*802. Русские. Стереотипы поведения. Традиции. Ментальность.

[Уинстон Черчилль]

Русские могут казаться недалекими, нахальными или даже глупыми людьми, но остается только молиться тем, кто встанет у них на пути.

[Егор Холмогоров]

http://www.rus-obr.ru/lj/34080
12/11/2015 - 00:36.

Русские — оседлый народ с самосознанием народа движущегося, поэтому перемещение в пространстве, познание и освоение его является, видимо, основным аффектом русских. При этом русское мышление насквозь географично: каждая деталь пространства для русских имеет свое имя и свой смысл.

В детстве меня поражало это в нашей деревне под Козельском, на рубежах старинной Засечной Черты. Каждый холм и каждый перелесок имели своё название — вот Кадалба с колодцем, вдалеке виднеется Широкий верх, а правее, визуально не отличишь, уже Аверина вершина. Через Малашенки петляет Кобедняя дорожка, ведущая к обедне, в церковь соседнего села. В детстве я помнил не менее полусотни названий, размечавших пространство всего в 2–3 кв. км.

Русские — нация географов. Мы мыслим пространственными образами и измеряем свою жизнь подобно Владимиру Мономаху в его «Поучении» — «путями». Один из древнейших и популярнейших жанров русской литературы — «хождения». Путевых заметок — сперва паломников в Иерусалим (хождение игумена Даниила) и Царьград (хождение Антония Новгородца), а затем и в далекие загадочные земли — как у тверича Афанасия Никитина, отправившегося по Волге поторговать в ближнем Дербенте, пограбленного на пути астраханскими татарами и оказавшегося, в итоге, за три моря в далекой Индии.

Рассказ Афанасия Никитина — удивительная драма, в которой конечной целью далекого путешествия является… родной дом, возвращение на Русскую землю. «Господи боже мой! Пути не знаю, иже камо поиду!» — восклицает он, затерявшись в дебрях Востока. Он меняет города, имена, страны, в какой-то момент начинает путаться между русским, турецким и персидским языками. Но, наконец, найдя путь на Родину, придя «к Балаклаве и оттуда в Гурзуф», в момент смерти на полшага где-то между Феодосией и Смоленском, шепчет: «А Урусь ерь таньгры сакласын… Бу доньяда муну кыбить ерь ектур» (Русскую землю Бог да сохранит! На этом свете нет страны подобной ей).

Даже рай для нас не рай, если не имеет географических координат. В середине XIV века Новгородский архиепископ Василий отправил владыке Тверскому Федору послание, где авторитетно объяснял, что рай, откуда был изгнан Адам, существует и по сей день, и новгородский купец Моислав, плавая по северным морям, видел этот рай на горах среди северного сияния.

Порой мне кажется, что поиском земного рая является и весь длящийся уже много сот лет русский поход на Северо-Восток. Сперва от Холмогор до Колы и дальше к Груманту (Шпицбергену), затем по пермским рекам за Камень (Урал). И вот уже от начала похода Ермака (1581) до прохождения Семеном Дежневым (1649) будущего Берингова пролива проходит всего 68 лет. Трудно сказать, нашли ли мы свой рай, но мы точно нашли на этом пути свое Эльдорадо, которое оказалось гораздо более долгосрочной ставкой, нежели серебряные рудники Потоси, Острова Пряностей, рисовые поля Бенгалии и нефтяные пустыни Алжира.

Пережившие свой колониальный дефолт и утратившие большую часть активов соседи стремятся теперь доказать, что Сибирь — это тоже колония, что Россия не имеет ни на неё, ни на Арктику никакого права, что эти богатства должны служить всему человечеству (считай, держателям козырей мировой финансовой системы). Где-то это делается под видом экологии, где-то, как в книге Александра Эткинда «Внутренняя колонизация», под видом культурологии. Но итог всегда один: «Русские коварно захватили Сибирь, а теперь должны с нами поделиться, тем более что работают они с нею плохо и им самим она в тягость».
Вся эта лукавая риторика не учитывает одного — той самой географичности русского исторического сознания. Знание — власть. Изучить, описать, открыть — значит, овладеть. Русское же движение «навстречу солнцу» всегда было не только и не столько завоеванием, сколько изучением, описанием, картографированием. Здесь достаточно сравнить с восприятием своего движения на Запад американцами, которые попросту не замечали географии. Они видели «фронтир», преодолевали его на своих фургонах, но в этом установлении власти не было романтики географического познания.

Наша же Священная История — это история русского пространственного расширения и освоения, история открытия России. Наши «светские» святые — это землепроходцы, путешественники, первооткрыватели. Дежнев, Поярков и Хабаров, Беринг, Челюскин и Крашенинников, Крузенштерн, Коцебу, Беллинсгаузен и Лазарев, Литке и Невельской, Потанин, Пржевальский, Козлов, Семенов Тянь-Шанский и Арсеньев, Папанин и Чкалов. Впрочем, и некоторые церковные святые — Стефан Пермский, Трифон Печенгский, Иннокентий Аляскинский — по праву могут считаться и землепроходцами.

Прозвучавшие на заседании Русского географического общества предложения усилить изучение географии в школах, проводить географический диктант, снимать о путешественниках увлекательные фильмы (мечтаю, кстати, увидеть сериал о Г.И. Невельском), наконец создать русскую «географическую Википедию» — всё это хорошо, но недостаточно. Нам необходимо «географизировать» всю картину мира нашего общества и особенно молодежи, и, в частности, преподавание истории. Просто потому, что совпадение или несовпадение тех образов, которые дают СМИ, литература или учебники истории, и наших подсознательных «пространственных» эмоциональных ожиданий — это вопрос жизненного тонуса и психологического здоровья нации.

Когда мы ищем ту или иную концепцию для пресловутого единого учебника истории, мы всё время запутываемся в непримиримых идеологических противоречиях. Еще хуже то, что изложение нашей истории попадает в капкан «неинтересности» — её всё время оказывается скучновато писать и еще скучнее учить (не верите — вспомните, как вы маялись над 18 томами «Истории» Соловьева).

Мы упорно пытаемся написать «Историю государства Российского». А наше государство местами весьма эффективно и надежно, но почти всегда неромантично. Там же, где в нашей политической истории начинается «романтика», быстро начинает хлюпать кровь. Либо немного пресная стабильность, либо «веселая и страшная» смута — раскачиваться бесконечно на этом маятнике уже, признаться, надоело. Наш устоявшийся исторический нарратив по сути держит нас в перманентной депрессии.

Романтичность русской истории придает бег пространства — история народной колонизации, присоединений и воссоединений земель, их открытия и описания. Именно история пространственного расширения, история географического изучения Русской земли и планеты Земля русскими путешественниками, история великих русских географических открытий и должны стать стержнем преподавания не только географии, но и курса русской истории.

При таком подходе наша история предстает историей смелых и мужественных людей, смекалки, находчивости, разума и силы духа. Пережив вместе с Арсеньевым приключения его четырех книг или перезимовав на льдине с Папаниным, наш школьник уже, наверное, не будет прежним, станет взрослее.

Мы остро нуждаемся в обновлении географического образа России, в полноценной разработке её гуманитарной географии. Где список наших исторических городов, в привязке к которым мы бы запоминали нашу историю и культуру? Где концепция исторических регионов России? Ведь познать наше пространство расчлененным по субъектам федерации или унылым границам федеральных округов попросту невозможно. Где десятки, сотни увлекательных туристических маршрутов, соединяющих географию с природоведением и историей?

У нас нет пока даже символического вектора нашего пространства. Точнее, есть очень опасный, по часовым поясам — с Запада на Восток. Россия начинает представать нежизнеспособно растянутой страной, где люди живут в разных временных измерениях. Начинаются метафизические спекуляции о «России между Востоком и Западом, между Европой и Азией», превращающие нас в бесконечную промежность.

Как ни парадоксально, альтернативная «развертка» России нащупана в нашем гимне: «От южных морей до полярного края». Вектор — с Юга на Север, совпадающий с историческим вектором, не расчленяет, а собирает наше пространство. Ось русского исторического движения — с Юго-Запада (от Крыма и Тьмутаракани) на Северо-Восток. И наш «Восток», тот самый, из-за которого Россию все время впихивают «между», это на самом деле Север.

Россия начинается в Европе, но движется не в Азию, а в Арктику. По сути мы не «Евразия», а «Евроарктика». Характерно то, как гармонично уравновешивают друг друга восстановление русского Юго-Запада («назад, к Херсонесу!») и движение вперед, к Северному полюсу, где Россия энергично отстаивает свои арктические права. Казалось бы, земля давно уже закончилась. Но нет, остался еще почти бескрайний Океан, который русское сознание воспринимает как населенную живую среду. Не как водную пустыню, но как подводную землю.

Ощущение этого поступательного бега пространства радует тогда, когда не радует всё остальное. Русская география возвращается.

[Екатерина II]

Нет народа, о котором было бы выдумано столько лжи, нелепостей и клеветы, как народ русский.

[Газета.Ru]

http://www.gazeta.ru/comments/2015/1..._7901723.shtml
Владимир Шевченко о том, почему в России нет традиции уважительного отношения к бывшим руководителям страны
Виктория Волошина 23.11.2015, 11:19

Музей Бориса Ельцина. «Президентская площадь». По ее окружности располагаются залы экспозиции «Семь...
Президентский центр Б.Н. Ельцина http://yeltsin.ru/
Музей Бориса Ельцина. «Президентская площадь». По ее окружности располагаются залы экспозиции «Семь дней, которые изменили Россию». На большом экране в центре — слайд-шоу, рассказывающее о жизни Ельцина

На открытие первого в России президентского центра приедут второй (он же четвертый) и третий президенты страны. Сможем ли мы заложить новую традицию уважительного отношения к экс-руководителям страны, не сваливая на ушедших все грехи, почему Ельцин не провел люстрацию и как он оценивал своего преемника, в интервью «Газете.Ru» размышляет Владимир Шевченко — глава службы протокола президента Ельцина и один из инициаторов создания музея его имени.

«Мы не собираемся что-то отмывать или кого-то обелять»

— Центр будет открываться в присутствии первых лиц государства. Это было принципиально?

— Конечно. Закладывается новая история отношений власти и общества. Ведь как эта идея родилась? Когда стали анализировать, как у нас народ относится к бывшим руководителям страны, оказалось, все плохие: царь слабый, Ленин — убийца, Сталин — тиран, Хрущев — чудак, Брежнев в застой загнал, Ельцин тоже подкачал. Потом и Путин будет плохой, и Медведев... Надо остановиться. Надо дать людям возможность увидеть в полном объеме историю прихода первого президента России к власти. Откуда он пришел, с кем работал, что за этот период сделал, как и почему были приняты те или иные решения.

— В том числе, наверное, и ошибки разобрать.

— Обязательно. Но не голословно, как в соцсетях, а на архивных документах, в воспоминаниях тех, кто работал рядом... Изучая американский опыт подобных президентских центров, я посещал, в частности, библиотеку президента Буша-старшего. Осмотрели все, заходим в архивный читальный зал. Сидят молодые парни, лет по 25–30. Спрашиваю: чем занимаетесь? Оказалось, изучают документы по операции «Буря в пустыне».

— Интересно, насколько полные там документы?

— Не знаю. Американцы часто учат всех открытости, но у самих-то архивы закрыты сильнее, чем у нас.

— Вы же только что рассказали про доступ молодых людей к архивам «Бури в пустыне».

— Ну, эта операция уже давно была. Да и не факт, что им дали все документы. Но сам смысл президентского центра именно в том, чтобы через эти архивы, через громадное количество фото- и кинодокументов любой гражданин мог увидеть историю страны в тот период, когда был у власти тот или иной человек.

— А в формирование ельцинского фонда кто-то вмешивался? Сотрудники ФСБ, например?

— Нет, что вы. Мы все документы, которые нам открыли, получили в электронном виде. И перевели в Екатеринбург. Будут нужны другие, с которых пока не снят гриф секретности, будем обращаться, просить их рассекретить. Пока нам ни в чем не отказывали.

— Можно подобрать документы так, что человек предстанет страшным злодеем или, напротив, чистым ангелом. Кто и как формировал фонды ельцинского центра?

— Посетители смогут вспомнить 90-е годы без прикрас: и продуктовые карточки, и баррикады, и расстрел Белого дома, и выборы... Смотрите, вспоминайте, размышляйте, что было правильно, а где ошиблись. Мы не собираемся что-то отмывать или кого-то обелять. Мы говорим: да, в истории нашей страны того времени были и дефолты, и шоковая терапия, и многое другое. Почему? Другого выхода не нашли? Тогда почему не нашли? Может, потому что экономически слабы были?

Россия славится блестящими писателями, композиторами, художниками. Но назовите мне хоть одного блестящего экономиста.

Перенесенный в стены музея подлинный кремлевский кабинет, в котором президент России Борис Ельцин работал с 1993 по 1996 год (Президентский центр Б.Н. Ельцина)

— Егор Гайдар.

— Ну, не надо... Я не согласен. В России даже близко не было экономистов, достойных Нобелевской премии.

— Откуда бы таким родиться в CCCР с его плановой экономикой? Ведь начинали все, по сути, с нуля.

— Отсюда и пляшем. Не было у нас экономики. А мы рванули в рынок со всей силы. На мой взгляд, не надо было так резко это делать. Надо было постепенно. Как китайцы. Я помню, мы их все торопили, что же вы, дорогие, такие консервативные: и рожать у вас больше одного нельзя, и чтобы машину купить, надо в очереди годами стоять, и пользование интернетом у вас ограничено. Они отвечали: спокойно, подождите, вот дороги построим, и машины продавать начнем без ограничений. И кто оказался мудрее? Мои первые поездки с Горбачевым в Китай — это одно, а визит туда спустя 20 лет — совсем другое. Их дорожные развязки сегодня потрясают воображение. Недавно и детей разрешили рожать без ограничений. Интернет развит не хуже, чем у нас. Я уж молчу про технологии, которыми китайцы наводнили весь мир. Какой гаджет ни возьми — половина деталей минимум сделана в Китае.

— А вы с Ельциным после его отставки обсуждали это? Он соглашался с вами, что слишком быстро рванули туда, где ничего не понимали.

— Борис Николаевич был очень замкнутым человеком, на эти темы особо не распространялся. Но очень переживал, что не все получается. Его заветной мечтой было дожить до ренессанса России. Но не случилось.

У него была знаменитая фраза: хотел бы я увидеть того человека, который не будет переживать, что рухнул Советский Союз. Имея в виду и себя, он тоже очень переживал распад страны.
«Ельцин очень мудро поступил, не проведя люстрацию»

— Я могу ошибаться, но, мне кажется, сегодня власть все чаще пытается даже современные проблемы страны свалить на предшественников — Горбачева и Ельцина. И народ это охотно воспринимает. В том числе и по нашей традиции ругать упавших и ушедших. Вы не боитесь, что открытие ельцинского центра будет воспринято сегодня не так, как еще пять-десять лет назад?

— Нет. Я верю в наш народ, в молодежь, которая сегодня по многим вопросам смотрит на жизнь совсем по-другому. Ведь почти 25 лет прошло.

— А как будто и не проходили. Как вы сами заметили, насколько много успели за это время сделать в Китае и как несопоставимо меньше — у нас. Да и в мышлении, кажется, мало что изменилось.

— Я не согласен с вами. Мы просто очень любим себя критиковать. В СМИ — сплошной негатив ненужный, который не настраивает человека на нормальную жизнь. Взять ту же Саяно-Шушенскую ГЭС. Когда там случилась техногенная катастрофа, об этом трубили все. Но почему же не рассказывают о том, какой суперсовременной она стала после реконструкции?

— Ельцина сегодня ругают со всех сторон. Условные консерваторы за то, что развалил великую страну и далее по списку. Условные либералы за то, что не довел начатые реформы до ума, не провел люстрацию, не захоронил Ленина, не сделал то, что можно было сделать на волне жажды перемен. Вот какая критика ближе?

— Я лично считаю, Борис Николаевич очень мудро поступил, не проведя люстрацию. Откуда бы он тогда кадры для управления страной взял? Как бы КПСС и комсомол ни критиковали, это была действительно кузница кадров. Чтобы стать руководителем, надо было все ступеньки снизу доверху пройти, как сам БН.

У нас в то время появилось очень много людей, которые умели красиво говорить, но не умели работать с людьми. Не знали народного менталитета.

И приходя даже в небольшой коллектив, не знали, с чего начать и чем продолжить. Поэтому, я думаю, Борис Николаевич поступил правильно.

— А тело Ленина почему не захоронил?
— Были пробные камни, многие кричали: давайте выносить, давайте выносить. Были проведены исследования, как народ отнесется к этой идее, чего больше этот шаг принесет — вреда или пользы. Результаты оказались неоднозначными. Я лично уверен, что со временем тело Ленина, конечно, нужно будет захоронить. Я вообще плохо представляю себе Красную площадь в качестве некрополя. Тем более у нас изменилось к ней отношение: мы на этой площади сегодня и в футбол играем, и на коньках катаемся, и концерты проводим. Как-то это немножко не по-христиански: у нас на погостах, как правило, не танцуют. Но, видимо, время еще не пришло — ни тогда, ни сейчас. Вот вы чувствуете сегодня запрос от общества: давайте проведем люстрацию, давайте вынесем Ленина?

— У китайцев, которых мы сегодня уже вспоминали, есть такая мудрость: народ, что трава, куда ветер дунет, туда и ляжет. Было бы желание, можно было и почву подготовить, и аргументы найти.
— Я не буду в глубину этого вопроса лезть. Потому что вообще не люблю говорить о том, чего точно не знаю. Но, возвращаясь к люстрации, на примере тех стран, где ее провели, могу сказать, что большой пользы она не принесла. Посмотрите, как до сих пор качает Прибалтику и другие наши бывшие союзные республики.

— Вы принимали участие в подготовке церемонии по захоронению царской семьи в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга? А в этом случае у Ельцина были сомнения, поймет ли его народ.
— Участие принимал. И знаю, что тут все было железобетонно. Ельцин решил, что нужно в это истории в конце концов поставить точку. Правда, накануне захоронения возникли вопросы, связанные с церковью, с участием патриарха, но Борис Николаевич, приняв решение, уже не сомневался, что оно верное.

— Я присутствовала на той церемонии и тогда еще задумалась, а почему Ельцин не захотел использовать ее как начало покаянной кампании памяти всех невинно убиенных в стране: погибших от рук большевиков, в процессе сталинских репрессий, жертв советских психушек... Тоже было не время?
— Это я не знаю. Честно говоря, как-то об этом не задумывался. Хотя мне не очень нравится, что нас постоянно призывают к покаянию. То прибалты, то поляки... Михаил Сергеевич извинился. Борис Николаевич извинился. Хотя именно Ельцин подписал признание независимости Прибалтийских республик.

Помню, когда он подписал указ по независимости Латвии, посол, тогда здесь находившийся, пошел к американцам показывать документ, и американцы тоже не поверили в это.

18 октября 1994 года. Визит королевы Великобритании Елизаветы II в Москву (Дмитрий Донской/Президентский центр Б.Н. Ельцина)

— Я имела в виду кампанию покаяния нации перед самой собой — за замученных соотечественников.
— Ну, вот сейчас мы к этому приходим. Будет памятник жертвам политических репрессий. Да, натворили-то много, любая революция без этого не обходится.

«Мы думали, что гласность — это и есть свобода. Что свободный рынок сам все выстроит»

— Вы долго работали с Горбачевым, еще дольше — с Ельциным. Кто из них вам чисто по-человечески был более симпатичен? И кто сильнее, на ваш взгляд, как лидер государства?
— Борис Николаевич был более решительным. Если он принимал решение — уже не отступал. Горбачев больше сомневался. Я присутствовал на всем Новоогаревском процессе, когда обсуждали новый союзный договор. Это было нечто. В один день договорятся — на следующий день все наоборот. Советники Михаила Сергеевича, конечно, уводили то в одну, то в другую сторону. А он старался выслушать всех. Я даже не представляю, что у него творилось в голове после каждого заседания.

Главное, говорил он, не допустить кровопролития. Потому что подталкивающих было много.

Кстати, последующий трехдневный путч доказал, что такие силы были.

— Сегодня многие считают, что развал СССР был геополитической катастрофой. Но и Горбачев, и Ельцин, судя по вашему рассказу, старались предотвратить еще большую катастрофу — полноценную гражданскую войну. Кажется, всем было очевидно, что те же Прибалтийские республики уже никак не заставить жить с нами. Так что было мудрее: отпустить их или пытаться удержать?
— У меня нет никаких сомнений в данном случае. Прибалтику надо было отпускать сразу. Но цивилизованно. Не хотите больше жить вместе — давайте расходиться, но пусть будет переходный период. Я вам скажу интереснейшую вещь.

Когда я уже позже общался в Прибалтике с политиками того времени, они говорили: мы не хотели экономической свободы. Нам нужна была только политическая свобода.

Они понимали, что попадут в тяжелейшие условия, ведь экономика была общей. Пример Азербайджана, Казахстана, Белоруссии показал, что правы были те, кто не рвал все связи сразу. И кто сейчас лучше живет: казахи или прибалты?

— Так в Казахстане вся таблица Менделеева, а в Прибалтике — только дюны да леса.
— И это тоже, конечно. Плюс мудрость Назарбаева, Алиева и Лукашенко. Сравните, как живут сегодня в Казахстане и Азербайджане и как в Прибалтике, где до сих пор заводы в разрухе лежат. Сколько населения уехало оттуда искать работу в других странах? Чуть ли не треть.

— Мне почему-то кажется, что, глядя на ситуацию с Крымом, прибалтийские страны не сильно жалеют о том, что порвали все связи с Россией. Не согласны?
— Так я и говорю, что их надо было отпускать. Так же, как надо было присоединять Крым к России раньше, когда обсуждался новый союзный договор. Ведь как этот Новоогаревский процесс проходил. Решили: у нас будет общая валюта, у нас будет общая армия. А через полгода пошло деление, как при плохом разводе. Это мое, это твое. Ведь мы в ВТО долгие годы не могли вступить только потому, что для начала надо было разделить собственность. А мы все ходили с рулеткой, мерились: почему у вас советник в посольстве сидит в кабинете 14 м, а вы нам даете 13,8 м.

— Мы сегодня заново переосмысливаем 90-е годы — время быстрых решений. Надо было срочно вернуть товары в магазины, заплатить пенсии, выстроить новые экономические отношения в стране. Времени на то, чтобы заложить не только здания для государственных институтов, но и сами институты, то ли не осталось, то ли никто тогда об этом не думал. И в результате сегодня все у нас вроде как у больших — парламент, Общественная палата, многопартийность и т.д., но по факту все решения в стране принимает один человек. Который в чем-то может и ошибаться. Понимал Ельцин всю опасность такой ситуации?
— Мне кажется, это вопрос, скорее, к Горбачеву. Мы ухватились за перестройку: красиво, броско, везде лозунги, ускорение, гласность. Кажется, все шло нормально. Но я согласен с вами: тогда мало думали, чем эти лозунги будем наполнять? Куда, к какой цели вести страну? Думали, что гласность — это и есть свобода. Чуть позже решили, что свободный рынок сам все выстроит. А об ответственности в тот период очень мало думали...

— Мне кажется, это не только к Горбачеву вопрос. Ельцин стал президентом новой России, и разве не его команда должна была закладывать если не идеологию, не люблю этого слова, то какой-то новый смысл развития страны?
— В тот момент, думаю, было не до смыслов. У нас же с вами встали чуть не все производства. Пошла неуправляемая приватизация.

Те, у кого были деньги, те, кто знал, где они лежат, начали грести под себя. И тут мы подгорели немножко, что там говорить.

«Разделение общества было довольно большое»

Владимир Шевченко во время презентации фотоальбома «90-е. Страна» в книжном магазине «Бибило-Глобус» в Москве, 10 июля 2015 года (Елена Копылова/Президентский центр Б.Н. Ельцина)

— Широко распространено мнение, что Россия свернула с демократического пути именно в 1996-м, когда выборы были проведены, скажем так, небезупречно. Вы с этим согласны?
— Нет, не согласен. Всю предвыборную кампанию 96-го года — а у нас было 26 поездок в регионы в течение полутора месяцев — я провел рядом с Борисом Николаевичем. И своими глазами видел настроение народа. Да, шли тык в тык, как говорится. Да, разделение общества было довольно большое. Да, БН даже переживал, стоит ли ему вообще идти на выборы. Но выбора у него не оказалось. Если бы он не пошел, кто бы победил?

— Коммунисты.
— И что? Опять страну назад возвращать? Опять все ломать?

— Так все равно сейчас ломаем и возвращаем, только спустя 20 лет.
— Нет, все-таки нет. Да и Компартия стала за эти годы умнее, честно говоря. Зюганов здорово вырос. Поэтому неслучайно он и государственные награды получает, и перестал главной своей целью видеть борьбу с властью.

Это сейчас они все крутые, все говорят, что мы, мол, Ельцину говорили там... Да ничего они не говорили. Они сидели и слушали.

А потом, когда выходили перед прессой, тогда говорили, критиковали. А сейчас, слава богу, делают хоть что-то полезное.

— А как вы оцениваете уровень свободы в стране при Ельцине и сегодня? Когда страна была свободнее?
— Я все время был свободен, поэтому мне трудно за всех сказать. А в чем вопрос, какой свободы не хватает?

— Мне лично как журналисту не хватает свободных СМИ — остались единицы. Большинству же граждан в первую очередь, подозреваю, не хватает свободной независимой судебной власти.
— Стоп, это другой вопрос. Здесь я с вами полностью согласен. То, что судебная власть у нас очень еще слаба и что она работает, скорее, как прокуратура, — это проблема большая. Особенно в регионах, где квалификация юристов не выдерживает никакой критики. А когда на неопытного судью еще и давит начальник региона или города, то гражданину еще труднее справедливости добиться.

«Атас, царь идет»

— Говорят, в ближнем окружении Ельцина называли царем?
— Было, но скорее в качестве шутки. Даже не помню, кто первый это сказал, то ли Бородин, то ли Немцов: атас, царь идет. Хотя мы в своем окружении его кроме как БН не называли.

— А он часто менял людей в команде?
— Часто. Если вы меня спросите, сколько он министров сменил, даже не скажу, кажется, под сотню. Только зампредов сменил больше чем полсотни.

— И что, это помогало в работе?
— Не знаю. Думаю, у него была такая торопливость в плане решения проблем, потому что время подгоняло. Сейчас можно остановиться, посмотреть.

— При этом, я знаю, Ельцин был очень пунктуальным человеком.

— Он меня называл хронометром, а я его. Он не мог себе даже представить, что может куда-то опоздать.

И если кто-то из его гостей опаздывал, он меня как грушу тряс: почему он опаздывает, это ты виноват, наверное, его где-то по твоему недосмотру не пустили или задержали.

— Я уверена, что у первого лица государства служба протокола работает очень четко. Почему же нынешний президент опаздывает так часто даже на очень важные встречи?
— Мне не пришлось работать с Владимиром Владимировичем. Но, думаю, есть какие-то недоработки в плане планирования... Мне в свое время одна очень крутая дама, внучка Рузвельта, глава протокола Госдепа, сказала: Владимир, если хочешь быть хорошим протоколистом, ты должен получать указания только от первого лица. Ни в коем случае не от посредников, которые могут вести какие-то свои игры. Так мы с Борисом Николаевичем и работали — напрямую. Он всем сказал: без Владимира Николаевича по протокольным вопросам ко мне не обращайтесь.

Протоколисту еще важно знать привычки первого лица. Ельцин, например, ночью работать не любил, старался лечь отдохнуть пораньше. Но зато очень рано вставал. Мог и в шесть утра позвонить, и в пять: Владимир Николаевич, вы не спите? Нет, говорю, сейчас уже не сплю. Поехали? — Ну, поехали.

— День 31 декабря 1999 года помните?
— Как его забудешь?

— Вы знали о решении Ельцина уйти с должности президента?
— Догадывался.

— По каким признакам?
— Он меня все чаще спрашивал: «Слушайте, мы давно не поощряли вот тех-то или тех-то» или «Мы давно не встречались с этим». Но одно дело догадываться, и другое — знать. Поэтому для меня его решение было, конечно, ударом.

— А выбор преемника вас удивил?
— А вот это — нет. Можно ругать Ельцина за что угодно, но страна должна быть ему благодарна хотя бы за то, что он выбрал преемника, которому хватило характера сделать то, что Борис Николаевич не успел.

7 мая 2000 года. По окончании церемонии инаугурации в Большом Кремлевском дворце новый президент России Владимир Путин и первый президент России Борис Ельцин вышли на Соборную площадь (Александр Чумичев/ТАСС)

— Соглашусь с вами в том, что передать пост президента преемнику добровольно — сильный шаг, в российской истории чуть ли не первый. Насчет конкретной кандидатуры — вопрос полемический. Знаю, что Ельцин часто ошибался в кадровых решениях и сам это признавал.
— Признавал. Да и после отставки далеко не со всеми решениями Путина он соглашался — например, ему не нравилось возвращение советского гимна. Часто они спорили по каким-то другим вопросам. Но в целом он всегда мне говорил: да, Владимир Николаевич, с этой кандидатурой мы, кажется, не ошиблись.

— Борис Николаевич умер в 2007 году. Интересно, как бы он оценил нынешнее время?
— Трудно за него сказать. Но

мне кажется, по большинству моментов он бы решения своего преемника поддержал. Я имею в виду те, что приняты для поднятия авторитета страны. В конце концов нужно было давать по зубам.

Ну, хватит этих двойных стандартов, вы даже не представляете, что это такое. На моих глазах прошло более полусотни встреч на высшем уровне с американцами. Вот часто обвиняют Горбачева с Ельциным, что они что-то там им сдали. Да ничего они не сдавали. Потому что американцы водили нас за нос постоянно...

— Например?
— Сколько мы за отмену этой самой поправки Джексона — Вэника бились. Помню, они обещали: не успеете до Москвы доехать, мы поправку отменим. Перед смертью Борис Николаевич грустно так пошутил: «Ну что, Владимир Николаевич, Джексон умер, а Вэник так и остался...» Они создавали иллюзию, что поддерживают развитие демократии в России, но нет чтобы реально с чем-то помочь. Ту же судебную систему выстроить. Зато как только мы стали жить чуть лучше, тут же начали нас критиковать.

— Вы идею создания президентского центра с Ельциным проговаривали?
— Затрагивали. Но он даже слушать не хотел.

— Видимо, опасался негативной реакции?
— Не думаю. Вообще, не в его характере было долго думать, кто про него что сказал, или обижаться на то, что пресса написала. Даже когда мы, его ближайшие помощники, приходили с возмущением: дескать, смотрите что понаписали, давайте в суд подадим, он только рукой махал: да ну, зачем. Пройдет время, все встанет на свои места.

[Владимир Ашмарин]

http://publizist.ru/blogs/33/10443/10

Успешная россиянка

1. Россияне живут в молодой, двадцати лет от роду, стране, история которой начинается со Дня Независимости, когда Великий Ельцин освободил будущих россиян от советского ига.

Русские живут в России, история которой насчитывает более 1000 лет. Не так давно она была разделена предателями, ради их личного обогащения, на несколько независимых государств.

2. Для россиян русская культура существует только в качестве этнографической диковинки, мужиков в ватниках, играющих на баяне в бане после питья водки под свет лампады. Во всех остальных смыслах россиянин считает себя цивилизованным европейцем.

Для русского культура его народа – часть его быта, настолько обыденная, что порой совершенно для него незаметная. Он дышит ей как воздухом.

3. Самоидентификация россиян производится по вкладышу о гражданстве в паспорте. Россиянин может быть еще и израильтянином, американцем или гражданином любой иной страны – определяется по количеству паспортов и вкладышей. На территории своей регистрации россиянин может, но не обязан быть патриотом страны пребывания.

Самоидентификация русских – по принадлежности к русской нации. Встречаются и русские евреи, и русские немцы и даже русские негры. Но, в отличии от россиян, все эти люди, во-первых, не обязательно имеют гражданство РФ и, во-вторых, даже вне России считают себя русскими.

4. Россиянин уважает успешных людей и не уважает нищебродов. Мерой успешности у россиянина является бабло. Наиболее выдающихся людей россияне называют звёздами. Для молодежных звёзд у россиян почетной считается смерть от передоза или, в крайнем случае, в автокатастрофе во время уличных гонок на крутых тачках. Достойной смертью зрелой звёзды считается смерть в глубокой старости от пресыщения жизнью с огромной суммой на счетах, которую надо завещать посмертно на охрану дикой природы от быдла. Или своей любимой собаке. И пусть нищеброды завидуют.

Русский уважает честных, умных и добрых людей. Критерием оценки человека у русских является его жизнь, количество и качество бескорыстных дел, сделанных для других людей. Наиболее выдающихся из почитаемых людей русские называют святыми или героями. Достойной смертью героя считается отдать жизнь за ближнего, за Родину, в крайнем случае – за любимую работу во благо человечества. Достойной смертью святого считается тихая смерть в глубокой старости, по завершении им длинного жизненного пути, на котором остались тысячи спасенных людских душ. Даже после смерти сама память о святом человеке помогает многим живым оставаться пусть и не святыми, но всё же – людьми.

5. Россияне никому ничего не должны. Даже друг другу. Даже своим родственникам. И, тем более, каким-то там русским или какой-то России.

Для русских понятие долга – одно из основных понятий их культуры. Должны русские, прежде всего, своей совести и, потому, своей семье, своим ближним, своему народу, своей Родине.

6. Россияне больше всего ценят свободу. Свобода для них – это когда всё можно и за это ничего не будет.

Русские больше всего ценят свободу. Свобода для них – это когда можно без принуждения жить по совести и этому ничто не мешает.

7. Лучшим политическим строем россиянин считает демократию, которая невозможна без гражданского общества. Демократия – это такой общественный строй, при котором деньги решают все, а гражданское общество – круг граждан, у которых больше всего бабла.

Лучшим политическим строем русский считает любой строй, при котором страна имеет единое управление, а основные государственные решения принимаются ради полезной и понятной всему народу цели. Например ради достижения всеобщего счастья. Или покорения просторов космоса. В вопросах целеполагания русские часто расходятся друг с другом – и перед началом всякого большого дела много и яростно спорят о разном и даже о странном. Но в главном – стремлении жить достойно и для великой цели – русские едины.

8. Россияне поддерживают власть и поклоняются ей, когда имеют от нее халявные подачки, а она сама успешна и богата – и готовы сдать ее при первой же серьезной встряске. Любимое их выражение: «Если бы мы сдались немцам, уже 70 лет пили бы качественное баварское пиво!» Все другие критерии оценки деятельности политиков россиянин оставляет нищебродскому быдлу и совкам.

Для русских руководители государства – обычные чиновники, такие же люди, как и все. Русские могут поддерживать своих правителей и даже отдавать за них жизнь, если те служат пользе Родине. Но в крайнем случае могут и свергнуть власть, если она вконец теряет нюх и совесть. Впрочем вялых и слабовольных правителей русские до известной черты готовы терпеть и даже жалеть, потому как все мы люди.

9. Россиянин борется с тем, что презрительно зовет «совком» – чтобы, значит, быдло знало своё место.

Русский почитает память своих предков и не хулит их дела, даже если в таковых, по прошествии времени, обнаруживается немало ошибок и несуразностей.

10. Украинские фашисты – партнеры россиян. У них общий бизнес, общие интересы и общие идеалы.

Для русских украинские фашисты – предавший свой народ и своих предков сброд.