еще несколько толковых человек в Госплане знали, что страна находится в смертельном экономическом кризисе. Нам это было понятно гораздо раньше, чем об этом начали говорить диссиденты или какие-то “голоса”. Как мы об этом узнали? Точка, в которой чувствуется состояние дел в рыночной экономике – stock exchange. Точка, в которой чувствуются все проблемы плановой экономики – это Госплан. Госплан лихорадило, лихорадило не как организацию, а как схему работы – Госплан все время пересчитывал собственные планы. Итак, в конце 70-х годов в Госплане ощущалось, что система находится в кризисе, из которого у нее, по всей видимости, нет выхода.

Второе, что обнаружила наша группа, работая в Госплане – это то, что у нас вовсе не командная экономика, а какая-то совсем другая. Не командная экономика, а экономика согласований, которая позже была названа административным рынком. Это очень сложное понятие, и, если у кого-то будут вопросы, я на этом остановлюсь подробнее. Но в двух словах могу сказать, что административный рынок – это иерархическая система, которая построена на отношениях торговли: это горизонтальная торговля, торговля между не подчиняющимися друг другу субъектами, и торговля вертикальная, торговля между подчиняющимися друг другу субъектами. Очень интересное явление, ведь отношения между начальником и подчиненным тоже были торговыми. Эта экономика сформировалась после Сталина и была нашим великим завоеванием, положительным результатом которого было то, что страна подготовилась к обменным отношениям задолго до того, как Гайдар пришел со своими реформами. Можно сказать, что брежневская эпоха – это эпоха торговли. Кстати сказать, не только эпоха торговли, но и эпоха права: сельские жители получили паспорта, городские получили квартиры в собственность и т.д. Это в позитиве. А в негативе – то, что эта система полностью разрушила государственность. Парадоксально, что, изучая из Новосибирска совсем другой объект - не Госплан, а сельский район Алтайского края, - Кордонский, Широнин, Авен пришли к тем же самым выводам. Когда мы с ними встретились в 87-м году, это выяснилось.

Итак, это административный рынок, и я хочу вам сказать, что мы до сих пор живем в ситуации административного рынка. То, что сделал Гайдар - он его оденежил. Деньги играли не очень большую роль. Стали играть очень большую роль. Власть и другие компоненты как играли большую роль, так и продолжают ее играть. Очень часто применяется термин “административные ресурсы” или “административная валюта” - это все оттуда, из этой терминологии.

И, наконец, третья часть наших размышлений состояла в ответе на вопрос: если эта система не выживает, то в чем дело? В том, что эта система не способна координировать работу нашей страны. На самом деле, то, что она делала это в течении стольких лет, совершенно поразительно. Ведь все же планировалось, система обладала способностью координировать все так, чтобы все-таки что-то попадало туда, куда нужно. Но она уже с этим не справлялась. Выход был в децентрализации. Децентрализация – все с этим соглашались, но дальше надо было додумать. Может быть, потому что мы были математиками, людьми со свободной головой для логического анализа, ясно было, что отсюда следуют свободные цены.

И дальше, следующим шагом, было ясно, что не надо никакого хозрасчета. Вся та туфта, которая у нас была с 85-го по 91-й год, – мы отмели ее как чепуху. Не только мы, но и работники Госплана очень хорошо знали, что это туфта. И когда заходила речь о такого рода реформах как хозрасчет, аренда и т.д., они говорили - “нет, ребята”. У меня был замечательный разговор в начале 80-х годов с заведующим отделом сельского хозяйства Госплана. Он сказал: “Сейчас председателя колхоза может хватить инфаркт оттого, что он получит властное воздействие от меня. Если я как эта функция ухожу, то он должен получать инфаркт от чего-то другого”. А люди, которые придумали хозрасчет и аренду, этого не понимали. У людей, которые работали в Госплане, была эта жесткость мышления. У людей, которые работали не в Госплане, а в академических институтах, этой жесткости не было.

Далее. Если у нас свободные цены, то возникает вопрос о собственности. Конечно, никакой аренды. Это все туфта. Мы получаем, что необходима частная собственность, а необходимость частной собственности предполагает приватизацию, мы получаем как логическое упражнение ваучерную приватизацию. Собственно, в 81-м году эта ваучерная приватизация была придумана. В “Самиздате” висит книжка “Другая жизнь”, если кто-то захочет посмотреть, как все это исторически развивалось и как была устроена экономика к тому времени. Это своего рода памятник эпохе. Я рассказываю подробно, потому что это мой куст – одна из трех групп, которые соединились. Когда мы соединились, выяснилось, что мы говорим на одном языке и понимаем друг друга. И с 87-го по 91-й год шли интенсивные обмены, поездки в Питер были очень частыми, при том, что мы встречались не только в Питере. В общем, люди нашли друг друга. Чубайс был, как всегда, организатором.

Сейчас я хотел бы издалека посмотреть на то, что эта группа из себя представляла. Как я оцениваю ее параметры? По остроте мысли, а я много тогда ездил за границу, она находилась на хорошем западном профессорском уровне. Но по другому параметру, кругозору, конечно, нет. И понятно, почему. Эти люди производили идеи, сидя на кухнях, а не находясь в свободном академическом обмене. Во-вторых, надо иметь в виду, что западная академическая наука - это такое огромное производство. Это как General Motors. А здесь работа группы в 10-15 человек, понимаете? Одно с другим не может конкурировать. General Motors и самодельный аэроплан. С этим тоже связано очень многое в наших реформах, потому что когда говорят: “А думал ли Гайдар о том, что…?”. Ну, о чем мог думать Гайдар? То, о чем смог думать, то и придумал. Такого рода ребят, скажем, в Чили было человек 80, по остроте мысли - не хуже, а по широте знаний - гораздо лучше. Это уже, более-менее, нормально.

Очень интересно, что было вне этой группы. Здесь я скажу достаточно уничижительно. Были сторонники точки зрения, что “мы как паровоз, который идет по рельсам, есть рядом другие рельсы, может быть, даже лучше, но перепрыгнуть мы на них не можем”. И это была позиция консервативных госплановцев. Среди ученых был замечательный “не рыночник” Яременко. Что касается людей, которые были реформистской силой, то это были люди уровня на порядок ниже. И продолжают таковыми оставаться. Допустим, академик Львов. Это даже не ноль, это “минус”. Как сказал мне один “не рыночник”, директор одного института: “Это наша боль”. Надо сказать, что вне нашей группы рассуждения о реформах были лишены жесткости. Жесткость была у традиционалистов, и жесткость была в нашей группе. Больше мыслительной жесткости не было нигде.

О ЧИЛИ

Теперь я хотел бы сказать о том, с какими параметрами подошла эта группа к 91-му году. Первое. Концепция административного рынка постепенно захватила головы, и она стала привычной для всего этого круга. Второе. Экономический либерализм был воспринят этой группой как жесткое и в какой-то степени государственническое направление.

Я сейчас процитирую еще одного государственного деятеля, Пиночета. У него были сходные размышления с начальником отдела сельского хозяйства Госплана. Он говорил, что есть два способа заставить людей соблюдать порядок. Один способ – это поставить человека на место и дать ему задание: каждый сидит в своей клеточке, ему дали задание – он это задание исполняет. Второй способ – это связать людей так, чтобы социум контролировал их поведение. Пиночет, надо сказать, мудрый государственный деятель, и он эту дилемму хорошо понимал. И что он сделал? Пиночет специально пошел на то, чтобы полностью исключить государство из экономики. В том смысле, чтобы к государству нельзя было апеллировать. Деньги можно получить, только обслужив другого. Их нельзя получить ни манипуляциями с налогами, ни манипуляциями с таможенными пошлинами. Чили в этом отношении совершенно исключительная страна. Все налоги чилийские универсальны. Есть налог НДС, и этот налог универсален, что бы вы ни производили – детские игрушки, хорошие вещи, плохие вещи. Никаких льготных категорий нет. Налог платят совершенно одинаково. Таможенная пошлина тоже универсальна. Нет такого товара, про который сказали бы: “Но ведь он так важен, надо налоговую пошлину уменьшить”, или наоборот, “надо дать расти чилийской экономике, и мы закроем на это время импорт”, как у нас сейчас с автомобилями сделали. И поэтому оказалось, что совершенно бесполезно бегать в государственные органы. Бегать можно только к заказчику. Деньги находятся только там, нигде больше их нет.

Я видел эту систему после 17 лет с того момента, как она была запущена. Фантастическим был не только экономический, но и социальный результат. Народ построен и понимает, для чего он живет. У меня был есть простой тест: вы приходите в гостиницу, подходите к стойке, а человек, который на reception, разговаривает со своим коллегой. Сколько времени пройдет, пока кончится разговор с коллегой и он прибежит к клиенту? С этим показателем, конечно, очень хорошо в пятизвездочных гостиницах, но в Чили и в “трехзвездочных” гостиницах пулей подлетали. И это характерно, это трудовая этика. Это то, что я увидел, когда в 90-м году мы приехали в Чили. Это, собственно говоря, об экономическом либерализме.

О РЕФОРМАХ, ТРАДИЦИИ И КРУГОЗОРЕ

Но я хочу сказать о критике того дела, что происходило у нас. Я считаю, что с экономической точки зрения, как это ни странно, недостаток состоял в том, что это был недостаточный либерализм. Я бы сказал, что не совсем понятно, как делать жесткий либерализм в различных местах. В этом отношении чилийцы были гораздо сильнее нас. Человек может быть музыкально талантлив, но есть еще человек, который закончил консерваторию, музыкант. Дело даже не в том, чему его там научили, а в том, что у него есть некоторый диапазон. Вот я приведу такой пример, Серхио Де ла Квадро, министр финансов Чили, приехал сюда в 91-м году и сказал: “Худшее из того, что мы сделали – мы скопировали банковскую систему Соединенных Штатов”. В 91-м году все обомлели: “Как это? США - лучшая страна капиталистического мира”. Дальше такой сдавленный шепоток: “А что же вы тогда предложите?”. И тут просто нокаутирующий удар: “Я считаю, что исламский banking гораздо более эффективен”. В таких масштабах у нас никто не мог думать. Будучи либералом, очень сложно сделать некоторые вещи. Образование, например, очень сложная вещь, потому что имеет очень сложную мотивацию. Гораздо легче запустить металлургический комбинат, чем устроить университет. В Чили удалось сделать замечательную пенсионную систему, но не удалось сделать замечательной образовательной системы. Я просто хочу сказать, что наша группка была маленькой и с маленькими наработками. Поэтому экономический либерализм как общее направление был, а способности это виртуозно транслировать в какие-то сферы – не было.

Вне экономики был такой Борис Павлович Курашвили, который в 80-м году высказал тезис о слабости государства, который всех ошеломил. Все были уверены, что государство, поскольку оно сажает, очень сильное. Чем больше я живу, тем сильнее это понимаю. Потому что, например, думая о том, что надо делать рыночную экономику, у нас считалось, что как-то сама собой возникнет правовая система. Никто не думал о том, что суд будет терминальной проблемой. Как судебной системы не было, так ее и нет. Можно много чего сказать про слабости нашей государственной системы. Но мы с этим столкнулись, со слабостью государства и общества.

Я бы сказал еще, на какие страны мы ориентировались. В группе не было однородности по этому поводу. Гайдар, Чубайс, Широнин, еще какая-то часть группы ориентировалась на восточно-европейские страны и их реформы. Для меня они были совершенно нерелевантны. Для меня в 90-м году, особенно после той поездки, были и остаются очень релевантной страной Чили. Страной, у которой очень много чему надо научиться. Наконец, Константин Кагаловский, известный человек в узких кругах, очень внимательно следил за третьим миром и рассматривал эту трансформацию как один из вариантов трансформации в третьем мире. Это очень грубая картинка, но, тем не менее, это было.

И с этим связана проблема, которая до сих пор не решена, – это неспособность связать реформы с традициями России. Неспособность в 85-м году, неспособность в 91-м, неспособность в 2000-м и неспособность в 2004 году - неспособность у этой группы и неспособность у страны в целом. Никто не представляет себе, как сшить эти две вещи. Я написал статью, она опубликована в “Русском журнале” и называется “Реформы вширь и вглубь”. Те реформы, что мы провели, я называю реформами вширь, реформы вглубь не получаются. То, что можно сделать на голом месте, получается. Там, где требуются культура и традиция, эти реформы не работают. Скажем, начиная от наукоемких отраслей и банковского сектора, кончая государственным устройством, судебной и армейской реформой. Список можно продолжить.

Все, что я рассказывал, – это опыт и уроки. А на самом деле есть гораздо более интересное – то, чем сейчас интересно заниматься. То, с чем страна может столкнуться в ближайшем будущем. Может быть, во второй части перепрыгнуть через период 1991-2004, и сразу поговорить об этих вещах? Наверное, сейчас вопросы?

Вопрос: Поскольку очень много самых разных мнений о приватизации, прежде чем переходить к задачам на будущее, было бы важно еще раз услышать Ваш комментарий относительно приватизации.

Найшуль. Давайте сделаем так, я себе вопросы отмечу, а отвечу потом.

Веневцев. Я б хотел попытаться восстановить рамки нашего собрания. История экономических представлений интересна нам постольку, поскольку она связана с будущим. В настоящее время режим государственного регулирования в России по многим параметрам превосходит в своей либеральности режим Европы и даже США. В связи с этим, вопрос: а зачем, собственно, либерализм в России?

Вопрос: Я не согласен с предыдущим товарищем. По жесткости регулирования мы превосходим всех. У меня такой вопрос – как, по вашему мнению, влияет регламентация бухгалтерского налогового учета на развитие экономики, в частности, как вы лично относитесь к налоговому учету и к такому понятию, как налоговые активы?

Нуреев. Я бы просил в этой части вопросы по тому, что было сказано. Иначе мы не удержим дискуссию.

Лепихов. Вы говорили о том, что мы недостаточно либеральны. Можно это немного расшифровать? Это первый вопрос. И второй вопрос, который Вы частично затронули, о сращении с традициями: существовала ли некая либеральная или иная традиция, с которой Вы могли бы отождествить свою позицию, в XVIII, XIX, начале XX века? И что нужно для того, чтобы “сраститься” с ней?

Найшуль. Ваш вопрос к той части, про которую я хотел бы сказать дальше, и я буду подробно про это говорить.

Вопрос. Виталий Аркадьевич, Вас не затруднит рассказать о тех целях, которые вы в 87-м году ставили перед собой лично?

Нуреев. Виталий Аркадьевич, я бы в этом месте взял паузу и дал Вам возможность ответить.

КАК ВВОДИЛАСЬ ПРИВАТИЗАЦИЯ

Найшуль. Хорошо. Приватизация. Приватизация была придумана мной в 1981-м году. Я пытался действовать через власть и обсуждать такого рода идеи. Но там все было глухо. Максимальная высота была – заведующий отделом сельского хозяйства Госплана и заведующий отраслевым отделом ЦК. Это два самых высоких человека, с которыми обсуждались такого рода идеи. Но дальше, когда мы подошли к 91-му году, я был против ваучерной приватизации, и я могу сказать, почему она мне не нравилась. Первая причина состоит в том, что это не была либерально-демократическая приватизация. В 92-м году председатели облисполкомов, которые через 3-4 года превратились в так называемых губернаторов, – это результат приватизации. Она была забюрократизирована, как и многое из того, что делала гайдаровская команда. И она, на самом деле, сковала экономику. Ведь вопрос не в том, чтобы провести приватизацию, а в отделении государства от экономики. И она, как это ни парадоксально, не отделяла государство от экономики. Отделяя ее в одном отношении, привязывала в другом. Это первый минус.

Второе – более тонкий вопрос, на который я не знаю ответа. И я не знаю людей, которые знают ответ. В первый раз эту проблему поставил Милтон Фридман, когда я с ним виделся в 90-м году. Он сказал, что приватизировать имущество – это нечего делать, а вот как приватизировать долги? Это главный минус того, что произошло. Имущество вышло в частные руки, долги остались на государстве. Я имею в виду и внешний долг, и пенсионный долг, и т.д. Сейчас у нас один товарищ сидит в Матросской тишине, как проявление этого конфликта. Проблема как, если сказать по-русски, разверстать долги по собственникам - не решена, и неизвестно, как ее решить. Если не разверстывать долги по собственникам, то я знаю рецепты, как можно было проводить приватизацию в 92-м году гораздо быстрее и эффективнее, чем это было сделано с помощью ваучерной приватизации. На самом деле, ваучерная приватизация не была самой скандальной приватизацией. Самой скандальной приватизацией, конечно, были залоговые аукционы. И я думаю, что это чисто политическая вещь. Это было сделано накануне выборов для того, чтобы Ельцин уцелел. Все, что я знаю, свидетельствует об этом. Цена вопроса, не слишком ли она велика для сохранения политической стабильности – я не знаю. Но, вообще говоря, от этого, конечно, становится малоприятно в любом случае.

Следующий вопрос – зачем либерализм в России? Мне очень легко общаться со всеми, кажем условно, государственниками. И очень тяжело общаться с негосударственниками. Государственник – это человек, который понимает, что люди, если им не дать пинком под зад, не работают. Что если что-то не сделать, то благостное состояние на улицах не возникнет оттого, что все люди – братья. Наоборот, жизнь устроена так, что все и всегда идет в разнос, и если есть хлеб в магазинах, то это значит, что что-то работает. Как мне говорили в конце 80-х: у нас же экономика не работает! А я говорю: вы же хлеб в магазине покупаете? Значит, работает.

Теперь о либерализме. Либерализм есть очень мощный способ осуществления социального контроля. Это так, как о нем думает Пиночет. Необязательно везде пользоваться либерализмом. Например, в Соединенных Штатах есть профессии, которые специально выводятся из-под материальной заинтересованности. Например, судья и профессор. Судье говорят, наоборот, пока ты будешь работать, твоя зарплата не изменится. Это что, означает, делай, что хочешь? Нет. Это означает, что работают какие-то другие механизмы, которые удерживают его в социальной лузе.

Была статья Штиглица относительно приватизации, где он дал очень хороший анализ. Он прямо говорит, что, вполне возможно, преследование олигархов укрепляет права собственности в России. Здесь мысль тщедушная. Из всей статьи, а Штиглиц, между прочим, правый экономист, было взято только то, что он выступает против приватизации. Так нельзя жить, ребята. Простых рецептов нет. Экономика, здравоохранение, образование – это очень сложная вещь. Оксфордский университет - частный, а итальянский университет - государственный. А в Китае сделали так, а в Японии сделали так, и что дальше делать? Сам факт того, что частный университет работает в англо-саксонской культуре, не является доказательством. Я могу привести удивительные примеры того, как институциональные решения могут существовать без всякого либерального ракурса. Да самый простой пример. У нас матери кормят своих детей. Они же не за зарплату это делают. Есть механизм, который гораздо сильнее, чем зарплата. Если в обществе есть этот механизм – прекрасно. А если его нет – тогда что? Это вопрос о том, зачем нужен либерализм. Либерализм является одним из самых сильных инструментов. Если вы его сняли с рынка экономики, то покажите другой инструмент, который работает так же сильно и так же эффективно.

Валитов. Я правильно понял, либерализм – одним из самых эффективных инструментов принуждения?

Найшуль. Да. Социального принуждения.

РЕФОРМАТОРЫ ВНЕ ВЛАСТИ

Теперь о личных целях. В 87-м году у меня никаких личных целей не было, у меня была радость, что я вышел из подполья и могу встречаться с людьми. А личные цели у меня были в 79-м году, когда я начал заниматься этими экономическими реформами. Я просто увидел, что существующей системы не будет. Дальше я пытался в Госплан ходить, туда-сюда. Как у чайника, личные цели были такие. Конечно, как каждый человек, который что-то изобрел, думает, может, ему кто-то что-то за это даст. У меня, кстати, четверо детей было в то время. Так что жизнь была не очень простая. Вот, собственно, о личных целях, хотя я и не очень понимаю, какое они отношение имеют к этому вопросу.

Валитов. Можно уточнить? Скажите, члены вашей группы имели сознательно такую цель - идти во власть? Поход во власть - это ставилось как задача, или Вы были в какой-то момент вызваны, неожиданно для вас самих? Это первый момент. И второе. В какой-то степени Вас, вашу группу, все-таки приглашали во власть. Вас приглашали для чего? Для того, чтобы вы перевели хозяйство на экономические рельсы? Или все просто горело, и вас приглашали просто как антикризисных менеджеров? А либерализм, экономизм – это вообще никого не волновало?

Найшуль. На первый вопрос я хочу сказать, что люди разные бывают. Например, мне стремиться во власть было совершенно не с руки. Гайдар тогда был главным редактором журнала “Коммунист”, Чубайс уже был известным человеком с организаторскими способностями, хотя в ранге старшего научного сотрудника. Это люди дела: и Гайдар, и Чубайс. Я – человек мысли. Как люди дела, они что-то хотели сделать. Я не проводил психологические изыскания, но все обсуждали и хотели, чтобы это было сделано, поскольку это была наша точка зрения.

Теперь - что касается того, как происходят решения власти. Это происходит очень просто, и все время происходит одно и то же. Сейчас этот процесс задержался, потому что общество не является креативным и с 92-го года ничего не придумано: все делают, но никто не думает. А устроено все было очень просто. Вот есть стопка идей, человек, который что-то придумал, свои идеи в эту стопку подкладывает снизу. Единственное право, которое у него есть – это положить под низ, т.е. он что-то начинает рассказывать на семинарах, где-то с кем-то разговаривает, печатает что-то и т.д. Что происходит дальше? Власть совершенно последовательна, она берет верхний лист из этой стопки, белиберду, которая находится наверху. К 87-му году талдычили про хозрасчет. - Ага. - Берем хозрасчет. Там еще были нетрудовые доходы, антиалкогольная компания – это все было в этой стопочке. В 80-м году это все уже было именно в этой последовательности. Антиалкогольную компанию попробовали – не получилось, нетрудовые доходы попробовали – не получилось, что там следующее? Закон о кооперации? Поехали! Единственное, что могу сказать, я сам видел текст, который Гайдар писал для Ельцина, с этим текстом Ельцин должен был выступать. И там были слова о том, что необходимо произвести освобождение цен. Рукой Ельцина на этом тексте было написано: “уже в этом году”. А это, я думаю, и есть головная операция, которую провела гайдаровская команда.

РЕВУЩИЕ 90-Е

Теперь я расскажу о некоторых вещах, которые мне кажутся наиболее яркими по отношению к 90-м годам. Я скажу о некоторых действиях и моем к этому отношении.

1.Освобождение цен. Но не всех. 2. Приватизация. Ее бюрократический характер и непроизошедшая приватизация долгов. В результате страна мается. 3. Открытие экономики. Она не была окончательно либерализована и встретила сопротивление групп интересов. Кстати говоря, Гайдар сначала себя к либералам не причислял. Это были правые социалисты, если оценивать то, что они сделали. Это курс, который соответствует лейбористам в Великобритании.

Теперь еще один очень важный момент. Либерализация выдвигает очень жесткие требования к другим институтам общества. Надо понимать, что рынок не запускается отдельно в каком-то месте, так что страна во всех остальных отношениях живет так, как она жила раньше. Отец Сергий Булгаков говорил, что конкуренция – это центробежная сила, и ее можно запускать там, где есть мощные центростремительные силы. Я, как экономист, под этим полностью подписываюсь. Свободный рынок, например, предъявляет высокие требования к судебной системе, приватизация – к тому, что сейчас называют социальной ответственностью бизнеса. Я предлагаю самоорганизующемуся общество прочитать книжку Синклера “Бэббит”. Это книга 30-х годов показывает судьбу человека, который не справился с социальной ответственностью.

Если есть рынок, значит есть суд. Если нет суда, то вместо него будет работать административная система. Значит, у вас рынка уже не будет. Это прямая вещь, потому что судебной системы нет и не предвидится, поэтому рынка нет и не предвидится. И какой бы вы ни делали либеральный рынок, какие бы вы декреты не выпускали, вы не получите этого, потому что конфликты все равно надо разрешать. И в отсутствие рынка будут разрешать их всегда через власть. И, наконец, открытая экономика. Открытая экономика - это высокие требования к патриотизму. Есть русская пословица “На завет цены нет”. Человек не должен продавать отца, мать и т.д. Это подразумевается. И либерализм, кстати, к этому отношения не имеет. Он просто проверяет способность этого человека не продавать родину. Как всякая система с сильным стимулом. Как, например, половой инстинкт проверяет способность человека контролировать себя.

Мы сделали все по учебникам. Кстати, это было головное направление мысли в 91-м году - никаких собственных путей. Все делаем, как в учебнике написано. Я не буду называть человека, который мне это сформулировал, он сейчас занимает высокое положение. Но в случае с политической системой это все сразу обнажилось. Потому что вице-президент, который в Соединенных Штатах сидит на шесте и ждет, когда сможет чем-то помочь президенту, у нас с этого шеста тут же слетел и начал заниматься антипрезидентской деятельностью. Пост пришлось упразднить. Это все на тему того, что институты могут по-разному действовать в разных окружениях.

Другое дело, конечно, что у нас есть такие вещи, которые заведомо будут убогими. У нас заведомо убогим будет парламент. Это стало ясным в 93-м году, писал я об этом в 96-м. Теперь народ это просто сделал, он превратил парламент в технический инструмент при президенте. Понял, что это единственный выход, и проявил государственнические задатки. Это не означает, что нам не нужна система каких-то сдержек и противовесов. Просто, опять же, надо думать головой. Нам нужна другая система сдержек и противовесов. В Индии нельзя коров, которые у них священные животные, считать продовольственным резервом. Это понятно.

Есть институт, который у нас работает, это институт первого лица в нашей культуре. Вообще институционалисты знают такую вещь: если какой-то институт сильный, а другой - слабый, то сильный начинает брать на себя функции слабого. Это естественно происходит. В Италии, например, очень слабая администрация, но очень сильные по европейским понятиям суды. Поэтому суды важные случаи, которые в Германии, например, решает администрация, подгребают под себя. Итальянцы понимают, что лучше идти в суд, потому что в администрации…

То же самое с политической структурой происходит и у нас. Мы честно играли в западную политическую систему до 93 года, а с 93 года мы начинаем ее использовать как ширму. Это очень похоже на то, как был у нас “сталинский” социализм. В брежневское время социализм был уже другой. Секретарь райкома на моих глазах говорил директору предприятия: “Ты ж не на собрании, что ты тут толкаешь “идею””. И в 93-м году пошло то, что пошло – и залоговые аукционы, и коробки из-под ксерокса. Это все способ выживания системы. Понятно, что парламент не работает. Значит, чтобы он не мешал, надо создать соответствующий отдел в Министерстве финансов по выплатам на цели реформы. Реформы начинают идти лучше. А потом народ это понял, дозрел к 2000 году и сказал: зачем это все? Пусть президент скажет, что ему мешает парламент, сделаем такой парламент, который не мешает. Это на тему об институтах.

И я бы хотел бы закончить эту часть следующими словами. У нас есть такие направления мысли: западничество и почвенничество. И с 91-го года по нынешний момент мы наблюдаем банкротство обоих этих направлений. Западничество все, что могло дать в плане идей, дало. Выяснилось, что это очень мало. Т.е. они говорили, что мы знаем, что надо сделать, как на Западе, кое-что сделали, как на Западе, кое-что из этого получилось. Как западник, например, я признаю, что лучшая судебная система в Великобритании. Расскажите, как это сделать - Вы же западник! И тут начинается разговор о том, что наш народ еще не созрел, что его еще 300 лет надо воспитывать и т.д. Теперь почвенники. Они выступают так, задайте им вопрос: “Расскажите, как сделать собор?”. И тут тоже начинается разговор, что если бы татаро-монгольское иго нас не испортило, Петр Первый не повредил и т.д. Вы знаете, есть такой церковный грех, называется мечтательность. Это то, что у них общего. Это мечтатели политические. И как только выяснилось, что реально надо что-то делать, обнаружилось, что идей нет, что они просто сидели где-то на кухнях и разговаривали. Почвенничество за эти годы родило, по-моему, только название типа Государственная Дума. Кстати, кривое по-русски. Если ухо напрячь, то понятно, что Государственная Дума - это не по-русски. Хотя это название было и до революции тоже. А у западничества мы плоды пожали. Кое-что получилось, кое-что не получилось. Все, что можно сделать на пустом месте, получилось. Остальное – нет.

Нуреев. Я предлагаю сделать паузу для вопросов, если они есть.

Софья. Раз уж затронули приватизацию, я хочу спросить, насколько предусмотрены самими реформаторами были негативные для нашей страны последствия приватизации? Были ли эти последствия заложены в программу, или не стоит называть злым умыслом то, что было простой глупостью?

Найшуль. Вы знаете, если народу не больно, это значит, что реформы не идут. Идиллических реформ преобразования не существует. Поэтому то, что народу было больно, это нормально. Говорили, что это была шоковая терапия. Нет. Это не шоковая терапия. Это хирургия. Тут так – либо терапевтическое лечение, тогда брюшина не вскрывается, либо хирургия и все, что должно было быть удалено, удаляется. Рядом с нами есть такая страна, Эстония. Я несколько раз разговаривал с ее премьер-министром. В этой стране уже все реформы закончены. Ведь у эстонцев подняли цены на ЖКХ, и эстонцы это терпели. Знаете, почему терпели? Потому что у нас Гайдар сказал, что мы от этих реформ будем жить лучше. Это была крупнейшая идеологическая ошибка. Что сказали в Эстонии? В Эстонии сказали: “мы будем независимые. А если мы не выдержим эти реформы, то мы не будем независимыми”. И это же было лейтмотивом реформ в восточно-европейских странах. По этой же причине удались реформы в Чили. Благодаря национальной спаянности удались реформы в демократической стране Новая Зеландия. Там были крутейшие либеральные реформы. Народ страдал, но он знал, для чего страдает. Конечно, последствия таких реформ – тяжеленные. Хуже всего, когда народ страдает, а результатов нет. Это большой минус государственному деятелю.

Нуреев. А такая цель и рамка, как независимость, в 90-х годах обсуждалась для России?

Найшуль. Независимость не была проблемой для России. Никто не думал, что ее кто-нибудь отхватит и т.д.

[Полит. ру]

Нуреев. А рамка распада Союза?

Найшуль. Распад Союза - это отдельная тема. Это не связано с независимостью. Я на эту тему в одном предложении не смогу сказать. Но если ваш вопрос не к экономическим реформам, а именно к распаду Советского Союза, то…

Нуреев. Он к представлениям реформаторов.

Найшуль. К представлениям реформаторов о негативном воздействии экономических реформ на независимость России?

Лейбин. Была ли какая-то идея, ради чего это делать? Например, ради того, чтобы страна не распалась.

Найшуль. Я могу сказать, ради чего. Это все было совершенно прозрачно. Цель была совершенно нормальна. Это были люди, которые видели неэффективное устройство, не они его, конечно, сломали, но чувствовали, что они знают, как эту машину починить. Вся эта группа, при всех недостатках, была на порядок выше окружающих. Я думаю, что если было бы несколько групп, было бы гораздо лучше. Если была бы группа еще сильнее, чем Гайдар и товарищи, то было бы еще лучше.

Валитов. Виталий Аркадьевич вам на этот вопрос всей своей лекцией отвечал. Техническая рамка их действий была предельной: мы, экономисты, знаем, как внутри этого хозяйства что-то починить. Но когда ты претендуешь на власть, ты должен понимать, что это радикальная смена позиции. Это не просто что-то починить.

Найшуль. У нас властью владел один человек – Борис Николаевич Ельцин. Я не видел, как Гайдар общается с Ельциным, но представляю себе, как общался Чубайс с Ельциным. Как военные, через три звания. Борис Николаевич мог эту команду отправить к чертовой матери в любой момент.

Валитов. Это было техническое правительство, которое время от времени еще и били по рукам: это нельзя делать, а это можно. Могли дать инструмент, могли тут же отобрать.

Найшуль. Конечно.

Валитов. Вы же спрашиваете про курс, про цели, про исторический контекст и т.д. Вот этого всего у этой группы не было.

Найшуль. Я согласен. Не было.

Валитов. О чем Виталий Аркадьевич может говорить, так это о том, что не дали им развернуться в свое время.

Найшуль. Я считаю, что не только не дали развернуться, но и идейный запас, с которым пришли реформаторы, был недостаточен. Можно было сделать гораздо больше. И дело не только в том, что мешали.

Валитов. Виталий Аркадьевич еще более сильную вещь сказал: на самом деле, они ничего и не придумывали. Действовали строго по образцам и импортировали то, что есть там. Собственной работы проектирования, фактически, не было.

Найшуль. Это не совсем так. Была идейная установка, что хватит нам экспериментов, хватит нам того, чем занимались большевики. Но это не значит, что не придумывали. Я уже сказал, что люди были с яркими мыслями и с недостаточно широким экономическим кругозором.

Вопрос. Виталий Аркадьевич, можете ли Вы чисто теоретически допустить такую ситуацию, что в силу недостаточности тех идей, на которые реформаторы опирались, в течение ближайших пяти лет модель, которую строит Россия, независимо от того, что будет сделано за эти пять лет, приведет страну к краху, общество ее отвергнет и мы выйдем на качественно новый путь развития?

Найшуль. Будет ли кризис, который радикально изменит эту систему? Я своими аналитическими глазами этого кризиса не вижу. Можно думать о других кризисах, которые могут быть. Но я не вижу никаких Великих Октябрьских революций, даже событий типа 91-го года я не вижу.

Чадаев. Удивительная дискуссия и удивительные вопросы. Настолько удивительные, что хочется их как-то скорректировать. У меня, собственно, два вопроса, причем один по первой части вашего выступления, другой - по второй. Вопрос по первой части связан с тем, о чем Вы говорили только что, об узости самой группы, количественной, потому что было мало людей, и качественной, потому что это были люди, которые не умели смотреть за узкие рамки своей непосредственной профессиональной сферы. Не было рядом с ними специалистов в других областях, которые это бы объяснили и сшили. Я бы попросил Вас, как институционального экономиста, прокомментировать институциональную ущербность русской академической культуры. Почему она оказывается неспособной собрать группу больше 15 человек, специалистов в разных сферах, умеющих говорить на одном языке и выстраивать проекты или реформистские концепции? С чем это связано? Второй вопрос. Ваша лекция попала в такой момент, когда у нас по всей стране развернулась эпохальная дискуссия об оценках истории 90-х годов, с публикацией письма Ходорковского, с жестким ответом Гайдара в “Ведомостях”. Если можно, Вы могли бы как-то прокомментировать содержание этой дискуссии, которую мы видим, и ту, которую все читали?

ПУТИН ОБРАЗЦА 2004

Найшуль. Давайте сделаем так. У нас есть еще третья часть, и после нее я постараюсь ответить на неотвеченные вопросы.

У нас идеология в российской истории чаще всего совпадает с царствованиями. Поэтому можно говорить о времени Ельцина, времени Путина, так что я в каком-то смысле сейчас буду говорить о времени Ельцина, которое и есть время этих реформ, о новом времени, которое началось с царствованием Путина. В этом отношении интересен не 2000 год, который только наметил изменения, а 2004, который сделал эти изменения явными и окончательными.

Я начну с маленькой политической детали. Что мы видим? Закончился конфликт коммунистов с реформаторами. В этом смысле закончились реформы, потому что Чубайс сказал, что коммунисты говорят на том же языке, что и мы. Это означает, что в каком-то смысле эта группа победила в той части, в какой она могла победить. Второе – это то, что теперь уже нет никакой разницы между коммунистами, либералами и т.д. Все говорят на одном и том же языке. Отсюда непонятно, почему надо беречь какую-то группу, если все уже так говорят? Это становится непонятным. Собственно говоря, эти два крыла, левое и правое, отпали, потому что одни ностальгирующие и не интересные, а другие - ничем не отличающиеся по большому счету от власти. Это означает, что теперь мы имеем центр и будем иметь вызревание чего-то другого, что лежит вне этого центра, вне того, что делает Путин. Путин – это человек, который технологически рационализирует государственное устройство, стараясь не трогать народ и проводя реформы внутри государственного аппарата. Делает это аккуратно, без больших эпохальных изменений. Это вообще его стиль. Как он в свое время сделал КГБ: несколько месяцев вообще никаких смен, потом сразу 15 человек уволил. Это его стиль переработки государственной машины. Мне, как институциональному экономисту, этот сюжет интересен, но мне более интересен вопрос: что следующее?

На эту тему я хотел бы поговорить. Начну опять же со сравнения. Есть военная конкуренция, есть экономическая конкуренция. Сейчас очевидно, что наиболее сильная конкуренция, которая определяет статус государства в мире, - экономическая. Сделав это сравнение, давайте разберемся в факторах победы или занятия призовых мест в процессе экономической и военной конкуренции. Мы знаем, кто у нас стал реконструировать страну для военной конкуренции. Петр Великий.

Дума наша – химера. Можно ли что-то найти, что ее функционально замещало бы? Отвечаю. Можно. Но эта работа нам не по мозгам. Задача, исходящая из всего того, о чем я говорил, - это научиться жить своим умом. Но мы этого не умеем. У нас нет этого ума. Это довольно тонкая вещь. Это сродни поэтическому переводу. В англо-испанской среде переводчиков была дискуссия о том, можно ли переводить стихотворение с одного языка на другой. Если мне память не изменяет, постановка задачи была такая. Очень глубокие интимные переживания в английском языке связаны с цветом. Есть огромная палитра есть слов, выражений, связанных с цветом. В другом языке, кажется, в испанском, все впечатления объясняются через запахи. Теперь спрашивается, как же переводить стихи? А переводить надо очень тонко. Вы читаете стихотворение на английском языке и глубоко разбираетесь в том, что же он или она на самом деле чувствуют. И вы это понимаете через вот эти самые образы, которые дают цвета. Кроме этого, вы настолько хорошо знаете испанский язык и испанскую ментальность, что вы говорите, да, у нас в Испании, когда такое чувство испытывает человек, это выражается таким-то способом. Т.е. вы не пишете, что у нее глаза были такого-то цвета, а пишете, что как будто от нее шел запах того-то и того-то. Это очень тонкий перевод. И я могу вам сказать, что мы этой проблемой занимаемся с 96-го года.

Вы говорите – замещение институтов. Нам надо строить свои собственные институты, но для этого нужно выполнить очень большую программу. Конечно, можно пользоваться какими-то частичными наработками. Считайте, что в отношении обществоведения мы находимся в каком-то допетровском состоянии. В отношении армии – в допетровском состоянии.

Загидуллин. К той части, где Вы говорили о будущем, Вы кое-что смешали, а именно то, что аналитик мыслит в понятиях, а не в языке. И в этом смысле обращение и коммуникация возможна не в ситуации, когда есть язык, а в ситуации, где есть, как минимум, собеседник. Мне кажется, что там проблема в другом.

А вопрос у меня ко второй части. А именно, Вы себя позиционируете как институциональный экономист. Скажите, вы - может быть, лично, а, может быть, как группа -когда начинали обсуждать, как нужно строить в России реформы, проводили ли такую общегигиеническую процедуру, как анализ ситуации, или то, что по-другому можно назвать сопромат, а именно - используя образ хирурга, что позволит организму выдержать ту операцию, которую вы хотите сделать? Был ли в этом смысле институциональный анализ? Какие институты, имеющиеся на этой территории позволят выдержать реформам, которые вы проводите, или к чему они прикрепятся?

Найшуль. Я по-простому буду говорить. Понимаете, когда Вы задаете вопрос, все ли было проанализировано… Было проанализировано то, что можно проанализировать. Я 10 лет был при Госплане, потом я писал записки для ЦК КПСС и т.д. Т.е. я при власти состою уже почти что 30 лет. Я просто хочу сказать, что там так не получается. Глубокий всесторонний анализ я, например, очень люблю. Но люди, которые делают дело, этого очень не любят. Есть момент, когда надо что-то решать, и из публичного пространства берется то, что существует. Поэтому группа анализировала то, что могла анализировать. С точки зрения главного политика страны, более релевантной группы не было. И надо сказать, что десятилетие реформ показало, что так оно и было. Группа думала, что ее через 3 месяца скинут. Но ее не скинули. Просто ее заместить было нечем.

Я разговаривал с одним очень глубоким человеком. Он спрашивает, как Вы относитесь к своей идее приватизации? Вы чувствуете груз моральной ответственности за ваучерную приватизацию? Я хочу сказать, что я очень спокоен в этом отношении. Почему? Я очень рано сгенерировал одну из идей, которая может быть использована в хозяйственном обороте. И сам я, кстати, не выступал толкателем, и в зубы ее никому не вставлял. Но в 92-м году оказалось, что сверху, в этой стопке идей, лежит листочек, на котором написано Найшуль. И все. Других листочков нет. Остальные уже пробовали: аренда, хозрасчет, еще что-то. Взяли этот листочек. И так будет всегда. И для того, чтобы у нас были качественные государственные решения, нужна очень высокая плотность государственной мысли. Я к этому призываю. На самом деле, я хотел бы, чтобы людей моего уровня было человек 80, 100, 200. Я могу сказать, сколько их есть сейчас, это немного. Но не потому, что я такой умный, а потому, что в таком состоянии находится эта среда. Эти реформы - это же не пятидесятилетний труд российской Академии Наук. Это труд группы в 10-12 человек, которая думала о чем-то, когда за это можно было сильно получить по шее, в то время, когда экономисты занимались совершенствованием норм и нормативов.

О ЦЕЛЯХ

Веневцев. Я перед вопросом хотел бы заметить, что я с вами, в общем-то, почти во всем согласен. По крайней мере, когда Вы говорили как институциональный экономист. Но вот где закавыка: в чем отличие последователя Коуза от либералов или так называемых либертарианцев? Либералы, кроме чисто экономического метода, несут в себе ценности. Например, личной свободы. Институционалисты не несут никаких ценностей. Они в чистом виде ученые. Если я – институционалист, а вы хотите сформировать, предположим, православную империю, то я вам тут же понадоблюсь, потому что нужен инженер, который спроектирует по правилам эту империю. Но если вы не знаете, что вы хотите – империю, республику, рынок, то я вам ничем не помогу, пока вы не сформулируете цель, которая лежит за пределами экономики. Отсюда вопрос. Мне бы хотелось, чтобы Вы немножко оставили в покое эту свою сциентистскую роль и как человек, который имел отношение к процессам, выходящим за роль и процессы кухарки, сказали, как вы считаете – чего должна добиваться некая сущность под названием страна?

Найшуль. Это замечательный вопрос. Я на эту тему готов говорить только тогда, когда меня спросят, потому что в этом отношении мы все равны. Мои предпочтения в этом отношении имеют такое же значение, как предпочтения любого другого человека. В государственном отношении я хотел бы, чтобы у нас была крепкая держава. Но не в том смысле, что она сажает и т.д. Если неповинного человека сажают – это безобразие. Это не крепость государства – это бардак. Я хочу, чтобы права человека были так же хорошо защищены, как они защищены в англо-американской судебной системе, но на русский манер, конечно. Т.е. я бы хотел качественное государство. Как я вижу эту качественную государственность? Есть такой термин – “перфекционизм”. Я бы его перевел на русский язык как “совершенство”. У меня отец учувствовал в запуске с аэродрома “Байконур”. Они взяли “ФАУ-2”, которое летало на расстояние 300 км, а наша модель была - “Р-7”, которая летала из европейской части в Соединенные Штаты и несла 5 тонн нагрузки (Сахаров сказал, что столько будет весить водородная бомба) и имела точность попадания 15 км. Межконтинентальная баллистическая ракета. Это супер.

Я учился на механико-математическом факультете МГУ. Лучший математический факультет в мире. В “News week”, в 80-е годы была фраза, что советская математика – это (неразборчиво). То же самое сказал о русской литературе выдающийся французский писатель. Он сказал, что это одно из чудес цивилизации. Это я называю совершенством, перфекционизмом.

Я хочу заметить, что область государственности – это место, постыдное для нашей культуры. И это очень просто проверяется русским языком. Берем слово “русский” - “русский математик”, “русский писатель”, “русский шахматист”. “Русский шахматист” - это лучше, чем просто шахматист. Давайте дальше. “Русский чиновник”, “русский банкир”? И тогда мы сразу получаем диагноз. Я уже говорил, что одно из свойств нашей культуры, или нашего бескультурия, состоит в том, чтобы не делать того, что можно не делать. И в таком состоянии мы пребываем. У меня такое впечатление, что Господь, который многотерпелив и многомилостив, за это дело накажет.

Была шутка в брежневское время о том, как советского летчика сбили над Вьетнамом. Американские “црушники” показывают ему детали сбитого самолета и требуют сказать, что это такое, а он молчит. Его избивают, а он молчит. Потом его обменяли, он возвращается в родную часть – его спрашивают: “как там в плену, тяжело?”. Он говорит: “Нет, вообще-то не тяжело, но материальную часть надо учить. Сильно за это бьют”. Я хочу сказать, что настал такой период, что государственную культуру надо поднимать. Сильно за это будут бить.

Нуреев. Виталий Аркадьевич, Вы про язык говорили в третьей части – тоже из гражданской позиции или из аналитической?

Найшуль. Говорил из обеих позиций. Еще один случай хочу рассказать. У меня в институте был семинар по состоянию судебной системы. Получился он потому, что мы были на одном из заседаний, где судьи изо всех сил жаловались на то, что у них даже нет компьютеров, и им приходится “от руки” писать все решения и т.д. И возник стихийный порыв, что давайте мы обратимся в какие-то фонды, соберем деньги и дадим московским судьям компьютеры, чтобы они могли лучше думать и лучше готовить решения, и вот в середине этого заседания я подумал, что если бы у меня был личный компьютер, то что бы я с ним делал? И понял, что я бы эти судьям не дал - как говорится, “черную кобылу не отмоешь”. И это естественное состояние. Вот этот суд сейчас находится в естественном состоянии. Из этого естественного состояния надо выходить. И с языком такая же ситуация. Я могу аналитически это доказывать. Есть еще и гражданская позиция: мы же страна языка, есть Пушкин, есть места, где мы умеем по-русски говорить. И я не понимаю, почему мы должны мириться с этой абракадаброй. Это, по-моему, позор. Вот если бы я сюда пришел не в штанах, а в трусах – это было бы каким-то нарушением. Хотя к этому тоже можно привыкнуть, если все это будут делать.

Нуреев. Просто когда Вы в третьей части говорили про государственные цели и государственные задачи, говорили про институты и язык… Не знаю, как институт, а язык, уж точно, не предмет экономического мышления…

Найшуль. Дело в том, что институциональный экономист – это такая интересная позиция, поскольку это не только экономика, но и все институты, которые на нее воздействуют. Поэтому, например (неразборчиво) получил за религию, Бейкер получил нобелевскую премию за образование. Я объясню, почему отсюда надо идти. Дело в том, что конкуренция-то экономическая, и отсюда острота проблемы. Иначе мы сидели бы в библиотеке и говорили бы о лирике Чехова. Мы говорим об этом как о государственных проблемах. О государственных проблемах мы говорим, потому что язык имеет смычку в том числе и с экономической точкой зрения.

[Полит. ру]

Валитов. С моей точки зрения, вопрос языка - это второй вопрос. Если дискурс логически выстраивать - это второй или даже третий пункт. Ведь как отвечал Найшуль на вопрос Веневцева о целях - он не о целях говорил, а говорил по смыслу дела. Это то, к чему Генисаретский призывал на позапрошлой лекции. Виталий указал важнейший, с моей точки зрения, ориентир, когда мы говорим о развитии страны – это люди. Он сказал, что самое главное, на что надо ориентироваться - на то, чтобы у нас были лучшие люди, чтобы русские люди были лучшими. Так я понял. Пока это еще не цели, это по смыслу дела ответ, что очень важно. Если доводить это до целей и до предметности, то, видимо, придется говорить о населении и о том, чтобы население было конкурентоспособным - и это есть главная задача.

Но я при этом на что обратил бы внимание? В начале 90-х годов вообще таких ориентиров не было. Власть, в лице Ельцина, решала собственный вопрос – вопрос сохранения. Те, кто на элиту претендовал, собственность делили в тот момент. Экономисты строили экономику. Вопрос о цели или о смысле историческом нигде тогда не обсуждался. Это сейчас впервые происходит. Мне очень симпатично то, что говорит Виталий Аркадьевич. Тут можно действительно дойти до исторических целей. И ответ на вопрос о том, есть ли у нас этот язык, нет ли у нас этого языка, можно обнаружить только тогда, когда начнем по смыслу дела обсуждать и переходить в содержание. Никто пока эти дискурсы не разворачивал. Поэтому, с моей точки зрения, тезисы Найшуля, о том, что у нас нет языка, просто преждевременны, а может быть, и ошибочны. Например, когда начнем по смыслу дела обсуждать цели, что население России – это и есть цель, конкурентоспособность – это и есть цель, то выяснится, может быть, что и с языком все в порядке. А то, что не в порядке, что не хватает каких-то понятий и т.д., так это дело “наживное”. То, чего не хватает, всегда можно достроить, если есть ориентир.

Найшуль. Позвольте мне сказать. Я бы разделил людей и институты. Надо было бы пригласить приходских священников, и они бы рассказали, что из себя представляют наши люди. Это был бы очень содержательный рассказ. Это отдельная вещь, связанная с общественной моралью. В каком-то смысле всё – люди. Но еще есть институты. В каком смысле? Институт имеет долговременную жизнь, и он самовоспроизводится – это очень важно. Вот есть, например, мехмат, и он самовоспроизводится. Пока вы его не удавите, он будет самовоспроизводиться. А для того, чтобы зачать новый институт, нельзя просто хороших людей собрать и сказать: “Ребята, математику – вперед!”. И – ничего, потому что для того, чтобы сделать математику…

Знаете, что происходит? Разбазаривается 300-летнее наследство. Если эта традиция не воспроизведется, скоро она не появится. Поэтому институты – очень важная вещь. Люди - тоже очень важная вещь, но о людях – потом. Потому что это означает изменение даже в религии. Разговор о людях сразу упирается в вопрос религии, но я же институциональный экономист, а тут бы мне пришлось говорить о других вещах.

Я еще хочу сказать о языке. Я обычный исследователь, единственная особенность, которую я могу за собой заметить, - это способность преждевременно “каркать”. Когда я в 1981 году ваучер изобрел – он никому не был нужен. Поверьте, никто не собирался вводить рыночную экономику, никто не собирался ничего приватизировать, и средства для приватизации тоже были преждевременны. Зачем ваучер, какой ваучер, какая приватизация в конце 1979 года? Кто жил в это время, представьте это себе. Ваучер – часть логической цепочки. Как только вы додумаете российский кризис 1979 года, то на конце логической цепочки вы получите ваучер. Теперь я предлагаю то же самое упражнение, но на предмет языка.

Язык и есть главная проблема. Все остальные проблемы по сравнению с этой – туфтовые. Это есть самое мощное средство. Почему? Потому что язык, как мы знаем, несет коммуникативную функцию. И если у вас есть язык, значит, у вас есть содружество людей. Если у вас нет языка, то у вас этого содружества нет. Язык продуцирует языковую картину мира. Языковая картина мира сейчас у нас состоит из чего? Из обломков того, что мы получили в школе на обществоведении, из обломков того, что мы получили в марксоидных курсах в ВУЗах, из обломков того, что мы усвоили из импорта зарубежных впечатлений и собственных поездок за рубеж. Это, собственно, и есть тот концептуальный аппарат, которым мы пользуемся.

Я могу вам рассказать про одно из наших исследований. Вот судья. Я уже сказал, что судья в английском языке имеет дополнительное значение “князь”. Могу объяснить, почему. Князь по той причине, что это человек с независимым авторитетом. Другой пример. Есть 4 слова: земля, народ, люди, человек. Они формируют наше политическое пространство. Если вы начинаете пользоваться этими понятиями, то многие проблемы решаются, потому что если вы смотрите другими глазами, то вы и видите мир по-другому. Вы видите, что у Ходорковского, например, это “опала”.

Давайте пример. Вера земли русской. Совершенно однозначный ответ, какая. Православие. Не ислам же. Вера русского народа – такая же. А вера русских людей? Вера у русских людей разная бывает: старообрядческая, баптисты и т.д., не только православие. Это не только к русским применяется. Вера татарской земли – ислам. Вера татарского народа – ислам, а может быть – и православие. Вера татарских людей тоже может быть совершенно разная. Это дает 4 разных статуса религии в нашей стране. Язык влияет на все. Возьмите такое слово, как “патриот”. Вот человек, который, например, на свои деньги взял и привез хороший зарубежный фильм и здесь всем показывает. Патриот? А чем не патриот! Но если по-русски уточнить выражение, то патриот – это сын отечества. И то, что он взял и притащил какой-то зарубежный фильм, - это не то что бы плохо, а это совсем другая задача. В “сын отечества” не попадает. Мир становится другим.

У нас есть земля. У земли есть святыни и предания. От святынь и преданий пляшут законы и т.д. Вопрос административного устройства тоже фиксируется русским языком. Территориальное деление тоже фиксируется русским языком, как ни странно. Говорят, например, “Краснодарский край”. Если это край, то край чего? Край земли. А область - это совершенно из другого лексикона. “Область” - это нейтральный язык, а не ценностный. Потому что за родной край человек будет умирать, а за родную область… Вы говорите человеку: “Вы должны работать лучше для того, чтобы область процветала”. А он не понимает. Вы говорите ему, что он должен лучше работать, чтобы Россия была великой державой. Он понимает.

У земли есть святыни и предания, а святыни и предания являются основой для стабильного законодательства. Поэтому у земли могут быть свои законы, а у края своих законов быть не может. Есть земля Сибирская. Нет Иркутской земли, а есть земля Сибирская. И это очень легко проверяется. Можно открыть церковные книги, и там эти соборы перечислены. Чеченская земля - часть русской земли, так не скажешь. Костромская земля - часть русской земли, это пожалуйста. Поэтому идентификация того, что русская земля, а что не русская, начинает работать за счет языка. Вы знаете, как назывался народ раньше? Языки. Потому что самоидентификация происходит через язык. И мы не являемся самостоятельным в физическом отношении народонаселением, потому что у нас нет собственного политического языка.

Вопрос. Что такое политический язык?

Найшуль. На самом деле, точный термин - не “политический язык”, а “общественный язык”. Политический язык - это часть общественного языка. Он используется в организации сотрудничества неблизких людей. В общественный язык не попадает дружба, любовь, семейные отношения и т.д. Но взаимоотношение людей на лестничной площадке – это уже общественный язык.

Смирнов. У меня вопрос к одной из главных идей вашего выступления. Вы говорили, что принуждение - это одна из сил, которые могут сплотить государство, но не самая главная. Как Вы говорите, сейчас державу может сплотить не принуждение, а некие правильные названия, которые бы отсылали сердца граждан к чему-то, что не порождает сопротивления власти. Есть естественный русский язык, благодаря которому человек будет бороться за свой край, его защищать, и есть язык искусственный. Например, слово “область” из искусственного языка. Вы говорили, что язык политический - это язык искусственный. Как мне кажется, даже тот язык, который, по-вашему, их отсылает к каким-то внутренним чувствам, достаточно искусственный. Не миф ли он, как созданный советский язык? Есть ли то, к чему отсылать?

Найшуль. Я еще раз хочу сказать, что политический, общественный язык придется конструировать. С этой точки зрения, он не является естественным. Но означает ли это, что он будет неестественно восприниматься? Предложения были введены Пушкиным по аналогии с французским синтаксисом. Замечает ли это кто-то?

Валитов. Да нет никакой проблемы языка. Есть проблема исторического субъекта и исторического деятеля. Есть проблема того, кто мыслит российскую историю, в ней самоопределяется и ставит в ней цели.

Найшуль. Меня, видно, не поняли. Еще раз хочу проговорить логическую цепочку. Без языка вы не будете иметь знания того, что происходит в стране. Мировую политическую культуру вы не будете иметь в нашей стране. Вы не сможете сформулировать, что есть ваше государство. Вот и все.

Валитов. Ерунда это. Неправда. Почему это?

Найшуль. Чтобы сформулировать это, не нужно ничего знать.

Нуреев. Я попробую переформулировать вопрос Валитова, потому что, мне кажется, он к выступлению Генисаретского апеллирует.

Валитов. Я от себя говорю. Я ни к кому не апеллирую.

Нуреев. Тогда ваше понимание с Виталием Аркадьевичем – пока между вами.

Вопрос. Уважаемый Виталий Аркадьевич. Мне кажется, что Вы, говоря об экономических реформах 90-х годов и их результатах, не осветили два вопроса. Один – это “серая” экономика и ее масштабы. А второй – бюрократизация экономики. Что я имею в виду? Вы, наверное, помните, когда ввели нормативно чистую продукцию. Я сразу говорил, что это муть и страшная антинаучная вещь. Сейчас у нас происходит то же самое. У нас сначала придумали налогооблагаемую прибыль, сейчас придумали налоговые активы. Откройте любой учебник бухгалтерского учета – это вообще невозможная вещь, налоговые активы. И проблему языка поддерживаю. Ну не хотят знать реальное состояние дел государственные органы. Не хотят знать реальное состояние предприятий. Из своего опыта знаю: сдаешь отчеты в налоговую инспекцию, и вас никогда не спросят, много вы налогов платите или мало. Вам главное - только сдать отчет. Управление статистики – то же самое. Не вникает никто. Это чудовищная бюрократизация экономики. Те, кто реально придумывает эти инструкции, правила налогового и бухгалтерского учета – их реальная экономика совершенно не интересует. Они получают зарплату за разработку форм, которые содержат антинаучные термины, и требуют от всех, чтобы эти формы заполнялись.

Найшуль. Я не знаю, должен ли я отвечать на этот вопрос и вопрос ли это. С одной стороны, Вы правы, а, с другой стороны, поднимая этот разговор на более высокий уровень, я хочу сказать, что вот говорят: чиновники – не люди, бизнесмены – воры, ученые – бездельники. На мой взгляд, это очень нездоровое состояние. Вот Ходорковский. Для многих это не свой человек сидит в тюрьме, а другой сидит. Понимаете? И не я произнес эту фразу о том, что это не прекращающаяся гражданская война. Это есть не прекращающаяся гражданская война. Это первое.

И надо увидеть эту ситуацию и понять, что без тех вещей, о которых я говорил, вы не сможете добиться прекращения этой войны. Мне один военный говорил, что у нас самыми слабыми войсками были войска связи. Знаете, почему? Потому что мы не доверяли солдатам. Не доверяли тем, кто ей пользуется. Всю Вторую мировую войну так было, в чеченской кампании - то же самое.

А вторая вещь – это разорванная связь времен. Тут вопрос даже не в реформах, а в институциональном наследии. Я когда говорил об инвариантах, то имел в виду, что инварианты есть то, что мы можем вытащить. Эти образцы являются основой языка. Сталинская эпоха была плохая, но профессиональная наука была лучше. Профессиональная наука всегда будет делаться по сталинским образцам. Потому что не было до этого профессиональной науки. Если вы посмотрите названия организаций – вы это все увидите. Язык очень четко реагирует. Программирование сейчас и использование ЭВМ – вам и в голову не придет, что это завезено из Франции. Ясно, откуда они завезены, из англоязычной страны. По терминологии понятно. Каждая эпоха порождала свои замечательные образцы, надо эти образцы использовать. Ваш вопрос дал почву, чтобы говорить о тяжелом состоянии общества, разорванности, синхронии и диахронии во времени и пространстве.

Веневцев. Я бы хотел поддержать Валитова. Я не против семиотики, проблема в том, что аудитория не готова к восприятию материала в семиотических конструкциях. И мы, вместо того, чтобы обсуждать реальные проблемы в семиотическом языке, начинаем его здесь осваивать, а это замедляет процесс. Может быть, Вы правы, все - язык, но, чтобы говорить об этом, нужно иметь больший кругозор.

Вы говорили о ракетах, о величии страны и нации. Для того, чтобы обеспечить это величие, кто-то в этой стране должен страдать, пусть немножко, но должен. Как человек, а не как институциональный экономист или семиотик, Вы можете объяснить – а за что он будет страдать? Потому что когда говорили, что Москва – Третий Рим, это было понятно, потому что предельной сущностью в той стране являлся Бог, и единственной территорией существования была Россия, потому что Константинополь пал. И перед этой предельной сущностью все страдания России были ничтожны. Когда делали ракеты, у нас тоже была предельная сущность. Она называлась “Счастье всего человечества - коммунизм”. Мы строили ракеты не потому, что нам хотелось в космос, а потому что Хрущев объявил: “Давайте будем не воевать с капиталистическим миром, а соревноваться – эта та же самая война, только в другом пространстве. Мы их опередим, они поймут, что они плохие и примут нашу веру, т.е. коммунистический образ жизни”. А когда сейчас говорят: “Давайте летать в космос”, то ради чего эти люди чего-то недополучат? Где та предельная идея, которая позволит всем остальным радоваться, что их лишили куска хлеба ради этой ракеты? Может быть, это будет не ракета, может, это будет рыночная экономика. Зачем теперь такого типа преобразования?

Найшуль. Практический аспект ответа – современное устройство мира лишает нас самоизоляции, поэтому этого перфекционизма требует выживание. В русском журнале есть текст, называется “Программа”. Есть выбор: быть Третьим Римом или отстающий цехом мировой фабрики. Ответ на языке ценностном - есть русские образцы, Третий Рим относится к глобальному образцу, и это образец, который является живым. Третий Рим, как линии высоковольтной передачи, т.е. его напрямую включать нельзя. 300 лет пользовались его производной – великой державой, например.

Веневцев. С Петра Первого была уже другая история.

Найшуль. Я бы не сказал, что с Петра Первого - другая история.

Вот что бы я хотел сказать. Влечение матери, попробуйте оплатить это деньгами – сумасшедшие деньги потребуются, но, тем не менее, на этом бесплатном бензине все крутится. Вообще, все настоящие вещи делаются на бесплатном бензине. Мы жили в каких-то традициях. Дальше на крутом вираже мы потеряли тот строительный материал, из которого сейчас что-то надо делать. Но необязательно делать это в тех формах. У меня есть некоторые проекты. Мы встречаемся не только в этой компании, и на самом деле, есть много людей со светлыми идеями и интересными идеями. И я хотел бы выступить как сын отечества, не как патриот, а как сын отечества. Мне не все равно, какая мощная модель будет реализована здесь, пусть даже с самыми лучшими результатами, я требую преемственности и по образу, и по образцу. Потому что это моя страна, потому что более эффективной на чужих образцах ее даже не надо делать, достаточно просто поехать туда, где эти образцы существуют.

Веневцев. Тогда это воспроизводство Вашего образа жизни.

Найшуль. Нет. Я говорю - преемственность по отношению к тому, что является дорогим. Молоко стоило 30 копеек, стало стоить не 30 копеек. Привыкли к этому и перенесли это. Но есть вещи, без которых мы не переживем. И я хочу, чтобы эти вещи были. С этой точки зрения, это накладывает ограничения на проектирование.

Веневцев. Тогда мы никогда не полетим в космос. Мы летали в космос вопреки преемственности.

Веневцев. Неправда.

Найшуль. Правда. Кто главный либерал в нашей стране? Главный либерал – это защитник свобод митрополит Филипп. Это высший образец, по которому надо равняться. Кто в нашей стране главный консерватор? Минин и Пожарский, это образец, по которому надо равняться. А мы привыкли сидеть за столиком, так что как будто завтра жизнь изменится - и будем сидеть не за этим столиком, а за другим. Россия способна к трансформациям, совершенно невероятным. В этом отношении русская гениальность способна к чему угодно. Любые выбросы и выкрутасы - это хорошо видно по авангардному искусству. Но я утверждаю, что ничего мощного нельзя сделать без образцов. И Иосиф Виссарионович индустриализацию поднял на образце Великая Держава. Как только у него на заднице прикипело, как только началась война, начались “братья и сестры”. Я хочу сказать, что в России еще никаких реформ не было, а когда начнутся реформы, будет очень легко это проверить. Это случится, когда первое лицо обратиться к стране со словами “Братья и сестры”. А пока люди, которые обращаются к стране, показывают, что народ им, на самом деле, не нужен. Сталин, когда обратился “братья и сестры”, сказал: “Вы мне нужны!”. Потому “братья и сестры”.

САЙТ ИНСТИТУТА НАЦИОНАЛЬНОЙ МОДЕЛИ ЭКОНОМИКИ, ДИРЕКТОРОМ КОТОРОГО ЯВЛЯЕТСЯ ВИТАЛИЙ НАЙШУЛЬ

[Полит. ру]

http://www.polit.ru/analytics/2004/09/15/russia.html

Беседа с Виталием Найшулем

15 сентября 2004, 17:16

Что за эпоха готова сменить закончившуюся Бесланом эру “стабильности”? Каких последствий политического кризиса следует ожидать после серии терактов в России? Интеллектуальную ситуацию в России "Полит.ру" обсуждает с руководителем Института национальной модели экономики Виталием Найшулем. Беседовал Виталий Лейбин.

Я бы хотел начать разговор, отталкиваясь от “послебеслановского” обращения Президента к нации. Вернее от той его части, где Путин говорит, что у нас нет другого пути, кроме как становиться сильными...

До Беслана многим казалось, что наша общественная система нуждается только в удвоениях и корректировках. А в выступлении Президента прозвучало, что сама система никуда не годится.

События в Беслане, также как и разбомбленные башни Торгового Центра в Нью-Йорке с точки зрения прямого материального ущерба и человеческих потерь ничтожны. Конечно, смерть и одного человека – огромное горе, тем более смерть ребенка. Но физически нашу страну ничего не поколебало. Как и Америку 11 сентября.

Беслан для России - это, прежде всего – знак. Знак, который показывает брешь в системе государственного и общественного устройства. Как если бы вы ткнули себе пальцем в живот, а там вместо упругих мышц – дыра. Естественно, вы бы страшно испугались: что такое? что случилось?

До Беслана, все были как будто всем довольны. Были, конечно, круги, протестующие против не совсем демократичных методов власти. Было множество людей, недовольных “отдельными недостатками” системы. Но в целом страна выглядела “в порядке”.

Конечно, эта картина была иллюзорна. Если бы тогда провели исследование общественного мнения: “Хотели бы вы, чтобы и ваши дети жили в России, в которой доходы вырастут вдвое или втрое, а все остальное останется по-прежнему?”, думаю, что 70-80% россиян с отвращением ответили бы “нет”. Нынешней системой народ глубоко недоволен. И не только уровнем своих доходов.

Мне рассказывали результаты полевых исследований в Брянской области, из которых следует, что как только население почему-то увидит, что перемены закончились и они будут навсегда зафиксированы в своих социальных ролях, будут социальные потрясения, которых мы новая Россия еще не видела.

Если даже убрать материальные трудности, все равно система никуда не годится. Кроме экономики, есть огромное напряжение, связанное с чувством справедливости и со многими другими нематериальными проблемами.

Историки не раз подчеркивали, что как раз тогда, когда снимается первый слой проблем, связанных с едой, в дверь начинают громко стучать другие общественные проблемы. Революция в Иране произошла на фоне быстрого экономического роста, кстати, как и революция в России, как и Великая французская революция.

“Добеслановский” оптимизм был оптимизмом новой элиты, “новых довольных”. Они, живя одним днем, считали, что так может продолжаться вечно. Я думаю, что их не набралось бы и 10%. А остальные по разным причинам считали, что такая Россия не имеет права на существование.

И теперь это стало общим местом?

Обнажилась дыра. В Америке после 11 сентября встал вопрос не только о защите небоскребов Нью-Йорка, но и обо всей системе безопасности, об отношении с другими странами и т.п. Много вопросов. И из постбеслановской ситуации тоже прямо следуют много вопросов.

Но всего этого недостаточно. Недостаточно и того, что сказано в речи Президента. В ней чувствуется растерянность человека, внезапно увидевшего реальную сложность мира. А надо открыть глаза еще шире и увидеть, что у нас в государстве почти ничего нет. Оно все состоит из огромных проблемных зон, в которых ничего не сделано.

Главный урок Беслана для всей страны в том, что надо кончать валять дурака. Проблема не в терроре. Откуда в следующий раз придет угроза нашей слабой, дезинтегрированной стране предсказать нельзя. Но угроза обязательно придет. Если человек слаб здоровьем, то он все равно простудится: не от холодов на улице, так от сквозняка в жарко натопленном доме.

Еще в речи президента, как мне кажется, еще есть довольно ясный тезис о том, что мы не можем сдаться и таким образом перепоручить кому-то налаживание жизни на своей земли. Просто пассивно влиться “в семью цивилизованных народов”.

Лично меня в 90-е годы не коснулась эйфория по поводу “вливания в семью народов”. Наш маленький институт с 1992 г. называется “Институт национальной модели экономики”. Я с начала 80-х годов настаивал, причем прежде всего на логическом, а не на ценностном (“я-гражданин”) основании, что нужно искать национальные механизмы модернизации. Жить своим умом.

Но мне кажется, что сейчас появилась другая крайность – считать, что если западные страны не друзья, то они враги. А они и не друзья, и не враги. Это народы, которые живут своей полноценной жизнью, преследуют свои интересы, любят себя, свою культуру и, в соответствии с ней, на все реагируют. Американцы, например, очень великодушная нация. Они много помогают внутри страны и за рубежом. Но они будут помогать по-американски, когда и как сочтут нужным, а не тогда и как это нужно России. Глупо полагать, что они будут штопать наши носки.

У нашего народа в целом никогда и не было иллюзий относительно международной помощи. Он вообще никогда не доверяет полностью другим народам, особенно сильным. Хорошо, что и до интеллигенции дошло то же самое.

Как мы отличим начавшееся государственное строительство от привычного “штопанья дыр”?

Когда начнут делать то, что в данный момент никому не нужно! Сталин в декабре 41-го года открыл филологический факультет МГУ, который оборону страны никак не мог поддержать. А ведь дел тогда у него было не меньше, чем у нашего Президента сейчас.

Я привожу это, как пример действия, которое сегодня невозможно себе представить. Вся наша страна живет одним днем и погрязла в этом. Поразительно, но нет ни одного политического и общественного деятеля – ни левого, ни правого, который бы предложил нечто, не вытекающее из сегодняшних нужд. Может быть, единственное исключение (при некоторой странности этой идеи) – реплика Чубайса о “либеральной империи”.

Кстати, вряд ли следует ждать манны небесной и от президента, который, как правило, лишь артикулирует вещи, обкатанные и принятые обществом

Значит ли это, что модернизация армии и модернизация спецслужб как изолированные задачи обречены?

Добавьте к этому списку административную и судебную реформы. Думаю, что они обречены по многим причинам, но не в последнюю очередь потому, что в нашей культуре пропало чувство долга.

Эта беда имеет полувековую историю. Уже после смерти Сталина возник общесоюзный административный рынок: ты–мне, я–тебе, а наша приватизация 90-х годов напоминала расхищение иракцами имущества после падения режима Хусейна. Так что моральные достижения 50-90-х годов налицо.

Конечно, и сейчас есть люди, которые скорее умрут, чем пропустят врага, обманут людей, подпишут документ, наносящий ущерб государству. Но их личностные качества – это не социальное явление. Хорошая система предполагает, что государство держится на доблестных людях, а не то, что они в нем как-то выживают.

А откуда же это чувство долга брать?

Когда человеку приходится умирать, то нужна очень высокая мотивация. Главный источник этой мотивации - традиция (ныне, увы, утерянная) и вера. Защитить своих, пожертвовать собой ради других – это есть во всех религиях: и в православии, и в исламе, и в иудаизме, и др.

Можно рассуждать, на каких государственных действиях такие вещи могут строиться. Но ясно, что это очень большое поле для деятельности. И здесь у меня пессимизм относительно того, кто будет это поле возделывать. Или хотя бы поставит это как общественную проблему. В рамках нынешнего президентского срока вряд ли стоит на это надеяться.

Могут ли культурные, гуманитарные ресурсы типа чувства долга или воинской чести в принципе создаваться искусственно? Есть ли примеры технического подхода к гуманитарным и культурным ресурсам?

Конечно, могут. СССР грубо и топорно занимался культурным строительством – создавал советского человека, в чем отчасти и преуспел. По крайней мере, все мы – дети Леонида Ильича Брежнева и его школьной программы.

Культурное строительство является нормой на Западе. Эрнст Геллнер определил национальное государство как брак государства и культуры. Национальное государство в той же мере сделано из культуры, как и из инструментов государственного принуждения.

Заниматься культурным строительством можно и нужно, но делать это надо тонко и изящно, а не грубо и топорно. Придаточные предложения в русском языке были введены Пушкиным по образцу французского синтаксиса, и мало кто сейчас знает про это. Сказку Пушкина еще в XIX веке можно было прочитать в крестьянской избе, и она воспринималась как своя. А вот в области общественно-политического языка все наоборот. Нормой является топорная работа. Если сказать “выпьем за гражданское общество”, это уже...

Шутка или особое извращение…

Да, похоже на извращение. В общем, так работать нельзя!

В мире множество примеров успешного культурного строительства. В Израиле из мертвого языка сделан живой язык, в Германии создан наддиалектный литературный, общенациональный Hoch Deutch. Кстати, литературный язык вообще всегда создается искусственно.

Или другой пример. Наши знатоки американской демократии не приметили слона, ее важнейший институт. Это знаменитый Смитсоновский Институт – комплекс национальных музеев, занявших обе стороны Национального проспекта от Капитолийского холма до памятника Вашингтону. Возглавляется он действующим вице-президентом и действующим председателем Верховного Суда! Почему? Потому что культурный контекст является определяющим и по отношению к решениям Верховного Суда, и по отношению к текущей правительственной политике.

Примеров культурного строительства очень много. Но мы практически ничем не можем воспользоваться, потому что современное российское мышление в состоит из страхов, и они нас парализуют.

Известно, что после второй мировой войны бурно развиваются естественные науки. Это отражается в названиях научных учреждений в СССР: конструкторское бюро, научно-исследовательский институт, проектное бюро и т.п. Но у нас не принято говорить, что организационные формы профессиональной науки родились в сталинское время. Потому что существует страх быть обвиненным в пристрастии к сталинизму.

В одной из своих статей я написал “Святая Русь” – тут же начались судороги страха. То же самое с выражением “Третий Рим”. “Культурное строительство” - опять начинается тряска: мол, знаем это по советскому времени. Боязнь и тотальное неприятие власти входит в тот же комплект страха.

У американцев есть выражение: “После того как вы создали армию, вы уже не совсем свободны, сколько выделять на нее средств”. То же самое, если вы создали власть, то вы не совсем свободны в отношении к ней. Вы можете быть в оппозиции, но вы должны относиться к власти как порождению своей культуры. А не как к чему-то враждебному и инопланетному.

Какой-то слой людей в нашей стране все-таки должен взять ответственность за то, чтобы вводить в культурно-политический оборот все, что необходимо для строительства России, даже если это поначалу будет вызывать страх, настороженность и непонимание…

Возвращаясь к началу. Все-таки заметили ли вы некую революционность в последних заявлениях власти и общественных настроениях после Беслана?

Мой ответ – “нет”. Пока “все цыгане спят беспробудным сном”.

Это суждение имеет какие-то основания?

С 1971 года, когда я начал работать в системе Госплана СССР, я вижу власть с довольно близкого расстояния. Большую часть этого времени она пытается уйти от ответа на главные вопросы.

Уже в 60-х годах было ясно, что экономику надо коренным образом менять. Но вместо этого было придумано АСУ (автоматизированная система управления). Считалось, что мы так закомпьютеризируем всю страну, что плановая экономика заработает, как часы… А тем временем экономисты выискивали в речах Леонида Ильича слова, означающие грядущие перемены.

Но реальные изменения произошли лишь в 1991 году. Все, что делалось до этого – неинтересно.

Вы, возможно, правы в том, что сейчас чуть ли не впервые на высоком уровне произошла вербализация необходимости менять систему как таковую, а не просто что-то удваивать. Но до дел нам еще идти-не дойти...

[Полит. ру]

http://www.polit.ru/analytics/2004/11/01/zembla.html

Интервью с Виталием Найшулем

01 ноября 2004, 16:36

Полит.ру публикует беседу с руководителем Института национальной модели экономики Виталием Найшулем и научным сотрудником этого института Ольгой Гуровой, крупным знатоком российских регионов и их истории. Речь идет о новейших нововведениях в политической системе России, объявленных президентом Путиным после Беслана и идеологизированных его заместителем в нашумевшей публикации в «Комсомольской правде». Это первая часть беседы о том, как бы следовало обсуждать проблему регионального устройства России, если отнестись к ней содержательно, а не по форме, и как следует строить империю, если учитывать ресурс традиции и населения. Во второй части беседы, которую мы опубликуем позднее, речь идет о формальной квалификации самих эпохальных заявлений власти, не тему, которую они с определенной степенью невнятности задают. Формальный анализ сразу нас провоцирует на политические выводы относительно устройства власти и ее стилистике обращения к нации. Беседовал Виталий Лейбин.

Найшуль. В первую очередь, предложения Президента о реформе региональной власти вызывают вопросы по форме, а не по содержанию. Вроде бы речь идет о коренном переустройстве страны. Если это не шутка. Если речь идет всего-навсего о том, что циркуляры 4-бис не будут задерживаться в одном органе, а сразу передаваться в вышестоящий, то метод проведения реформ выбран правильно, ничего страшного. В этом случае содержание реформ можно было публично и не обсуждать. А если это коренное переустройство, то его нужно подавать по-другому.

Либерализацию цен или даже модели хозрасчета все-таки обсуждали перед тем, как принять. А нынешнюю реформу — не обсуждали. Она выскочила как чертик из табакерки. И дело не в том, что нарушились какие-либо конституционные процедуры, и даже не в самом факте неожиданности и волюнтаризма, а в том, что коренному переустройству государства подобает определенный антураж — король обычно голым не ходит, он ходит в подобающей одежде и с пышной свитой. Так и на пороге крутых изменений, исходя из политической традиции и практической целесообразности следует объяснять, зачем мы идем и куда мы придем. Административное переустройство всей страны — тема, достойная обращения главы государства к нации, а не одного абзаца.

Лейбин. А можем мы поговорить по содержанию: обсудить выборность губернаторов и вообще, какое административно-территориальное устройство нужно стране?

Найшуль. Есть один очень важный вопрос, который в нашей практике заимствования западной демократии повис в воздухе. Любое ли человеческое множество способно выбирать себе начальство. Можно, например, устроить выборы начальника Курского вокзала проезжающими пассажирами. Даже если это будут безукоризненные демократические выборы, все равно никакой пользы от такой демократии не будет.

Гурова. Похоже, что именно это происходит у нас в Приморье.

Лейбин. Потому что там большинство — приезжие в первом поколении?

Гурова. Да

Найшуль. В Находке, например, элиту составляют приезжие. Местные — это низы. Нужно, чтобы люди осели и обжили землю.

К проблеме федеративного устройства все это имеет непосредственное отношение. Федерализм подразумевает местную законодательную деятельность, а для того, чтобы принимать законы, необходимы основания. Первое основание — практическая целесообразность. Второе — нужно понимать, что этому региону исторически свойственно. Поэтому устойчивая законодательная система должна опираться на традиции.

То же самое можно сказать и о всей нашей стране в целом. Россия страдает от произошедшего в 1917 году прекращения исторической государственности, которая должна быть восстановлена. А до той поры можно каждый божий день менять строй, ломать сложившиеся социальные отношения, прижимать и «отжимать» бизнес и т.п. Нет корней, которые бы этому препятствовали.

Это обо всей стране. Но и у региона тоже должна быть традиция, которая предавала бы ему устойчивость. Традиция зиждется на «святынях и преданиях». А со святынями и преданиями связаны русские земли. Поэтому нужно держаться за традиционное деление на земли и использовать его в государственном строительстве.

Кстати, роль святынь и преданий поняли наиболее «продвинутые» губернаторы. Прусак переименовал Новгород в Великий Новгород, в других регионах местные власти активно содействуют популяризации местной истории и прославлению местных святынь.

Границы областей не всегда совпадают с границами земель. Они — часть административно-территориального деления — т.е. деления для целей администрирования, а не самоорганизации. Самый яркий пример расхождения между областями и землями есть Сибирская земля, которая, понятным образом, включает в себя ряд областей и краев.

Русские земли можно определить по простому признаку. В православных календарях можно найти «Соборы Святых в такой-то (Тамбовской, Новгородской и т.п.) земле просиявших». Не знаю, правда, полным ли будет список земель, сделанный по такому критерию. Этот вопрос требует дополнительного исследования.

Кроме земель в России существуют края — Краснодарский, Приморский и т.п. Сейчас смысл такого названия территории во многом утерян, но в прошлом «край» — означал край земли. В крае действуют законы Русской земли и соответствующей «малой» земли. Так, например, в Приморском крае должны действовать законы Русской и Сибирской земель.

Но у «края земли» в силу его пограничья, должны быть особые права.

Лейбин. А как с проблемой национальных республик?

Найшуль. До сих пор мы говорили о русских землях, объединенных культурной традицией. Но в нашей стране есть и иные, нерусские земли, и это — одна из определяющих, главных особенностей России, отличающая ее от большинства современных европейских государств.

Нерусские земли в России бывают двух видов. Первый — это земли, территории которых не являются частью территории Русской земли, например, Чечня. Как поется в солдатской песне «на чужой стороне, на чеченской земле». Они могут находиться или не находиться в составе российского государства по соображениям политической целесообразности. С ними можно объединяться, разъединяться, договариваться и т.д.

Второй вид — это «сросшиеся» земли. Лучший пример — это Татарстан, который одновременно является Татарской землей с татарскими святынями и преданиями и Казанской землей с казанскими святынями и преданиями. Казанская земля — неотъемлемая часть Русской земли с местными и общерусскими святынями: знаменитой Казанской иконой Божьей Матери и Собором Святых, в земле Казанской просиявших.

Подобная ситуация встречается в нашей стране достаточно часто. Эти «сросшиеся земли» должны иметь сложное государственное устройство. Подробнее об этом написано в моей статье «Проблема Татарстана сквозь призму русской языковой картины мира».

Лейбин. Насколько такая конструкция уникальна для европейской традиции государственного строительства?

Найшуль. Западные страны, как правило, — это национальные государства, в которых состоялся «брак государства и культуры» — необходимое условие существования демократического капиталистического урбанизированного модернизированного государства. «Национальное государство» на русский язык переводится как «земля». И то, что в нашей стране имеются «сросшиеся земли», не дает возможности разделить ее на культурно-однородные территории без потрясения всех основ. Это можно считать плюсом или минусом, но это — исторический факт, это данность. Этим мы и впредь будем отличаться от Франции, Германии и Италии.

Политическое устройство, которое работает с разнокультурными землями — «империя». В толковом словаре английского языка империя определяется как «объединение разных стран под общим управлением». Так что мы, в этом смысле — империя. Российская империя, Россия.

Чтобы наша Российская империя процветала, в объединении должны быть свои выгоды и у русской, и у татарской, и у всякой другой земли.

Гурова. Сурков пишет, что «американцы бы нас лучше поняли, если бы у них была Афро-американская республика или Испано-еврейский автономный округ». Смешно, но некорректно. В данном рассуждении как раз видно, что в отличие от России в Америке нет народов, у которых была бы своя, национальная, а не американская земля. Единственный народ, который имеет свою землю в США — это индейцы. И в состав США входят индейские резервации. Но их опыт имеет весьма ограниченное применение к нерусским землям России.

Найшуль. У нас не только много разных земель. В России много разных народов, живущих на своей и не на своей земле. Например, в Русской земле живут татары и чеченцы. Некоторые народы (армянский, немецкий, еврейский) вообще не имеют собственной земли внутри нашего государства.

А еще у нас люди живут этническими общинами в чужой земле, среди других народов. Например, общинами в Москве живут недавно приехавшие азербайджанцы и китайцы.

Наконец, в каждой земле живут и не образовавшие постоянной социальной организации этнические индивидуумы.

Итак, в России имеется четыре типа этнической организации населения: земли, народы, люди и их общины, и отдельные индивидуумы. Все они должны иметь подобающие права.

Лейбин. Если я правильно услышал, это значит, что наше законодательство должно быть понятийно богаче, чем европейское. Должно быть четыре набора законодательно защищенных прав.

Найшуль. Количество понятий — конечно, в разумных пределах, — не имеет решающего значения. Главное, чтобы они были ясными и понятными для населения.

Например, наш закон делит религии всего на два типа: традиционные и нетрадиционные. Скажите, кто традиционнее для России: католик-поляк, баптист-украинец или еврей-иудаист?

Путаница со статусами религий исчезает, когда мы пользуемся ясными для нашей культуры понятиями. Есть вера земли (русской — православие, татарской — ислам и т.п.). В соответствии с этой верой строится законодательство земли, например, устанавливаются ее государственные праздники и выходные дни.

Есть вера народа (русского — православие, еврейского — иудаизм и т.п.), с которой тесно связаны его обычаи. И они требуют уважения, даже если этот народ живет не в своей земле. Правительство могло бы предложить работодателям позволить работникам соблюдать народные обычаи в той мере, в какой это не препятствует делу. Заметим также, что народ в чужой земле больше всего хочет сохранить свои обычаи. При этом он отнюдь не заинтересован в том, чтобы навязывать их другим народам, а тем более всей земле.

Есть вера людей, и она бывает очень разной (у русских, например, это и православие, и старообрядчество, и баптизм и т.д.), и опять же, религиозные права их общин должны быть защищены законом. Например, право на религиозное обучение и воспитание в школах.

Наконец, есть вера и у каждого отдельного человека, и она может быть самой диковинной. Но, коль скоро он не нарушает правил общежития, он должен иметь возможность оставаться в ладу с законом и со своей верой.

Получаются четыре этнических и четыре религиозных статуса людей, соответствующих русской языковой картине мира. Можно, конечно, спросить, а почему именно русской, ведь различных земель, народов, общин да и просто людей с их собственными взглядами у нас много? Потому что русский язык и русская культура всегда были и остаются «общим знаменателем» для Российской империи. В практическом отношении это означает, что они знакомы всем.

Лейбин. Я правильно понимаю, что это задача создания законодательства, соответствующего культурным традициям…

Найшуль. И тем самым мотивирующего законодательства… Во-первых, должно быть понятно, как поступать по закону, во-вторых, человек должен хотеть так поступать.

Гурова. Мы уже отмечали, что Россия и Русская земля — не одно и тоже. Не только потому, что в нее входят нерусские земли, но и потому, что ныне часть Русской земли оказалась вне ее.

Сейчас говорят, что никогда такого не было, что русские никогда не были разделенным народом. Это — неправда. Просто это было давно, и мы это забыли. Россия уже бывала в такой ситуации, и умела с ней справляться. Она никогда не отрекалась от русских земель, оказавшихся за границами, но и не начинала немедленно войну за их освобождение. Она не порывала с ними духовной связи, но и не создавала из них свою пятую колонну. Смоленская земля, например, несколько раз переходила из рук в руки и более ста лет находилась вне русского государства, но русские государи никогда ее не забывали и всегда считали своей вотчиной.

Государство вообще меняет свои границы гораздо быстрее, чем меняются традиции и культура. Русская земля, то есть территория русской культуры, тоже меняет свои границы, но этот процесс происходит столетиями.

Сибирская земля стала частью Русской земли, не тогда, когда ее завоевал Ермак, а много позже, когда у нее появились традиции и культурные нормы («святыни и предания»), являющиеся частью русской культуры. Таким образом, Русская земля может прирастать чужими землями посредством длительной культурной работы.

Лейбин. Должна быть еще и логика, скажем, экономической целесообразности, поскольку она глобальна, транснациональна. А есть еще логика, которую нельзя наложить на традицию, потому, скажем, что современных налогов у нас еще не было. Я хочу понять есть ли требования к созданию современной империи, которые задаются мировой практикой, а не самими нашими традициями.

Найшуль. Обобщающий ответ состоит в том, что капитализм или демократия — это не основания религии, это четвертый или пятый пункт в государственном строительстве. Совсем не нужно брить бороды и надевать европейские камзолы, чтобы построить капитализм. В Чили, меры, необходимые для работы капиталистической экономики провели так жестко, как ни в какой другой модернизации, но больше они ничего не трогали. Нам нужно из мирового устройства вычленить ровно то, что нам нужно для эффективной конкуренции в мире. Я не вижу, чем мешает рынку эффективное, опирающееся на традиции государственное устройство. Я, наоборот, могу сказать, чем оно помогает — тем что преобразования будут поддерживаться населением. Чем более естественным образом мы проведем модернизацию (опираясь на традиции, рассчитывая на народ и его историческую память), тем эффективнее будет и экономика.

Во время обсуждения моей лекции на Полит.ру один из участников заметил, что можно «положить голову за рязанскую землю», но нельзя «погибнуть за рязанскую область». Найдутся ли после путинских реформ территориального устройства люди, готовые «сложить голову за свою землю» и «за Россию» или нет? Или, что требуется гораздо чаще, проявить чувство долга? Говорят, что нужно принимать какие-то особые меры против милиционеров, которые делают паспорта для террористов. Если чувство долга есть, то и мер принимать не надо.

Если реформы проходят без народа, если весь их смысл в том, чтобы обеспечить лучшее взаимодействие номенклатуры между собой, то о чувстве долга и других доблестях можно забыть. Весь разговор, который мы вели о землях и об административном устройстве, и вообще все исследования нашего института направлены на то, чтобы обществу, народу и стране было не все равно. Не все равно, какой закон принимается, кого выберут и т.п., чтобы создавалось мощное напряжение народной заинтересованности — только тогда все будет работать.

[Полит. ру]

http://www.polit.ru/analytics/2004/12/22/tzar.html

Виталий Найшуль о верховной власти в России

22 декабря 2004, 08:51

Изменения в территориальном устройстве страны, реформа социального обеспечения, действия силовых органов дают основания снова задать вопрос о характере полномочий первого лица нашей страны – не только писанных, но и культурно обусловленных. Этой теме посвящается вторая беседа с директором Института национальной модели экономики Виталием Найшулем и научным сотрудником этого института Ольгой Гуровой. Первая беседа -- «Как строить Российскую империю», – это один из возможных подходов к содержательному пониманию выступлений Путина после Беслана (если реформу регионального управления принимать за реформу страны, а не просто за «подвижки» в административном аппарате). Представленный ниже текст является продолжением разговора об инициативах власти осени-зимы 2004 года в аспекте политического анализа высказываний президента, которые вызывают подозрения в дисфункции власти.
Беседовал Виталий Лейбин.

Что такое сильная власть и чем она отличается от слабой? Как это можно определить? В чем ее функция? Можем ли мы ввести какую-то систему координат, чтобы понять, сильна ли наша власть или слаба?

Найшуль. Говоря о силе власти, у нас обычно путают ее способность организовывать страну (даже не проводить реформы, а просто выполнять функцию организации социума) и способность к репрессиям.

Например, если академический институт выпускает орфографический словарь, то закрепляет тем самым нормы русского языка. Это – социально-организаторская функция. И без словаря можно жить, но тогда понятие нормы становится расплывчатым. Что касается государственной власти, то ее сила в том, чтобы адекватно, так как у нее есть воля и разум, способствовать организации всего социума, включая работу государственных органов.

Другой способ общения людей с властью состоит в ожидании и боязни репрессий. Здесь сила измеряется тем, сколько людей чувствуют, что их могут посадить, сослать и т.п. Мне кажется, что по отношению к каким-то категориям граждан репрессивная составляющая власти за последнее время усилилась.

Но, помнится, Борис Павлович Курашвили прочитал в 1981 году доклад о слабости советского государства. Это притом, что тогда еще сажали диссидентов и власть была гораздо жестче, чем сейчас. Доклад поразил всех: все разом заспорили. Меня, однако, он не удивил: в Госплане, где я работал в 70-е годы, слабость власти уже ощущалась. Когда ЦК КПСС принимает решения, они одобряются партийным Съездом (куда выносились только самые важные вопросы), а потом эти решения не выполняются, – это значит, что страна неуправляема.

Когда Путин пришел к власти после Ельцина, было тотальное убеждение, что власть усилилась. Почему так произошло?

Найшуль. Я думаю, что Путин воспользовался очень мощным этосным ресурсом. Что про него говорили? Говорили, что не знаем, какая у него программа, но «он наш», «такой же, как мы». Это очень важное чувство. Если он такой, как мы, значит, он думает, как мы. Мы ему доверяем.

Как я уже говорил, сила власти меряется не только мощью репрессий. Наполеона, например, кадровые солдаты называли «наш маленький капрал». Самый сильный Царь – не тот, кто раздает тумаки направо и налево, а тот, кого невозможно ослушаться. Спайка с обществом и есть его реальная сила. Это хорошо видно по российской истории. Первый Царь династии Романовых Михаил Федорович был очень слабым и как личность, и по репрессивным возможностям. Но после Смутного времени вся страна желала поддержать Царя, и в результате он был очень эффективен. А вот другой слабый администратор – Николай II – был беспомощен, потому что значительная часть людей шла против царской власти или была к ней безразлична.

Отсутствие контакта, связи со страной «обескровливает» власть. Ельцин в какой-то момент потерял эту связь: Чечня, мелкие, но заметные народу ошибки, потом олигархи. Но в начале для большинства населения он был своим. Это – колоссальный ресурс.

Насколько я понял, «этосный» ресурс с самого начала был и у Путина. Но почему сейчас мы ощущаем кризис власти?

Найшуль. Выборы в Думу и президентские выборы были сверх*победонос*ны*ми, Путин одержал, говоря по-английски, «landslide victory». Но дальше произошел какой-то сдвиг, и контакт со страной был потерян. Почему? На этот вопрос есть несколько ответов.

Прежние Думы ставили палки в колеса, правительства «несли свою пургу», и первому лицу было, конечно, не разбежаться. Волеизъявлением страны и Государственная Дума, и Правительство оказались подчинены Президенту, и стало мерещиться, что можно делать все, что угодно. Но согласие надо получать не внутри Садового кольца, а со всей страной, а она от Президента не зависит. Наоборот, это он зависит от нее.

Далее, все четыре года номенклатура критиковала Путина за то, что он любит свой рейтинг больше, чем страну, и не тратит свою этосный ресурс на проведение непопулярных, но необходимых стране реформ. Создается впечатление, что эти речи достали Президента, и он решил сделать все неприятные дела сразу.

Возможно, также, кризис вызван изоляцией Президента. Ведь Президент России – заключенный, перевозимый из загородной резиденции в Кремль и обратно. Больше он ничего не видит. Путин не имел опыта такой изолированной жизни, но он вырос в питерской коммунальной квартире, и этого ему надолго хватило. Но за победоносными государственными делами в изоляции, можно растерять чувство того, что подойдет для коммунальной квартиры, а что нет.

Однако самое главное – не это. После Беслана стало ясно, что долго отстраиваемая вертикаль власти оказывается никчёмной. Это понял народ. Это понял Президент. Они знают это друг про друга, но пока молчат…

А как должно поступать первое лицо, чтобы быть адекватным? Можем ли мы сформулировать общие принципы?

Найшуль. Первое лицо нашего государства называется Царем – и это правда даже в наши демократические времена. Вощанов, бывший пресс-секретарь Ельцина, возмущенно рассказывал, как Президент, исчерпав все доводы, сказал ему: «Тебе Царь сказал, иди и делай!». То есть не просто начальник, а Царь. Это было где-то в 1991 году. А когда Ельцин покидал свой пост, на экране одновременно появились два фильма – Би-Би-Си: «Царь Борис» и НТВ: «Президент Всея Руси». Да и сама передача власти в присутствии Патриарха кричала о русском государственном прошлом и мало чем напоминала современные западные аналоги. Можно также вспомнить и советскую историю, когда Сталин на вопрос матери «Кем ты работаешь?» отвечал: «Царем!».

В физике есть понятие «идеальный маятник». Это маятник без трения, с невесомой нитью и т.п. Идеальный маятник – абстракция, в природе их не бывает. Но идеализация позволяет успешно решать реальные физические задачи. Идеальные модели можно усложнять, и каждую реальную ситуацию рассматривать как модификацию идеальной модели. Аналогично и историко-культурные идеализации позволяют разбираться с современными политическими институтами. Понятно, что Ельцин - не Царь и Путин - не Царь, и, если сравнивать их с реальными Царями, различия окажутся колоссальными. Но вполне продуктивно использовать понятие «абстрактного Царя». Эта идеализация подразумевает одну функцию – Царь правит. (Мы оставляем вне анализа религиозное свойство Царя – быть помазанником Божьим.)

А есть другое русское слово – Государь. Во многих текстах оно употребляется как синоним Царя. Но с точки зрения функций никакой синонимии нет: Царь правит, а Государь владеет. Разница такая же, как между владельцем фирмы и ее управляющим. Привычная синонимия возникла оттого, что со времен Ивана IV первое лицо работало сразу на двух должностях. Кстати, и во многих фирмах владелец и управляющий являются одним физическим лицом.

В русской истории, однако, мы видим, что Государь не всегда равнялся Царю. Даль пишет, что «в народном правлении Новгорода, чествовали его Государем». В западно*европей*ских языках наш «Государь» означает «суверен», и от него происходит целый комплекс политических понятий, например, суверенитет.

Управляющему-Царю могут быть переданы огромные полномочия, но не все, и часть всегда остается за хозяином, за Государем. Неспособность отделить одни полномочия от других – причина крупных политических ошибок наших демократических Президентов.

Например?

В нашем народном правлении Государем является вся страна или, выражаясь по-старинному – вся Земля (это понятие обсуждается в тексте "Как строить Россискую империю"). Она и должна определять самое важное в политике нашего государства. Когда Ельцин самочинно, не обратившись к стране, начал первую чеченскую войну, он был не в своих правах. Война – дело опасное для всей страны, и поэтому это вопрос суверена, а не управляющего (если нет нужды в быстром оперативном решении).

Присваивание Царем полномочий Государя приводит к огромной дисфункции власти. Ельцин немедленно получил оппозицию людей самых разных взглядов: и коммунистов, и демократов. Он сам почувствовал, что обмишурился и, как тогда говорили, «спрятался за носовую перегородку» – не появлялся на публике, сославшись на операцию носа. Если Президент считал необходимым применение силы, он должен был многократно объяснять это стране. Вспомним, что Ельцин много раз демонстрировал, что ему мешает Верховный Совет, потом выступил с телеобращением к стране и лишь затем распустил Верховный Совет. Это во многом определило его победу.

После начала первой чеченской войны его союз со страной расстроился, а президентская власть сильно ослабла. В результате он вынужден был учреждать олигархов и искать у них защиту от народа. Он и сам признал чеченскую войну самой большой неудачей своего правления.

Были и другие, аналогичные ошибки Президентов. Наши боевые действия в Дагестане в начале второй чеченской войны носили оборонительный характер, и у Путина была полная поддержка населения, но когда войска перешли через Терек, характер войны изменился, и снова начались дискуссии. В этот момент первое лицо государства должно было выступить и объясниться с хозяином, с Государем.

Другой пример касается поворота внешней политики после 11 сентября, сближения с США. Такие повороты тоже требуют объяснения с сувереном, поэтому Президент должен был выступить с внешнеполитической речью и объяснить, в связи с чем мы так круто поворачиваем руль. Президент посчитал, что момент был благоприятен, и что тут обсуждать, когда и так все ясно. Это неправильная точка зрения. Сам факт того, что управляющему все ясно, не избавляет его от обязанности информировать хозяина и согласовывать с ним свои действия.

Важнейшие полномочия Государя относятся к экономико-правовой сфере. Узаконить результаты приватизации не сможет ни Президент, ни Государственная Дума, ни Верховный и Конституционный суды, ни все они, вместе взятые. Необходимо получить согласие Государя. От него же нужно получить и согласие на налогообложение: сегодня власть вырывает налоги, используя репрессивная ауру, оставшуюся в наследство от советской власти, а население валяет налогового дурака.

Мне кажется также, что и монетизация льгот может дорого обойтись Президенту. Бардак, связанный с этими льготами, обсуждается на разного рода заседаниях уже много лет. Что касается техники государственного управления, вывод очевиден: надо рационализировать движение денежных средств и сократить воровство. Но главный вопрос состоит в том, согласен ли с этим хозяин. А хозяин говорит так, как мне сказал один пожилой человек: «Что с нами делают?» Фраза «с нами делают» означает, что суверен не спрошен. Результат для власти может быть тяжелым, так как захватывает большую часть населения. А сделать компенсацию, при которой все были бы в выигрыше, – очень трудно.

Но даже если выигрыш очевиден, то это не решает всех проблем. Представьте, что вы приходите в банк, и вам говорят: «Мы будем вам выдавать деньги не ежемесячно, как договорились, а раз в два месяца, но зато в два раза больше». Вы уйдете оттуда с недоумением и подозрением: а что они сделают в одностороннем порядке в следующий раз, наплевав на собственника вложенных средств. Даже, если арифметически все правильно, то все равно возникает «напряг».

Кстати, есть и технический способ снять эту проблему: сделать переход в новую систему добровольным. В Чили переход к частной системе пенсионного обеспечения, которую сейчас пытаются внедрить у нас, был в условиях диктатуры, причем не мнимой, а всамделишной и очень жесткой. Казалось бы, диктатор может многое себе позволить. Но не все. Переход в новую пенсионную систему был добровольным: 85% перешло в течение первого месяца, а 15% осталось. И сейчас еще есть люди в старой системе. Успех реформы – результат широкой поддержки ее населением.

Гурова. А Хозе Пиньера, который придумал эту реформу, каждую неделю выступал по телевидению и рассказывал про нее. Наши же реформаторы все делают, как партизаны.

В переходный период, в «междувременье» можно многое сделать, никого не спрашивая и ничего ни с кем не согласовывая, но это не очень хороший способ постоянного ведения государственных дел.

Замечу также, что не все льготы в принципе можно монетизировать. Представьте, что в средние века решили бы монетизировать льготу – право сидеть в присутствие короля. Есть льготы, которые имеют символический характер. Попытки монетизировать символические льготы вызывают чувство оскорбления. Для многих ветеранов войны льготы носят именно символический, а не меркантильный характер. Отсюда и возмущение.

Найшуль. Необходимо подчеркнуть, что формальных институтов, представляющего волю Государя, в нынешней политической системе нет. Это извиняет первое лицо в глазах специалиста, но не спасает его от народного недовольства. Однако разговор об институтах общения первого лица со страной мы хотели бы отложить до следующей беседы.

Вы сказали в основном о том, что не следует делать первому лицу. А есть ли действия, которые ему предписываются, своего рода должностные обязанности?

Найшуль. Они, как мы уже говорили, задаются глаголом править. У него, по Далю, шесть значений, которые и определяют полный список должностных обязанностей первого лица в нашей государственной культуре. Их важно знать первому лицу, чтобы не делать дорогостоящих ошибок, и народу, чтобы сравнивать поведение реального первого лица с эталонным. Кстати, в русских пословицах имеются чрезвычайно суровые аттестации неудачного правления: Царь тот правил, как медведь в лесу дуги гнет: гнет не парит, переломит — не тужит, или, еще хуже: правит, как черт болотом.

Итак, во-первых, Царь правит страной, как врач правит вывих, строитель правит дорогу, автор правит рукопись; как правят косу или бритву. А еще лучше, как Бог пути грешных правит. Подобные действия характерны для "Царей- реформаторов". В качестве примера упомянем, конечно, Св.Владимира, крестившего Русскую Землю, а также Петра Первого, «прорубившего окно в Европу». И сегодня так много в нашей стране нуждается в исправлении!

Во-вторых, Царь правит страной в старом значении править: оправдывать, выставлять правыми, освобождать от вины или повинности. Править в этом смысле можно и отдельных людей, и целые слои населения, и лиц, предпринимающих определенные виды действий. Так действовали "Цари-освободители", как, например, Александр II, освобождая от крепостной зависимости крестьян, Петр III, давший вольность дворянству, а в новейшее время Ельцин, разрешивший свободу торговли. Но и последующим "Царям" предстоит много работы, потому что наши люди и сегодня не свободны в созидательной деятельности на благо себя и своих близких, родного Отечества.

В-третьих, Царь правит страной, как правят свадьбу или правят церковную службу, исполняя все должное. Так действовали "Цари-консерваторы": Владимир Мономах, Екатерина Великая; свою бюрократическую свадьбу правил Л.И.Брежнев. К сожалению, "государственная свадьба" демократических времен сильно напоминает чеховскую, а о благолепии церковной службы и мечтать не приходится.

В-четвертых, Царь правит страной, как правят пеню или убытки, т.е. взыскивая, взимая должное – и не только в денежной форме. Так действовали "взыскующие Цари": в древности – Княгиня Ольга в отношении древлян, в XIX веке – Николай I и Александр III, устранявшие негативные последствия прошедших реформ. Так пытался действовать в первый срок своего пребывания у власти В.В.Путин. В народе это называется "наведение порядка", но пока что его результаты носят противоречивый характер – наверное, потому, что никто не понимает, в чем этот порядок состоит.

В-пятых, Царь правит страной, как правят кораблем по компасу, ясно осознавая цель своих действий. Так правили "Цари-новаторы": Ярослав Мудрый, Петр Первый. Среди них мог бы быть и М.С.Горбачев, если бы его компас и карты не подпортило номенклатурное шестидесятничество. А теперь страна вообще плывет без компаса и карт.

Наконец, в-шестых, Царь правит, как возница правит упряжкой, но, конечно, не всей страной, а только служилыми людьми. В этом бывают успешны "Цари-администраторы": Иван II Калита, Екатерина II Великая, в новейшие времена И.Сталин. Наш Президент тоже попытался строить вертикаль власти, но она оказалась неполноценной.

Есть ли что-то существенное, что необходимо добавить сегодняшнему разговору о функциях первого лица в России – президента, «царя»?

Найшуль.: Сегодня в нашей стране на основе бюджетного профицита возникают грандиозные замыслы дорогостоящих инфраструктурных проектов, типа многополосной стратегической автотрассы Петербург-Владивосток. Похоже, что они отражают манию величия России у тех, кто не чувствует ее настоящих проблем. В свое время, когда Хрущев предложил «Догнать и перегнать Америку!», народ ответил, что «догнать мы можем, но перегонять ее нам никак нельзя, потому что все увидят, что у нас задница голая». Вместо того чтобы финансировать чудо-проекты, хорошо было бы вплотную заняться нашими застарелыми государственными болезнями, список которых общеизвестен. Это труднее, чем забивать шпалы по известной технологии. Но решались и такие задачи. Русские Цари ведь не только шпалы забивали!

[Полит. ру]

http://www.polit.ru/analytics/2005/05/12/naishul5.html

Политические беседы В.Лейбина с В.Найшулем и О.Гуровой

12 мая 2005, 08:54

На втором сроке президента Владимира Путина произошел качественный сбой в управлении страной. После кризиса с льготной реформой это обсуждают многие, хотя и с некоторой степенью институциональной наивности – либо как результат «сворачивания демократии», либо как следствие личных изъянов В.В.Путина.

Всем, однако, известно, что государство, как и другие сложные институты, не строится исключительно на личных качествах. Наивно интерпретировать нашу ситуацию и как произвольное «сворачивание демократических институтов» – это «сворачивание» и «разворачивание» имеет свою логику, о которой пойдет речь ниже.

I. История неудачи

В своем отношении к Западу Советский Союз напоминал закрытую женскую школу, где, никогда не видя особ другого пола, одни ученицы говорили, что мужчины ужасны, а другие, что они – прекрасны. Но вот раскрылись двери школы, и за ее порогом девочки увидели мужика, который стоял и ковырял в носу. Он не оказался ни ужасным, ни прекрасным – внешний мир был более сложным.

В 80-е годы мы «купились» на прекрасный западный мир – о нем давно рассказывали люди, ездившие за границу и привозившие оттуда диковинки. Они говорили, что у них, в отличие от нас, все в порядке. И у нашего народа возникло дружное желание присвоить себе чужой ум. Как первая простодушная реакция после 70 лет оболванивания – мысль вполне доброкачественная.

В результате с августа 1991 октября по октябрь 1993 год мы честно старались делать все по западным рецептам, – но уже тогда это не приводило к западным результатам. Вспомним малозначительный, но яркий эпизод – тот самый вице-президент, который на родине этой должности спокойно пребывал бы в кадровом резерве, в нашем политическом окружении быстро расправил крылья и возглавил нешуточную смуту против своего босса. Поэтому в дальнейшем от этой должности решили отказаться, а ее функцию передать премьер-министру, которому злоумышлять труднее.

А наступивший октябрь 1993 года и вовсе показал стране, что, если аккуратно следовать западным моделям, то можно получить настоящую гражданскую войну. Оказалось, что один заимствованный институт может стрелять прямой наводкой по другому заимствованному институту прямо в центре Москвы.

Извиняет это прискорбное во всех отношениях обстоятельство лишь тот факт, что стрельба велась по парламенту, доказавшему свою исключительную непригодность в России при всяком общественном строе и всяком правящем режиме.

События октября 1993 года как бы поделили историю новой демократической России на два периода: первый – честного копирования западной демократии (демшизы) - и последующий, когда за ширмой демократии шла совсем другая жизнь. Заметим, что и социалистическая история нашей страны делится на настоящий – сталинский командный социализм, и лицемерный брежневский, прикрывавший сталинскими формами обменные отношения «ты – мне, я – тебе».

После событий 1993 г. у властей возобладал прагматический подход к западной демократии: западные схемы стали гнуть под нужды текущего политического момента. Рынок строили с помощью подкупа депутатов – над этим работало подразделение министерства финансов. Страну спасали от коммунизма ценой нарушения выборной демократии. Решение актуальных государственных задач было важнее, чем сохранение в чистоте принципов западного государственного устройства.

Такая двуликая демократия просуществовала до Путина. Но все тайное становится явным, и скоро народ увидел, что самостоятельная Дума вредна. На последующих парламентских выборах 2000 и 2004 гг. народ «опустил» Думу, де-факто подчинив ее Президенту: побеждали партии, которые говорили, что будут следовать его указаниям. Проблема, которая раньше решалась подкупом, теперь вовсе перестала существовать.

Что же до независимой судебной системы, то она так и не родилась, что, как ни странно, всеми воспринимается как должное. При советской власти жаловались в райком партии. При демократии административная система и сильные мира сего подмяли суд под непрекращающиеся разговоры о строительстве правового государства. Но судебная система – тема отдельного разговора, который, надеемся, последует.

А вот институт Первого лица у нас настолько хорошо отработан, важен и уважаем в культуре, что, народ, не взирая на нелюбовь к Ельцину, утвердил предложенного им преемника, и даже поддержал концентрацию власти в его руках. В результате институт президентства подмял под себя все другие слабые государственные институты.

В стране наблюдалось обычное во всем мире явление, когда сильные институты берут на себя функции слабых. Вот заграничный казус: в Италии очень сильные суды и слабая администрация – поэтому серьезные вопросы административного характера решаются через суды. А вот советский пример: высокотехнологическая оборонка подменяла низкокачественные отрасли производства товаров широкого потребления, когда власти желали произвести для народа что-то стоящее.

Нужно хорошо помнить, однако, что сильный институт никогда не может полностью заменить собой слабый. Потому-то наш Президент и оказался голым: кроме обратной связи по чиновничьей вертикали и телемарафонов у него не оказалось средств общения со страной. Первый срок президент продержался, на втором сроке произошел качественный сбой.

II. Типы общения

Сейчас вся страна убеждается, что нам недостаточно парящего над ней Президента–Одиночки, и поэтому снова встает вопрос об институтах, которые обеспечили бы наше с ним более тесное общение. При этом опыты начала и конца ХХ века показали, что готовые ответы из чужих тетрадок не дают желаемых результатов, и задачу придется решать своим умом.

Что же мы хотим от нашего Президента и возглавляемых им властей?

1.

Наверное, самое главное – чтобы он был нашим президентом, Вспомните, как в начале правления и Ельцина, и Путина люди говорили: "Ельцин – наш президент!", "Путин – наш президент!".

Но этого мало… Нам хотелось бы, чтобы не только Президент, но и российские власти, и российские законы ощущались бы как свои – а это, согласитесь, чрезвычайно сложная и пока нереальная задача.

Чтобы такая сказка стала былью, нам нужна развитая этосная коммуникация – обсуждение того, что принято и не принято у нас.

2.

Нашей должна быть не только политика, но и первичная концептуализация членов нашего социума. В прежние времена она осуществлялась семьей и церковью, а теперь еще и всеобщим школьным обучением. Мама говорит своей дочке: «Ты вырастешь, выйдешь замуж, и у тебя будут прекрасные детки». Учитель говорит школьникам: «Вы родились в стране, которая имеет долгую и славную историю».

Иначе говоря, нужна педосная (как в педагогике) коммуникация – обучение человека азбучным истинам.

Заметим, что такая коммуникация отличается от обычного обучения – там сообщаются сведения, которые могут быть подвергнуты опытной или логической проверке.

3.

Пока мы говорили об основаниях государственного строя. Перейдем теперь к текущим государственным делам.

Конечно, нужно, чтобы Президент не делал ошибок. Не начинал с бухты-барахты гражданскую войну, ни вкладывал казенное имущество страны в «Омутфинансгруп», не нарушал собственных законов.

Для этого в стране должна быть логосная коммуникация – обсуждение правильности государственных действий сведущими и авторитетными людьми.

4.

Сколько всего делает наша власть, чего народ не любит – счесть не перечесть. Сложнее найти другое, что было бы по-сердцу народу. Наши чувства не должны оставаться на скамеечках во дворе, а озвучиваться в национальном масштабе и приниматься во внимания властью. Это – пафосная коммуникация.
Институт Собор Вече Дума Школа
Коммуникация греческое название этос пафос логос педос
содержание как принято у нас как нам по нраву как правильно как должно быть
цель объединяет землю сплачивает народ вразумляет людей обучает человека

Вместе четыре типа общественной коммуникации: этос, пафос, логос, педос – образуют полную систему, потребную для обсуждения и ведения государственных и общественных дел.

К нашему счастью, в русской политической культуре имеются четыре института, обслуживающие именно описанные выше коммуникации. Собор решает, что принято и не принято у нас, Вече – по нраву ли нам действие властей, Дума (боярская) – правильно или неправильно ведутся дела, ну а Школа преподает нашему человеку азбучные истины.

Заметим, что мы везде рассматриваем Собор, Вече, Думу, Школу как абстракт*ные институты, выполняю*щие перечисленные выше функции. Их конкретные исторические реализации могут различаться в зависимости от возможностей социальных коммуникаций своего времени и иметь разные наименования.

III. Земский Собор: «Cобор и черта поборет!»

С 1917 года, когда была свергнута избранная всей русской землей в 1613 г. династия Романовых, ни сама российская власть, ни ее решения не одобрялись страной консенсуально. Вся послереволюционная политика, вплоть до сегодняшнего дня является открытым насилием одних групп над другими. У нас, по словам Виталия Третьякова не прекращается холодная и горячая гражданская война.

Можно перечислить и множество современных государственных дел, которые не решаются из-за отсутствия общенационального консенсуса.

Решить вопросы с:

льготами
социальными долгами
реституцией собственности
советскими и царскими долгами

Провести реформы:

здравоохранения
образования
науки

Утвердить:

результаты приватизации
основания налоговой системы

Восстановить правопреемственность с дореволюционной Россией

Выбрать по-настоящему дееспособное Первое лицо

Общенациональный консенсус вырабатывает Собор, объединяя страну единомыслием. Напомним, что Собор решает, что принято и не принято в нашей стране.

Технически Собор может осуществляться по-разному. Вот так мы, например, предлагали использовать Собор для решения тупиковой проблемы легитимизации результатов приватизации. Первое лицо государства призывает к общенародной дискуссии по спорным вопросам приватизации, налогообложения, долгов. За ней следует аналог I Съезда народных депутатов CCCP, где важнейшие точки зрения будут озвучены на всю страну, и она узнает их ярких и авторитетных выразителей. (Это, кстати, аналог Вече, о котором пойдет речь ниже.) Затем эти авторитетные люди должны сойтись для достижения единодушного решения, и не расходиться, пока оно не будет достигнуто. Если же собрание потерпит неудачу, то решение может и должно быть принято авторитарно Первым лицом государства. Наконец, в любом случае, для вящей убедительности решение должно быть одобрено подавляющим большинством голосов на всенародном референдуме.

Необходимо отметить, что лежащая в основе Собора этосная коммуникация «что принято и не принято у нас» чрезвычайно чувствительна к фальши: поэтому властям крайне опасно манипулировать Собором, пытаясь обмануть страну. В лучшем случае можно получить нулевой эффект – неутверждение предложенных основ, а в худшем – гражданскую войну.

Собор созидает основы государства. О его важнейшем значении говорит пословица в начале этого раздела!

Для Собора необходимо культурное единство участников. Поэтому Собор может собирать только Земля. Слово это устаревшее, в нужном нам значении сохранилось в современном русском языке в выражении вся земля поднялась на борьбу с врагом. Попытаемся дать ему точное определение: союз людей, объединенных местными святынями и преданиями; || страна, управляемая этим союзом, населенная этими людьми, в которой находятся эти святыни. Русское понятие Земля близко к западному понятию Nation: people whose common identity creates a psychological bond and a political community. (Encyclopedia Britannica Online)

Как же быть тогда нашей стране, состоящей из разнокультурных земель? Ответ таков – Россия должна стать Империей: Союзом Русской Земли и других Земель, находящихся под общим управлением. Соборы можно проводить во всей Русской Земле и во входящих в нее русских землях, а также в нерусских землях, которые захотят воспользоваться этим государственным механизмом. А между Русской Землей и инокультурными Землями в Империи надо добиваться не единомыслия, а согласования интересов.

IV. Народное вече: «Cлушай, дубрава, что лес говорит!»

Современное Вече появилось у нас во времена Перестройки, причем сразу во многих обличьях. Это массовые, 100-200 тысячные демонстрации в столице, после которых политическая обстановка в стране заметно менялась. Это референдумы, выявившие массы людей, солидарных по какому-либо вопросу. Это СМИ и особенно телевидение, и потому за контроль над ними разгорелась нешуточная борьба. Наконец, настоящим Вече был I Съезд народных депутатов СССР.

Напомним: Вече выражает, что по нраву народу.

Интересно, что к Вече у нас тяготеют представительные органы власти, хотя им навязывают по западному образцу чуждые логосные законодательные функции, в исполнении которых они выглядят смешно, особенно в сравнении с искушенной бюрократией. Если бы «опущенная» ныне Государственная Дума не отвечала за законы, она могла бы играть действительно выдающуюся роль общенациональ*ной трибуны-митинга. Все выступления депутатов обязательно должны были бы транслироваться по телевидению. В них народ узнавал бы свою жизнь и свое отношение к государству. Тогда и Первому лицу легче было бы эмоционально солидаризоваться с мнением народа. Вече способствовало бы и развитию русской общенародной политической речи, проблески которой сейчас можно слышать во дворах и пивнушках, и от талантливых Жириновского и Черномырдина.

Да и избирать такое Вече станет намного легче. Не надо будет ломать голову над похожими как две капли воды объективками одномандатников, или списками партийных функционеров – и все ради того, чтобы будто бы избрать законодателей, представляющих наши интересы! Вместо этого мы выберем тех, кто нам по-душе, кто верно говорит о наших бедах и надеждах.

В позитивном плане пафосная коммуникация позволяет воодушевить народ на большие дела, например – на долгожданное экономическое и демографическое чудо. В негативном – показывать растущее народное недовольство, которое не искоренить таблицами и графиками. Без Вече государству грозят серьезные неприятности. В народе, что в туче: в грозу все наружу выйдет! – предупреждает нас русская пословица.

Вече – грозное оружие, о чем предупреждает пословица в заголовке этого раздела. Ведь народ – огромный лес, и поэтому дубрава – сильные люди – пасуют перед ним. Но Вече не только грозный, но и опасный институт. Оно относительно легко поддается манипулированию, и потому должно быть поставлено в рамки более легитимным Собором, более разумной Думой, лучше знающей устои страны Школой.

V. Боярская дума: «Без правды боярской царь бога прогневит!»

Мало удостовериться, что государственные действия приняты в обществе, и что они по душе народу – распоряжения властей не должны противоречить законам, а сами законы должны быть разумны, хорошо прописаны и не противоречить друг другу.

Думой мы называем институт логосной коммуникации, обеспечивающий обсуждение правильности ведения государственных дел сведущими и авторитетными людьми. В названии подчеркивается его функция – дума, то есть рассуждение о правильности государственных дел.

Обращение к русскому языку дает нам и представление о правильном устроении этого института. Чья должна быть это Дума? Посмотрим на прилагательные, которые обычно употребляют с упомянутыми институтами коммуникаций: Земский Собор, Народное Вече, Боярская Дума. Не может быть Собора без Земли, Вече без Народа, Думы без Бояр! А вот Государственная Дума есть насилие не только над русской политической культурой, но и над русским языком, – государство, как и другие неодушевленные существительные, думать не может.

Какие же такие Бояре, если разбираться функционально, не заглядывая в исторические книги? Во-первых, они сведущи в государственных делах – иначе зачем нам их дума. Во-вторых, они авторитетны и для Царя, и для людей. Иначе их мнение не представляет мнения страны. В-третьих, у них независимое положение в обществе: важно, чтобы этих людей нельзя было бы "прогнуть". И, наконец, среди них должны быть очень влиятельные люди, без которых все равно невозможно решение важнейших вопросов. Поэтому, хотя боярская Дума и назначается Царем, она отнюдь не состоит из царских прихлебателей! Более того, у этих, сильных, независимых людей есть своя Правда и без нее, согласно русской пословице, Царь не просто совершает ошибки, а гневит Бога!

В русской традиции Дума не изобретает новые законы, а только развязывает поступающие «снизу» судебные и административные казусы, являясь одновременно и законодательной властью, и Верховным Судом (как House of Lords в Великобритании). А правом законодательной инициативы обладает Царь: Царь постановил, и Бояре приговорили.

В том, что Дума назначаемая, а не избираемая, никакого антидемократического криминала нет: вспомните, что во всякой современной демократии третья власть – Верховный Суд – есть назначаемый орган, и это не мешает его демократическому функционированию.

Сейчас у нас представительской законодательной деятельностью у нас занимается Государственная Дума, но как мы знаем, очень не эффективно. Трудно представить себе человека в нашей стране, который скажет: мой депутат одобрил этот налог, и поэтому я буду его платить, мой депутат одобрил этот закон, и поэтому я буду его исполнять. А если она не обеспечивает такой коммуникации с людьми, то зачем она нужна?

Есть интересный пример современного института, который в какой-то момент взял на себя часть функций Боярской Думы – это Госсовет. Создан он был случайно, чтобы чем-то занять губернаторов, выставленных вон из Совета Федерации. Впоследствии родилась идея выносить инициативные предложения на Госсовет, и это процедура оказалась очень эффективной.

VI. Начальная школа: «Что посеешь, то и пожнешь»

Раньше, в традиционном обществе навязывание человеку азбучных истин осуществляли семья, община и Церковь. В современном государстве к ним добавляется Школа, создающую искусственную культурную однородность, необходимую для функционирования современного капиталистического национального государства. Школа также учит общеполезным знаниям и умениям.

Школа – это в первую очередь, конечно, сама школьная система, но не только. Для преподавания азбучных истин нужны их источники. Ими служат общенациональные эталонные институты. Это общенациональные святыни (как Кремль), музеи (как Третьяковская галерея), театры (Большой, Мариинский, Малый), образовательные учреждения (МГУ, Консерватория и некоторые др.), исследовательские институты (Институт Русского языка). Многие из них прежде назывались Императорскими. Теперь их следовало было бы называть президентскими, и возложить на Президента России личную ответственность за их состояние.

Следует подчеркнуть, что наличие эталонных институтов не ограничивает, а, наоборот расширяет реальную свободу творчества. Уверенность нации в сохранности ее основ увеличивает ее терпимость к культурным экспериментам.

Особый класс эталонных институтов составляют конфессиональные учреждения, особенно в отношении соответствующих религиозных общностей.

Эталонные институты – необходимый функциональный элемент всякой современной демократии. В США главным эталонным институтом является Смитсониан – самый большой музейно-исследовательский комплекс в мире. Расположенный в центре Вашингтона по обе стороны Национального проспекта между Конгрессом США и монументом первому президенту, он возглавляется действующими Вице-президентом США и Председателем Верховного Суда США. Его ежегодные расходы составляют около 700 млн. долл., поступающих из разных источников.

Наша школьная система – мощный высококачественный институт. Однако сейчас она недовыполняет свои общественные задачи, поскольку не сообщает населению азбучных истин в области государственного и общественного устройства. Но это не ее вина. В этой области страна не имеет достаточно плодотворных эталонных институтов, питающих школу. Поэтому в головах современных российских людей царит ералаш, который делает бесконечно сложным любое общенародное обсуждение.

VII. Постскриптум

Что мы теряем, отказываясь от общепринятой, всем знакомой и милой сердцам всех русских западников последних двух-трех веков политической системы? Ничего не теряем, потому что за 14 лет свободного употребления мы уже от нее отказались. Причем не по идеологическим, а по ежедневным практическим соображениям, – из-за ее неэффективности и неорганичности она превратилась из надежды в посмешище. Не случайно на большей части страны слово «демократ» стало ругательным.

А что мы можем приобрести, используя собственные автохтонные способы коммуникации между властью и населением? Прозрачность политической системы. И это может дать нам ответственность властей и вовлеченность населения в управление страной. Если в западной системе «без поллитры не разберешься», и она удобна лишь веселым и находчивым, то наша система должна быть понятна каждому русскому, как сказки Пушкина или как произведения русской классической литературы.

Но… на стороне западной системы стоит многовековая мыслительная работа, огромный опыт удачного и неудачного внедрения во многих странах мира. Наша система является политическим экспериментом, хотя при внимательном сопоставлении – не очень радикальными. Тем не менее, чтобы не попасть впросак, мы должные проверить ее по всем аналитическим критериям, прилагаемой к западной системе. В частности «сдержки и противовесы» нашей системы должны быть ничем не хуже знаменитых американских «checks & balances». Это – важная аналитическая работа, и лучше заниматься ей сейчас, чем когда наши институты под любыми названиями будут вводиться явочным порядком.

В следующей публикации постараемся дать ответы о русской системе сдержек и противовесов, а заодно объяснить, что, собственно, вынуждает нас «идти своим путем». Пока адресуем читателей к опубликованной ранее статье «О нормах современной российской государственности».

И последнее: в этой серии публикаций мы сознательно описали самый общий вид русских каналов общественной коммуникации. Не только нам, но и всей стране предстоит напряженно думать о том, какие конкретные институты обеспечат их функционирование.

[Полит. ру]

http://www.polit.ru/analytics/2005/06/10/russia.html

АНАЛИТИКА → Виталий Найшуль
10 июня 2005, 11:27

По приглашению Школы публичной политики в течение 2004 г. в разных городах России мною были прочитаны десять лекций на тему «Тенденции социально-экономического развития России». Каждая лекция состояла из трех частей, из которых первая была посвящена оценке текущей ситуации, а две другие относились, соответственно, к среднесрочным и долгосрочным проблемам и тенденциям. Первая часть моего выступления претерпевала существенные изменения по мере осложнения положения в стране в течение 2004 г., вторая часть основывалась на опубликованной в «Русском журнале» статье «О реформах вширь и вглубь», содержание же третьей части, о долгосрочных перспективах России нигде не публиковалась. Ее я и предлагаю вниманию читателей сборника, готовящегося сейчас Школой публичной политики.
Введение

Тема моего выступления Тенденции социально-экономического развития России, но вы не услышите привычного рассказа экономиста о росте ВВП, динамике минимальной и средней заработной платы, золотовалютных резервах ЦБ и ожидаемом курсе доллара. Экономическая наука, как и многие другие науки, состоит из различных дисциплин. Одной из них является институциональная экономика, которая изучает общественные институты, задействованные в экономическом процессе или влияющие на экономический процесс, так что в поле зрения институциональной экономики оказываются и фирмы, и власть, и общественные порядки, и религия, и общественная мораль. Добавлю, что институциональная экономика – не экзотика, а одно из основных направлений экономической науки. Это заметно, например, по большому количеству Нобелевских премий, присужденных за исследования в этой области.

Именно как институциональный экономист я и буду выступать перед вами. Я буду говорить и о религии, и об общественной морали, и о культуре – но не как любитель изящных искусств, моралист и проповедник, а как институциональный экономист, анализирующий влияние этих факторов на экономическое положение нашей страны.

О значении экономической конкуренции

Страны всегда конкурировали друг с другом в военной и экономической областях. Но еще совсем недавно военная конкуренция была доминирующей, а экономика подпирала военную мощь. Сейчас по важности они поменялись местами. Страны конкурируют в первую очередь экономически, а уже во вторую очередь – своими вооруженными силами. Поэтому, чтобы быть самостоятельной Россия должна быть экономически конкурентоспособной.

Для того чтобы быть конкурентоспособными в военном отношении, нужно иметь вышколенную армию и отличное вооружение. А чтобы быть конкурентоспособными в экономическом отношении нужно иметь высокую общественную мораль и мощные общественные институты, такие, например, как право. Чтобы построить последние, нужна высокая государственная культура. Значение общественной морали и государственной культуры можно пояснить и иным образом. Государственная культура направляет государственный корабль в правильном направлении, а общественная мораль дает попутный ветер для его движения.

Нынешняя экономическая конкуренция отличается от прошлой военной еще в одном важном отношении: раньше в соприкосновении с противником входили только воюющие армии; кроме того, заочную дуэль вели военные производства. Все остальное общество могло быть в изоляции от внешнего мира. Теперь жизнь становится другой. Создавая добавочную стоимость в условиях глобальной экономической конкуренции, в противостоянии участвует практически каждый трудящийся России!

О культуре

Уровень развития разных частей русской культуры легко распознать с помощью языкового теста с прилагательным русский. Русский писатель – это звучит гордо, это лучше, чем просто писатель! Попробуйте спросить образованного человека в любой стране мира, читал ли он Толстого или Достоевского? Он обидится, потому что великая русская классическая литература входит в культурную азбуку мира. И русский математик звучит гордо! При советской власти наши математические журналы переводили в США целиком. А сейчас наши математики заняли высшие позиции во всех мировых университетах. И русский шахматист! Многие выдающиеся зарубежные шахматисты специально учили русский язык, чтобы читать наши шахматные книги… А список наших чемпионов мира по шахматам общеизвестен.

Ну а русский бизнесмен, чиновник, экономист? Это хуже, чем просто бизнесмен, чиновник, экономист!

Наш тест дал представление о реальном положении дел в нашей культуре. Хотя российская культура в целом является конкурентоспособной, в данный момент жизнь бьет по ее слабым местам. А общественные теория и практика – это провальное крыло здания нашей культуры, наш национальный позор!

О заимствованиях

Мы – страна успешных и безуспешных заимствований. Бесплодными оказались, например, попытки насаждения парламентаризма и много другого, противоречащего основаниям русской культуры[i].

Но есть у нас и многочисленные примеры успешных заимствований! Православие, заимствованное из Византии, уже в следующем поколении дало Русской Земле любимых народом святых страстотерпцев князей Бориса и Глеба. А позже наша страна стала одним из вселенских центров Православия.

Заимствованные западноевропейские литературные идеи были использованы русскими учеными и писателями от Ломоносова до Пушкина для создания великого и могучего русского литературного языка, породившего великую русскую классическую литературу, являющуюся одной из вершин мировой литературы всех времен и народов.

Разобрав и собрав немецкую ракету ФАУ-2, летавшую на несколько сот километров, наши ученые и конструкторы в след за тем создали первую в мире межконтинентальную баллистическую ракету, летавшую в любую точку земного шара, и открыли космическую эру в истории человечества.

Мы умеем взять совершенное чужое и сделать из него совершенное свое!

Тут уместно добавить несколько слов о русском перфекционизме: тяге русской культуры к совершенству. Русская культура стремится как можно дальше развести правду и неправду, чистое и нечистое, совершенное и несовершенное. У нас не осуждают посредственное, как раз наоборот, у нас его очень много, но у нас не любят посредственное, рядящееся в высокое, и нарочно норовят унизить его. Многие заимствования отторгаются даже не потому что они чужие, а потому что они не могут пройти через это испытание.

О создании обществоведческих школ мирового класса

Наша культура столь близка к западной, что мы с легкостью ее имитируем. И это часто служит нам плохую службу: поверхностное использование западных научных категорий создает видимость понимания нашей страны, поверхностное копирование западных институтов – видимость успешной модернизации.

И для того, чтобы глубоко познать свое общество, и для того, чтобы заимствовать западные общественные институты, и для того, чтобы сформулировать собственные государственные доктрины, нам нужны обществоведческие школы. А чтобы стать конкурентоспособными в окружающем нас трудном мире, эти школы должны быть мирового класса. И здесь русский перфекционизм будет нам очень кстати.

Но разве такое возможно, спросите Вы, ведь обществоведение, как было сказано выше, является провальным крылом здания нашей культуры? Вкратце ответ будет таков: Россия уже решала подобные задачи, создавая прославившие ее естественнонаучные школы мирового класса! Кстати, один из применяемых для этого методов – приглашение на постоянную работу в Россию корифеев западных наук.

О западниках и почвенниках

Полторы сотни лет в России шла полемика западников и почвенников, в то самое время как «властолюбивые и тупоголовые бюрократы» отказывались слушать и тех, и других. Как вдруг, после распада Советского Союза, возник идейный вакуум, и власти стали хвататься за любые идеи. Тут-то и выяснилось, что ни западникам, ни почвенникам нечего предложить. Наши западники, оказывается, не знают Запада, а наши почвенники не знают почвы. Они, как выяснилось, не мыслители, а мечтатели! А мечтательность – не безобидное фантазерство, а тяжкая болезнь ума. Православная Церковь считает ее дьявольской прелестью: всякая мечтательность есть скитание ума вне истины, в стране призраков несуществующих и не могущих осуществиться, льстящих уму и его обманывающих, — писал св. епископ Игнатий Брянчанинов.

А жаль, что у нас нет ни настоящих западников, ни настоящих почвенников: очень хотелось бы получить практический совет, как заимствовать великую англосаксонскую правовую систему вместо болтовни о том, что нам до Запада расти не до расти, – или как собрать полномочный земский собор, вместо празднословия о порче России реформами Петра I и коммунистическим экспериментом.

А вот среди сынов Отечества, по настоящему поработавших на его благо, разделение на западников и почвенников оказывается искусственным. Это верно и относительно и русских математиков, и русских шахматистов, и любимого всем нашим народом Александра Сергеевича Пушкина.

О совершенных общественных институтах

Мы уже говорили, что высокая русская государственная культура практически нужна нам для создания совершенных общественных институтов. Хорошей рыночной экономике нужна хорошая правовая система. Поэтому, чтобы быть первыми в мире, мы должны создать у себя в стране лучшую в мире правовую систему. Это невозможно, скажите вы! Позвольте привести один исторический пример создания «из нечего – чего».

Основатели государства Израиль считали, что он во всем будет похоже на современные европейские государства, кроме армии, которую придется делать наемной, поскольку евреи, как известно, не умеют воевать. Нам известно, что современная израильская армия является одной из лучших в мире.

О морали

В 80-е годы я изучал статистические данные о потреблении наркотиков в США. Если мне не изменяет память, около половины взрослого населения страны пробовали наркотики – ужасные цифры! Но вот, что интересно – 20% взрослого населения, то есть каждый пятый, никогда не брали в рот алкоголь или сигарету, не говоря уже о наркотиках!!!

Кто они, эти 20%? Это американские фундаменталистские секты с высокой моралью. Американские экономисты говорят, эти секты чудовищно богаты из-за своей морали. Конечно, из-за трудолюбия, но не только. Если среднему американцу дадут в банке ссуду под 10% годовых и будут беспокоиться о ее возврате, то фундаменталисту дадут под пять-шесть процентов, и будут спать спокойно, потому что известно, что он деньги отдаст всегда. Потому что фундаменталисты боятся Бога больше, чем уголовного кодекса. Им дают «как самому себе».

А вот другой пример: человек шлифует гайку, которую никто ни когда не увидит, и поясняет, что не может поставить на место неотшлифованную гайку. Этот человек – немец, причем казахстанский.

Приведем и российский пример в той области, где моральные нормы у нас еще работают. Представьте себе, что на улице взрослый человек бьет ребёнка. Соберётся толпа, кто-то обязательно вмешается, да еще отойдет довольный тем, что день провел не зря. Все это произойдёт без единого рубля, выделенного на охрану общественного порядка. Это «бесплатный бензин государственности», когда люди с удовольствием делают то, что требуется обществу, стране, государству. Так работает общественная мораль.

В этом особом случае общественная мораль проявит себя. Но в целом по этому параметру мы неконкурентоспособны. Насколько в этом виноваты революция, коллективизация, репрессии, война, брежневское «ты мне – я тебе», горбачевская перестройка, ельцинские реформы 90-х годов – это не так важно, как тот ужасный результат, который мы сегодня имеем. И если мы хотим выжить в современном мире, наша общественная мораль должна быть существенным образом исправлена.

О роли религии

Лингвисты употребляют термин usus для обозначения привычного языкового поведения, которое может во многом отличаться от норм литературного языка. А мы будем говорить об общественном ususе – привычном поведении, которое может резко нарушать нравственные нормы.

Языковый usus корректируется обращением к безусловным правилам языка. Общественный usus исправляется обращением к безусловным нравственным нормам, а их дают нам религии. Например, для религии воровать – грех, даже если воруют все как один.

Но религия – не только поставщик эталонов общественного поведения, но активный инструмент его исправления. Она дает духовную силу для важных государственных реформ, сопровождающихся укреплением общественной нравственности.

Разберем возможные совместные светские и религиозные действий на примере решения одной очень трудной и болезненной проблемы.

О выживании

Наша страна, как известно, вымирает. Впрочем, за вычетом иммиграции, быстро или медленно сокращается население почти всех развитых стран мира. Демографы знают, что пособия на детей нигде не смогли улучшить ситуацию, а повышение уровня жизни, как правило, приводит не к увеличению, а снижению рождаемости. Что же может оказать положительное воздействие на нашу демографическую ситуацию? Что может нам помочь?

Ответ суров – отмена пенсий! Если вступающие во взрослую жизнь с самого начала будут знать, что пенсий они не получат, то станут заботиться о своем будущем двумя возможными способами: рожать детей и делать сбережения на старость. Оба эти способа чрезвычайно полезны для страны. Первый дает ей приток человеческого капитала, второй – финансового.

И действительно, страны, не имеющие всеобщего пенсионного обеспечения, отличаются более высокой рождаемостью и нормой накопления, а также низкими налогами, что чрезвычайно полезно для бизнеса, а, значит, для экономического процветания. Заметим также, что в политическом отношении отмена пенсий означает шаг от тоталитаризма к свободе: ликвидируется грубое вмешательство власти во внутрисемейные отношения.

Еще более оздоровляющей является отмена пенсий для общественной морали. Дети воспитываются более ответственно – не для потехи родителей, а как будущие кормильцы, укрепляются межпоколенческие отношения, семья из института легальных сексуальных утех превращается в институт продолжения рода человеческого.

Не вызывает сомнения активная поддержка таких действий всеми без исключения традиционными религиями. Ведь для всех них твердые семейные устои являются основой правильной религиозной жизни.

В случае односторонних действий светских властей реформа воспринималась бы как очередной наезд на имущественные права граждан ради экономии бюджетных средств. С подачи религиозных сообществ она становится возвращением к Божьим заповедям и традициям отцов, за что можно и нужно пострадать и потрудиться.

Ну а русская норма рождаемости изложена в пословице: первый сын Богу, второй царю, третий себе на пропитание.

Кстати, общенациональные пенсии оказались одним из самых разрушительных изобретений человечества. Впервые их ввел Бисмарк в Германии в 1889 г. До этого люди успешно жили без них. А сейчас все цивилизованные страны испытывают огромные трудности и с рождаемостью, и с избыточной налоговой нагрузкой, падающей на работников.

О многоконфессиональной стране

Всякий раз, когда заходит разговор об использовании потенциала религии, чей-либо искушающий голос обязательно спрашивает: а какой религии? Ведь Россия – многоконфессиональная страна…

И, правда, как с этим быть? Сейчас религии равноправны в том, что все они являются досуговыми учреждениями. Вместо этого следует использовать потенциал всех религий на подобающих им местах. О том, как это делать, можно прочесть в интервью интернет-газете ПОЛИТ.РУ: Как строить Российскую империю?

И так, если власть это – меч, то можно и нужно действовать мечом и Крестом, мечом и Кораном, мечом и Торой и т.д.

О языке

Мы начали разговор о перспективах развития России с проблем общественной морали и государственной культуры. Но у России есть другая важная проблема, без решения которой невозможно подступиться ни к исправлению общественной морали, ни к обогащению государственной культуры. Эта проблема русского общественно-политического языка. А точнее – его отсутствия.

Как правило, в этом месте мои слушатели бывают удивлены. В каком смысле, спрашивают они, вы говорите об отсутствии языка? Ведь мы беседуем, обсуждаем политику между собой. Наши журналисты пишут статьи и выступают в СМИ. Чиновники сочиняют доклады и отдают распоряжения. Выборные лица выступают перед избирателями…

Действительно, какой-то общественно-политический язык есть. Но он неразвит: беден, неточен, не способен передавать нюансы. Любое выражение на нем – пошлость, любая мысль – обман. Это язык Эллочки-людоедки, с той разницей, что на нем говорит вся страна. В результате мы не способны ни разобраться в том, что происходит в стране, ни привлечь знания из окружающего мира, ни обратиться к своему прошлому, ни построить свое будущее.

Все вышесказанное касалось использования языка для понимания социальной жизни, или как говорят лингвисты, его когнитивной функции. Но у языка есть еще и коммуникативная функция: поддерживать общение между людьми. Недаром в большинстве стран одна страна – один язык. А у нас отдельные группы среди интеллигенции, бюрократии и народа говорят на разных политических диалектах, которые с большим трудом соотносятся друг с другом. Мы имеем настоящий языковой раскол страны, который питает раскол политический.

И чем меньше политик говорит на современном уродливом политическом языке, тем лучше его электоральные результаты. Не случайно, что оба демократических президента за 12 лет ни разу не обращались к народу (а не номенклатурным собраниям) с рассказом о положении в стране и о том, что они собираются делать!

О том, как мы дошли до жизни такой

Положим, что русская поэзия достигла уже высокой степени образованности: просвещение века требует пищи для размышления, умы не могут довольствоваться одними играми гармонии и воображения, но ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись; метафизического языка у нас вовсе не существует – это писал А.С.Пушкин еще в 1825 г.[ii].

А ведь к этому времени уже творил Сперанский. А от Сперанского до современных демократов употребляется похожий язык, построенный на кальках западноевропейской общественно-политической терминологии. Прерывался он только советскими номенклатурными наворотами. Двести потерянных лет! Александр Сергеевич нашу политическую немоту заметил, но последующие ученые, политики, писатели не узрели ее очами, не услышали ушами, и не уразумели сердцем.

Почему этот язык прижился? В XIX веке высшие классы, которые его использовали, были трёх-, четырёхъязычными и знали общественно-политическую терминологию не только в кальках, но и в оригинале. А низшие классы не говорили на этом языке, да им это было и не нужно.

В советское время этот язык пополнился марксистскими перлами, ставшими неотъемлемой частью народного сознания, и потерял все, относящееся к самоорганизации российского общества. Это место заняли полные скрытого восхищения репортажи журналистов-международников. Их языком мы и воспользовались для создания своей демократии, пополнив его криминальным диалектом, также сохранившим отношения самоорганизации.

О языковой деятельности

Создание общественно-политического языка – не издание справочника с новыми словами. Это долговременная кропотливая работа, которая требует колоссальных усилий. Вдохновлять нас должно создание великого русского литературного языка трудами ученых и писателей от Ломоносова до Пушкина.

Заключение

Высокая государственная культура поможет нам восстановить разорванную политическими катаклизмами связь времен, а мощный общественно-политический язык – договориться и закончить непрекращающуюся горячую и холодную гражданскую войну. Ну а высокая общественная мораль хороша и сама по себе.

И такое обновление российского общества, наверное, важнее, чем конкурентоспособность в окружающем мире, с которой мы начали свой рассказ.

А чтобы начать большие дела нужно лишь одно: перестать жить одним днём, что делают сегодня и президент, и бюрократия, и простые труженики. Будем действовать в государстве, как в своей семье: не забывая о ежедневном хлебе насущном, заботиться о будущем, которое быстро становится настоящим.

* * *

Поднятые в выступлении проблемы обсуждаются на сайте Института национальной модели экономики в разделах: Государственная программа и Вокруг Программы.

Текст публикуется с любезного разрешения автора и Школы публичной политики Фонда «Открытая Россия».

[i] О том, в чем парламентаризм противоречит русской культуре, можно прочесть в первой части статьи автора «О нормах современной российской государственности».

[ii] А.С.Пушкин, О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И.А. Крылова, 1825 г.

[Полит. ру]

http://www.polit.ru/lectures/2005/02/09/naishul.html

Лекция Виталия Найшуля
09 февраля 2005, 12:32
Сюжет → Публичные лекции

Мы публикуем расшифровку записи лекции Виталия Найшуля “Реформы в России. Часть Вторая” и дискуссии по ее итогам, состоявшейся 4 февраля в клубе-литературном кафе Bilingua в рамках проекта “Публичные лекции Полит.ру”.

Виталий Найшуль – выдающийся аналитик, с необычайной интуицией, широтой интересов и мыслительного инструментария. В начале 1980-х он увидел неизбежность перехода к рыночной экономике и даже увидел и назвал инструмент реформы: “ваучер”. В начале 90-х он первым заговорил о русском Пиночете. Виталий Найшуль - православный оптимист, и он видит позитивные возможности развития угаданных им сценариев, а уж как получается - это совсем другое дело.

Данная лекция получилась экспромтом. Дело в том, что на этот день планировалась лекция Валерия Абрамкина, великого человека, главного специалиста в России по нашей тюремной системе. Валерий Федорович неожиданно заболел, и мы стояли перед необходимостью экспромта или пропуска очередного четверга публичных лекций. Виталий Найшуль после пятнадцатиминутного раздумья согласился на экспромт с примерно такой формулировкой “из неожиданных ситуаций всегда происходят неожиданные следствия”. “Революционная” или, если угодно, “контр-революционная” записка Виталия Найшуля, опубликованная в Полит.ру, может считаться содержательно-идеологическим введением в тему лекции.

Лекция Виталия Найшуля

Это будет институциональный экспромт.

Я получил сегодня приглашение выступить вместо Валерия Федоровича Абрамкина, которого я глубоко уважаю. Я хотел бы начать свою лекцию с выражения искреннего и неподдельного восхищения перед этим человеком. Возглавляемый им центр ("Центр содействия реформе уголовного правосудия" – “Полит.ру”) является просто национальным достоянием, а он сам - главный и, может быть, даже единственный специалист по праву в нашей стране, по тому, что является действительно правом, правдой, по тому, как должна работать соответствующая система - суд, система наказания и т.д. Очень жаль, что Валерия Федоровича здесь нет, но я думаю, что это когда-нибудь будет восполнено - Родина должна слышать и знать своих героев.

Теперь я, собственно, перейду к своему выступлению.

Оно, как было уже сказано, называется "Реформы. Часть вторая". Это название надо понимать в двух смыслах. Первый смысл состоит в том, что я уже рассказывал о реформах и поэтому это второй рассказ - "Реформы. Часть вторая". Второй смысл названия состоит в том, что реформы 90-х годов состоялись, и, по всей видимости, назревает что-то новое, и это будет часть вторая реформ.

Здесь надо сказать, что само слово "реформа" является не очень удачным, на мой взгляд, потому что реформа объединяет как роспуск Советского Союза, так и изменения в Налоговом кодексе. Наверное, правильнее говорить о том, что произошло в 1991 году как о революции. Тогда, соответственно, мое выступление будет иметь название "Революция. Часть вторая".

Революция. “Снова не успели?”

Примерно неделю назад я разговаривал с московским батюшкой и сказал ему, что, похоже, назревает новая русская революция. На что батюшка ответил: "Снова не успели?" Поэтому в первой части моего выступления хотелось бы подумать, чего, собственно, не успели. Соответственно, можно сделать паузу и в вопросах обсуждать, почему "революция". Но я сейчас как раз об этом говорить не хочу, т.е. перечислять признаки остроты ситуации, говорить о динамике ситуации. И потом, я не хотел бы "каркать". Этот процесс идет как-то своим ходом и лучше, если он будет идти медленнее, чем быстрее. Но как бы он ни шел, к этой второй фазе хорошо было бы подготовиться. Когда произошла первая фаза, выяснилось, что есть человек пятнадцать, которые достаточно логично рассуждали о рынке; людей, которые разумно рассуждали о роспуске Советского Союза - вообще было раз-два и обчелся, а, может быть, и вообще не было. Результат такой: трансформационные процессы оказались чрезвычайно тяжелыми для нашей страны, и я бы сказал, что все сделано крайне неудачно. Винить в этом некого, такая уж была ситуация. - "весна пришла неожиданно".

Давайте попытаемся раскрыть вопрос батюшки относительно того, что "не успели". Я попытаюсь набросать несколько пунктов. Мы знаем, что политическая система не работает. Это наше состояние. Мы не знаем, какая система работает. Не работала система с "декоративной" Думой, потом Думу сделали не "декоративной", а вообще каким-то хвостом власти, но она и такая тоже не работает. Какая работает - неизвестно. Мы знаем, что страна должна избавляться от наследия социализма, но не знаем, как это сделать. Когда я говорю "мы не знаем", я выражаю свою личную оценку. Я не слышал в московских кругах, на семинарах или встречах, где я присутствовал, разумных тезисов о том, как это можно сделать, или что можно сделать.

Добавим следующий пункт: мы знаем, что необходимо единство для проведения преобразований, но не знаем, как его достичь. В этом отношении я бы прокомментировал эту фразу так: были периоды, и у первого президента, и у второго, когда было похоже, что президент объединяет всю страну. Ельцин - в 1990-91 гг., и Путин - я помню его интервью "Известиям" после первого года правления, когда его спросили, что он считает самым большим достижением, и он ответил - укрепление единства страны. И это было действительно так, со всеми оговорками, которые можно сделать по этому поводу. Сейчас это снова не так.

Может быть, я еще сделаю отступление по этому поводу, чтобы этот тезис о единстве страны не звучал как просто желание чего-то хорошего. Желать этого необходимо для проведения, в частности, экономических реформ, и для достижения тех целей, которые ставятся обычно перед преобразованиями. Примера будет два: первый - это Новая Зеландия. Не все знают, что там либеральные реформы были покруче, чем в Чили, но они прошли при консенсусе населения. Вторая страна - это Эстония. Недавно вышло исследование на тему, какие страны являются наиболее свободными в экономическом отношении. Эстония занимает там четвертое место. Эта страна в течение очень короткого срока, в течение трех лет, провела все реформы и решила все проблемы, которые наша страна решает уже 13 лет, в том числе ЖКХ и прочее. Кто-то может сказать, что единство эстонской нации всегда было против кого-то, но, тем не менее, это была национальная консолидация, и это дало возможность провести реформы быстро и эффективно, хотя и болезненно, и получить в итоге одну из лучших экономико-политических систем на пространстве бывшего Советского Союза.

Страна должна модернизироваться - она до сих пор не является развитой в полной мере. Но опять - по этому поводу есть некоторые расплывчатые мнения, есть некоторые оригинальные мнения, но если есть интересные мнения, то они не разделяются всей страной. Все же, я бы сказал - мы не знаем, как. Это касается как мнений специалистов, так и распространения этого мнения в стране в целом.

Ну и, наконец, тема, которая давно навязла в зубах: Россия до сих пор - неизвестно что, непонятно, что она должна представлять собой в будущем, и непонятно, как решать те проблемы, которые решали в Эстонии или в других прибалтийских странах, или в восточно-европейских странах, которые просто произвели реституцию - в широком понимании этого слова. В России этот процесс не произошел. Россия в 1991 году сделала какой-то старт, начала стройку в пустыне, и чем это строительство должно закончиться, совершенно непонятно. Вот эти "не знаю" - они накладывают свой отпечаток.

Теперь представим себе, что может произойти дальше. Дальше может произойти потеря преемственности у власти. Это означает, что все вопросы будут поставлены заново. Хорошо отвечать на вопросы, когда в письменных столах скопилось большое количество разных идей, как это было с шестидесятническими и разного рода другими идеями, которые подошли к 91-му году. А если эти письменные столы пусты, то тогда возникает совершенно другая общественно-политическая ситуация. И через нее придется прорываться.

Я хотел бы добавить еще две-три вещи, которые относятся не к текущему моменту, а отражают какие-то долгосрочные проблемы. Эти проблемы тоже будут висеть на шее выбора, который придется делать в будущем. Какое бы мы государство ни строили в результате нового слома, его придется строить в условиях низкой государственной культуры. Надо сказать, что 13-14 лет не были в полной мере использованы, чтобы эту слабость как-либо существенно преодолеть. Это первое.

Второе: государство снова придется возводить в условиях отсутствия развитого общественно-политического языка, а это означает, что не решены будут две проблемы: коммуникативная, т.е. людям будет трудно договариваться друг с другом, и когнитивная, потому что язык означает, что у нас есть какая-то модель, есть термины, есть понятия, которые являются общими для нас, которыми мы можем оперировать в государственном строительстве.

Ну и, наконец, среди других негативных факторов, с которыми мы будем сталкиваться – общественная мораль, тут она уже становится притчей во языцех. Наверное, лучше всего этот тезис может подтвердить или прояснить анекдот брежневских времен. Когда самолет был сбит над Африкой, и местное племя решило съесть пассажиров, каждому из них была предоставлена возможность что-то сделать перед смертью: француз попросил туземочку, немец попросил пива, русский попросил сказать речь. Он спросил: “У вас революция была?” - “Нет”. “Коллективизация была?” - “Нет”. “Индустриализация была?” - “Нет”. “Спутник в космос запускали?” - “Нет”. Я думаю, сейчас еще можно добавить: “Приватизация была?” - “Нет”. “Так чего же вы, ребята, так озверели?!”

“Что делать, когда ничего нет”

И вот это то, с чем мы попадем на вход. И с этим наследием мы окажемся в достаточно острой ситуации. Возникает вопрос: "Что же делать, когда ничего нет?"

Если проблема есть, а рецептов нет, то, по всей видимости, придется залезать в долги к будущему. Все вещи, о которых я говорил, невозможно генерировать в короткий срок. Хорошо было бы, если бы это все тянулось долгое время, тогда за это время можно было бы что-то более-менее основательное сделать.

Залезать в долги – это значит, что придется обещать. И вот один из важных вопросов - что именно придется обещать? Потому что эти обещания определят вектор дальнейшего политического развития.

Мне кажется, есть три идейных тезиса, которые всплывут в этой трансформации. Лозунгом революции 1991-го года была свобода. Лозунгом грядущей перемены, по всей видимости, будет справедливость - это является самым большим дефицитом.

Вторым большим дефицитом является то, что на уголовном языке называется "пропиской". Новый порядок породил изменение социальных ролей - появились такие люди, которые называются "бизнесмены" или "предприниматели", но они совершенно не вписаны в социальную структуру. Социальная "прописка" - это то, что придется делать. Я бы назвал это принудительной социализацией.

Третий пункт можно кратко сформулировать как "рынок для всех".

Свобода торговли в самом начале экономических реформ была одним из небольших действий в отношении всех. Сейчас ситуация такая: есть некоторое количество людей, которые научились оперировать в очень сложных правилах, остающихся враждебными большинству населения. Их производительность определяется их зарплатой, а поскольку национальный доход - это просто сумма зарплат, то это означает, что 80% населения просто-напросто не работает. "80% армии не участвует в боевых действиях". Это положение нетерпимо во всех отношениях.

Рынок оставил за бортом огромное количество людей. Рынок я имею в виду в широком смысле - есть врачи, учителя, преподаватели вузов - они работают или не работают? Если работают, то почему ничего не получают? Если не работают, то давайте закроем все это. Или надо их либерализовать, или не надо? В общем, все это оставил предыдущий режим как такие темные пятна. То, что сейчас функционирует - это рынок не для всех, это рынок для какой-то части. И это положение нетерпимо.

Болезни придется лечить, но лечение пока не может быть произведено. Могут быть даны какие-то обещания, но, чтобы обещать на будущее, должны быть предложены такие рецепты, которые бы народ принял всем сердцем, потому что доказать их невозможно. За этим должны стоять слова, которые были бы понятны на уровне ощущений, а не на уровне логических конструкций, а также ссылок на Запад, что мы будем копировать, или не будем копировать (такие разговоры – в пустое пространство).

Обычно все наши болезни характеризуются как "переходный период", говорят, что "мы отстали от Запада на 150 лет и поэтому должны терпеть", или "у нас всегда воровали". Мне кажется, что отбиваться дальше такими фразами будет уже нельзя.

Теперь я кратко перечислю все "беды", для которых нужно уметь находить правильные ответы. Это

налоги,
приватизация,
реституция,
суд,
образование,
здравоохранение,
наука - в том числе высокие технологии и
территориальное устройство от земель и губерний до Татарстана и Чечни.

Я думаю, что ни от одного их этих вопросов нельзя будет уклониться. И опять же, нельзя будет сказать, что у нас нет по этому поводу мыслей, и нельзя будет отделаться каким-то штампом, которым оперировали последние 13-14 лет.

Что такое социальная “прописка”

Я бы закончил следующим разделом. Я говорил о "прописке", и я хотел бы подробнее сказать о том, в чем она должна заключаться и из чего состоять. "Прописка" означает то, что приходится делать вещи, которые неприятны, ради того, чтобы вписаться в социум. Мне кажется, можно говорить о двух частях: то, что касается элиты, включая не только деловую, но и научную, интеллектуальную элиту, и то, что касается народа.

Первый пункт я бы обозначил так: придется смириться. Смириться с тем, что у народа есть господствующая религия, и она должна лежать в основе его мировоззрения и, следовательно, в основе мировоззрения государства. То же самое касается религий других народов, с той разницей, что у них другой статус. Кстати, по этому поводу я хочу сказать, что наши западники делают такую выборочную селекцию. Они знают, что именно такое положение занимает религия во всех западных странах, но для нашей страны они делают исключение. Мне обычно задают вопрос - а что же атеизм? Но атеизм - не государственная идеология, а дело каждого отдельного индивида. Я не думаю, что это может быть положено в основу коллективного мировоззрения.

Вторая вещь - и это тоже некоторое переключение - у страны 1000-летняя история, история не только ошибок, но и славы. И будущее должно мыслиться не как строительство в пустыне, а как продолжение этой истории. И это требование особенно относится к элите - знать историю, дышать ей. Это в своем роде необходимое качество для принадлежности к элите. Это то же, что и передача навыков в любом социуме.

Вот с этим связаны два пункта. Есть два бесплодных направления мысли, которые уже два века занимают место на политической и интеллектуальной сценах, но не произвели продукта, и это очень хорошо стало ясно в 90-х гг. Раньше они все время говорили, что им мешает власть. Власть в 90-е гг. заглатывала любые интеллектуальные конструкции. Вот эти два направления мысли - это западничество и почвенничество. Оказалось, что западники не знают Запада, а почвенники не знают “почвы”. От этих комплексов надо отказаться как от интеллектуального мечтательства, и вот это тоже тяжелые вещи, связанные с изменениями в интеллектуальной сфере.

Ну а если говорить о поведенческой сфере, то здесь одна из главных задач - "прописать" новые профессии, в первую очередь - так называемых бизнесменов. Быть в социуме означает, что вы должны, должны всей стране в целом и местным сообществам – в частности. Должны и материально, организационными усилиями, и своим поведением. И все должны в этом отчитываться, и за это получать права, в том числе народную любовь.

Есть такая пословица у Даля: "народ как туча, в грозу все выйдет". Но, несмотря на эту пословицу, высшая часть общества всегда на этом деле обжигается. В частности, в начале XX века и в 1917 году на этом обожглась очень качественная элита. Мне кажется, что поговорка "мажу маслом бутерброд – сразу мысля, как народ" - должна быть в головах у людей.

Все, что я сказал, может показаться просто набором благих пожеланий. На вопросы по этому поводу я могу ответить, частично на них отвечает статья "Строение элиты" на сайте “Полит.ру”. Там показано, что есть механизмы, которые позволяют воздействовать на элиту не увещеваниями. Грубо говоря, можно было проводить всякие широкомасштабные экономические эксперименты и реформы, а вот когда Гайдар освободил цены, никому не нужно было объяснять, что идет реформа - каждый сам почувствовал это на своем кармане, в своей голове и так далее. Я хочу сказать, что в формировании социума тоже есть механизмы, которые позволяют осуществлять это так же, как осуществил освобождение цен Гайдар.

Вторая часть разговора о "прописке" касается народа. Это не менее сложный вопрос, потому что народ надо снова научить трудиться, к чему он не имеет склонности, самовоспроизводиться, к чему он не имеет склонности, самообслуживаться, к чему он не имеет склонности. Надо научить не рассматривать обыденный способ жизни как норму, а воспринимать как норму что-то более высокое, в том числе, например, религиозные нормы. Опять же, для того, чтобы это сделать, существуют форсированные механизмы и, по всей видимости, их придется задействовать для решения проблемы социализации.

Это был такой институциональный экспромт. Я буду рад ответить на вопросы. Самое благодарное занятие - рассказывать о том, что было. Труднее рассказывать о том, что есть. Самое неблагодарное занятие - это делать выкладки вперед. Я нарисовал некоторую картинку и постараюсь подпереть ее некоторыми аналитическими рассуждениями в ответ на вопросы, которые, наверное, последуют.
Вопросы и обсуждение

Участвуют: Виталий Найшуль (лектор), Виталий Лейбин (ведущий), Антон Плетенев, Елена Гусева, Алексей Чадаев (“Русский Журнал”), Борис Долгин (“Полит.ру”), Глеб Павловский (“Фонд эффективной политики”) и др.

Лейбин: Несколько реформистских тем (регионы, здравоохранение, образование и еще какие-то) вроде бы на повестке дня. Трудно понять ваш текст, если не произвести критику этой повестки. Чем недостаточно то, как это сейчас обсуждается?

Найшуль: Все эти реформы бесплодны - если кратко выдавать оценку. Можно это доказывать разными способами, но, в частности, можно спросить у аудитории, слышал ли кто-нибудь хоть одну содержательную идею относительно того, что делать в этих сферах. Думаю, ответ будет отрицательным. В 1971-м году я закончил мехмат и распределился в институт при Госплане, так что с имитацией реформистской деятельности я знаком очень давно.

Это имитация реформистской деятельности - когда проблема есть и очевидно, что надо что-то делать, но нет подходов, нет механизмов реализации и даже непонятно, что, собственно, надо сделать - с образованием, здравоохранением и т.д. Понятно, что они чахнут в этих условиях, но непонятно, что с ними делать. Вот такой будет ответ. Теперь, когда я говорю, что они должны быть отреформированы, это означает… Если профессор МГУ получает зарплату, например, 3000 долларов – это означает, что МГУ отреформировано. Это, конечно, не единственный критерий , но признак, это. В сфере здравоохранения это означало бы, что произошла структуризация на плохих и хороших врачей, и хорошие врачи занимают то высокое положение, которое им и полагается. Если не играть в игрушки по поводу этих вещей, а требовать, чтобы армия стреляла, медицина - лечила, наука - производила результаты мирового класса, наукоемкие отрасли конкурировали с Силиконовой долиной - то тогда сразу становится ясно, что ничего этого нет и не предвидится.
Сиглов: Во время своего выступления вы несколько раз употребили местоимение "мы": “мы делали”, “мы реформировали”. У меня вопрос: отождествляете ли вы себя с властью? Второй вопрос. Вы окончили мехмат, проходили ли вы системный анализ? И почему в своем выступлении вы ни разу не упомянули такую вещь, как то, что у нас власть безответственна перед кем бы то ни было, а без того, что первое лицо отвечает за свои деяния или свое бездействие - оно может делать все, что угодно. А что оно хочет делать - мы видим, когда у нас делается все, чтобы население сокращалось, а вовсе не развивалась страна.

Найшуль: Об идентификации с властью. Я думаю, что отсутствие идентификации с властью является иллюзией. Это же социум - алкоголик, бомж, ученый или бюрократ - это все члены одного социума. Это наша власть, ваша власть, она является нашей симметрией во многих отношениях, она адаптивна к нам. Когда я говорю "мы", я имею в виду всех вместе, я считаю, что разделение является иллюзорным. Что касается безответственности - это сильный тезис, если бы власть действительно была безответственной, страна бы рассыпалась. Знаете, как в 80-е говорили: "У нас экономика не работает". А я говорил: "А вы в магазине хлеб покупаете? - Значит, работает". Она плохо работает – это другое дело. Ответственность власти, или первого лица - она ослаблена, неэффективна - да, это так. Но это та ситуация, в которой мы находимся, это свидетельство слабости нашей политической системы.

Вопрос из зала: В конце своего выступления вы упомянули форсированные методы социальной "прописки". Что вы имеете в виду под этим?

Найшуль: Для элиты и для народа существуют разные форсированные методы. Вас про кого больше интересует? Про народ? Хорошо. Ну вот есть, допустим, проблема рождаемости. С одной стороны - проблема рождаемости, с другой стороны - проблема пенсий. Предприниматели жалуются, что их единым социальным налогом душат. Кроме того, у этой проблемы есть еще моральное измерение. Все традиционные религии стонут по поводу разрушения семьи, потому что в любой религии семья - это следующая ценность после бога и церкви. Говорят, что эту проблему надо решать выдачей пособий, но мировой опыт показывает, что это неэффективно. Но есть и эффективный способ: чтобы молодые люди, вступающие в трудоспособный возраст, т.е. достигшие совершеннолетия, знали, что пенсий нет и не будет. И здесь уже социальное поведение становится другим. Очевидно, что старость придется как-то проводить и придется что-то сберегать на нее: либо скопить капитал, но в этом случае у экономики должны быть инструменты повышенной сохранности, либо рожать детей, чтобы они потом содержали родителей. Оба эти занятия чрезвычайно полезны для страны.

Это одна из иллюстраций к некоторой "правке" народа. Все проблемы решаются очень тяжело, с большим напряжением народных сил. Вот такая картинка. Я могу в других областях дать иллюстрации, но, думаю, эта иллюстрация и так уже достаточно напугала слушателей. Вот, у отсутствующего сегодня Валерия Абрамкина есть главный тезис относительно того, как решить нашу проблему с уголовным преследованием. Тезис такой: вернуть тюрьмы народу. Сейчас народ заинтересован в том, чтобы сажать людей на длительные сроке и отправлять их как можно дальше, в надежде на то, что "сидеть буду не я, а кто-то другой". Это такой заказ, который приводит к огромного количеству заключенных и к той системе наказания, которая существует у нас.

Валерий Абрамкин говорит, что надо вернуть тюрьмы народу. Что это значит? Вот есть город, есть тюрьма. Вы сажаете, допустим, ребенка за кражу курицы, и все время, пока он там сидит, обеспечиваете его. Когда он выйдет, он не куда-то в Сибирь едет, он выходит обратно к вам, на вашу улицу. Тем самым обеспечивается обратная связь. Один священник, который работает с заключенными, сказал, что идея правильная, надо вернуть тюрьмы народу, но надо еще вернуть народ Богу, потому что иначе он у вас тюрьмы не возьмет Это специфика проблем, которые надо решать, но не только в институциональном или техническом ключе, как делают с монетизацией льгот, а одновременно и в нравственном ключе, о чем и говорил священник.

Антон Плетенев, студент: Вы сказали, что реформаторы должны убедить народ в правильности преобразований. А каким языком политикам следует говорить с народом? Эффективным в общении с народом оказывался популистский язык. Жириновский разговаривал на этом языке, Путин тоже грешил. На экономическом языке с народом тяжело получалось говорить. Монетизация льгот - характерный пример, когда оказывается противодействие. Народ чего-то не понял, как-то начал противодействовать. Каким языком говорить, как убеждать?

Найшуль: К сожалению, можно сказать, что этого языка нет. Доказательство этому - за 12 лет пребывания у власти оба президента ни разу не обращались к народу, не рассказывали, в каком положении находится страна и что они собираются делать. Есть технический язык, который крайне непригоден для того, чтобы поднимать в народе какие-то нравственные чувства. Я об этом говорил - низкая государственная культура и отсутствие общественно-политического языка будут существенным элементом, затрудняющим эти преобразования.