2147. Дело Квачкова

[Иван Миронов]

Место за трибуной занимает Александр Найденов: «Уважаемые присяжные заседатели! Вам предстоит ответить на вопрос о том, причастен ли я, виновен ли я в событии 17 марта 2005 года. Прошу вас при ответе на этот вопрос вспомнить все собранные по этому делу доказательства, сопоставить мнение стороны обвинения и стороны защиты, и изложить свое собственное мнение на основании внутреннего убеждения. Я лишь повторю: я не делал ничего из того, в чем меня обвиняют. И я прошу вас, уважаемые присяжные заседатели, верить мне. А поверить мне вам помогут доказательства, которые вы исследовали в ходе этого судебного процесса в комплексе. Кроме того, есть также здравый смысл, законы физики и других точных наук, при опоре на которые версия государственного обвинителя не может быть рассмотрена как позволяющая признать меня виновным. Эта версия, несмотря на красноречие государственного обвинителя, не подтверждается доказательствами. Если не подменять понятия и не передергивать показания свидетелей, в том числе и сотрудников ЧОПа, а оценить все это в совокупности, то моя невиновность становится очевидной.
Уважаемые присяжные заседатели! Так как предположения и домыслы государственного обвинителя не могут являться основанием для вынесения обвинительного вердикта, а иные доказательства обвинением представлены не были, прошу вас признать меня невиновным и непричастным к событиям 17 марта 2005 года. Благодарю за внимание!».
Последним из подсудимых к трибуне выходит Иван Миронов: «Уважаемые присяжные заседатели! Мне сложно доказывать свою невиновность, потому что доказывать нечего. Что доказывать? Что я в родном университете по адресу проспект Вернадского, дом 88 вел семинары и слушал лекции, а не следил из телескопа за Чубайсом? Но главное, что в этом процессе нам удалось доказать имитацию покушения на Чубайса. Имитацию, которая развязала руки Чубайсу, и последующие несколько лет мы наблюдали страшные последствия расчленения РАО «ЕЭС»...».
Судья бдительно следит за речью подсудимого: «Я Вас останавливаю, подсудимый Миронов. Предупреждаю Вас о недопустимости затрагивания обстоятельств, не относящихся к делу. Если бы сторона защиты желала доказать связь расчленения РАО «ЕЭС» с имитацией покушения на Чубайса, Вы могли бы предъявить доказательства в суде. Доказательства представлены не были».
Миронов возражает: «Мы пытались это делать, ваша честь. Вы же нам воспрепятствовали!».
Судья привычно парирует: «Уважаемые присяжные заседатели! Вы должны оставить без внимания высказывание Миронова о расчленении РАО «ЕЭС» и не учитывать при вынесении вердикта его слова о воспрепятствовании представления доказательств. Продолжайте, Миронов».
Миронов: «Нам удалось установить круг людей, которые имели отношение к этой имитации, нам удалось определить промежуток времени, когда был произведен обстрел БМВ, нам удалось публично доказать и вам продемонстрировать все нестыковки и всю правду, которую скрывают от вас так называемые потерпевшие. Мы также установили мотив имитации. Доказательств же нашей вины в деле нет и быть не может.
Мотивом, приписываемым нам обвинителями, является голословное утверждение о ненависти к Чубайсу – моей, Квачкова, хотя ни им, ни мной ничего подобного никогда не было сказано. Много говорилось на суде и о том, что Квачков называет этот режим оккупационным. Приводились цитаты из книг моего отца. Вы знаете, у нас в процессе стало модным цитировать всякие философские изречения. Особенно это практикует сторона обвинения. Я тоже процитирую: «Страна отворачивается от политического класса, который состоит из деградирующего отстоя. Фактически нынешняя власть лишает Россию лица, лишает места в мировой истории и культуре. Сегодня граждане лишены, по существу, и политических, и социальных прав. И вы говорите, что режим не оккупационный?!». Это слова не Квачкова, это слова не Бориса Миронова. Это слова доктора философских наук Игоря Борисовича Чубайса, родного брата нашего потерпевшего, который задается риторическим вопросом: «И вы говорите, что режим не оккупационный?!». Так что вы хотите от нас, от населения страны, если собственный брат нашего потерпевшего имеет мотив на ненависть и, по логике прокуратуры, имеет мотив на уничтожение своего родного брата Чубайса. До какого же абсурда довела прокуратура народные настроения, градус общественного понимания сегодняшней ситуации и под каким соусом все это пытается преподнести! Здесь прозвучала пламенная речь представителя потерпевшего Л. Я. Гозмана. Он сравнил нашего потерпевшего с Александром Вторым. Хотелось спросить: Анатолий Борисович, а корона не жмет? Если вы хищнически сумели забрать власть и деньги в стране, уничтожив при этом все то, ради чего жил и работал Александр Второй, кто вам дает право сравнивать себя с императором. Кстати, у нас в России живые копии императоров находятся на стационарном психиатрическом лечении. Не случайно же рядом с Чубайсом его ближайший помощник матерый психиатр Гозман. Я думаю, наблюдение все-таки ведется. И мы дождемся того момента, когда Анатолий Борисович в связи с такими сравнениями будет обследован. И это те, кто сегодня здесь, с этой трибуны кричит: распните их! Те, кто вашими руками пытается совершить беззаконие. Здесь Гозман нам рассказывал, как началась гражданская война. Да она началась, когда Гозманы принялись орудовать в чрезвычайках, когда по их приказам суровые товарищи в синих мундирах и лютые девочки в кожанках уничтожали русское офицерство и интеллигенцию. Когда несогласных топили в баржах по обвинению в контрреволюции. Гражданская война началась тогда, когда в политической истерике товарищей Гозманов потонул голос правды, который мы сегодня должны с вами отстоять. Ровно год назад, почти день в день, по вине Чубайса, который это не отрицает, семьдесят пять человек были утоплены в машинном зале Саяно-Шушенской ГЭС. Эта трагедия явилась…».
Судья встрепенулась, словно вспомнив свои обязательства перед Чубайсом: «Я Вас останавливаю, подсудимый Миронов, предупреждаю о недопустимости затрагивания вопросов, не относящихся к уголовному делу».
Миронов будто и не слышит: «Как я понимаю, к этой кровавой годовщине Чубайс хочет подарить себе наш обвинительный вердикт, навсегда похоронив факт имитации…».
Судья на повышенной ноте продолжает внушать подсудимому лояльность к Чубайсу: «Я Вас останавливаю, подсудимый Миронов, предупреждаю о недопустимости затрагивания вопросов, не относящихся к уголовному делу. Хотя бы ради памяти погибших там людей».
Миронов: «Но это же прямой итог имитации покушения на Чубайса, Ваша честь! Сегодня на алтарь собственной безнаказанности в эту кровавую годовщину он хочет положить еще и наши жизни. В тюрьме я понял, что такое счастье. Это когда ты ни о чем не жалеешь, когда не поступаешься совестью и не попираешь правду, когда тебе потом не стыдно смотреть в глаза собственным детям… И когда не ждешь в спину проклятья или плевка от народа и общества, в котором живешь. Но, увы, бывают моменты, когда за порядочность приходится платить, и цену огромную. Передо мной был сделан выбор: свобода в обмен на оговор Квачкова».
Судья вмешивается: «Я Вас останавливаю. Право на последнее слово – это не право на беспредел, на безнаказанность, это не право творить беззаконие в зале судебного заседания!».
Миронов эхом отзывается на ее слова: «Беспредел, уважаемые присяжные, - это когда свободу меняют на подлость. Это беспредел! Ею торгуют, как куском хлеба или куском колбасы. Вот что такое беспредел! Можно было сделать тогда другой выбор, но как дальше с этим жить. Я тогда не смог записаться в душевные инвалиды, но думал уже, что никогда не увижу небо без решеток. Прокурор вас призывал здесь не жалеть Миронова. И, правда, зачем меня жалеть. Я остался человеком, как и Катя Пажетных, перед которой готов встать на колени за принципиальность и честность, что не стала оговаривать меня. Школьная учительница, которую бросили под милицейский пресс!.. Прокурор призвал вас не жалеть Миронова. А я прошу вас пожалеть прокурора. Мне искренне жаль этого человека, который за пятаки разменял свою совесть. Пусть даже пятаки эти золотые.
Уважаемые присяжные! К этому дню я шел пять долгих лет, как и мои товарищи по несчастью, пройдя все круги ада наших тюрем. Очень сложно было не сломаться, очень сложно было остаться человеком. Спасала вера в Бога и в этот день! Я жил этим днем, в глубине души надеясь, что он наступит гораздо раньше. Я верю, что за эти десять месяцев слово правды услышано вами и исторической справедливостью отзовется в ваших сердцах. Нижайший вам поклон от нас и наших близких, что вы вместе с нами дошли до этого дня!».
Миронов вернулся на место. Судья закрыла заседание.
Последнее слово подсудимых, как и все в нашем процессе вышло весьма символичным. Судья его прерывала, задавала вопросы подсудимым, решала за них, что относится к делу, а что не относится, устраивала перепалки по разным поводам, которые нет ни времени, ни места здесь отразить. И складывается впечатление, что судья накануне последнего слова подсудимых получила строгие инструкции от потерпевшего Чубайса, и в полном соответствии с его заветами распоряжалась последними словами подсудимых – бескомпромиссно, жестко, в решительном разногласии с законом. Каков Чубайс – таковы у него и холопы. Не нами сказано, да нами проверено.

Следующее заседание в пятницу, 18 августа, в 9-30.
Ожидается вердикт.
Проезд до суда: от станции метро «Мякинино» 15 минут пешком до Московского областного суда. Паспорт обязателен, зал 308.
179