*1390. Судебная реформа

[Русский репортер]

Но о взятках судьям становится известно нечасто.

— Потому что проблему принято решать внутри системы. На публику новость может выйти, только если дело громкое, если незаконное решение коснулось слишком многих людей.

— А ваши коллеги попадались?

— Как-то арестовали в Дорогомиловском суде двух судей. Аферы с квартирами проводили — у умерших владельцев неожиданно появлялись «родственники», и они задним числом признавали у кого дарение, у кого приватизацию. Сами они были из Мурома, в районный московский суд не просто так попали: говорили, что кто-то из Мосгорсуда попросил их взять. Вот они и зарабатывали.

— Есть на кого таких менять?

— Желающих стать судьей много, и места есть. В Москве недокомплект судей — процентов тридцать. Но вакансии не заполняются. И хотя нагрузки на остальных судей возрастают, никто не жалуется. Потому что зарплата сразу станет меньше.

— Как это взаимосвязано?

— Большая часть зарплаты — выплаты из так называемого фонда экономии. Они, бывает, превышают оклад в три раза. А формируется фонд как раз из незанятых ставок. Конечно, из-за недокомплекта повышаются нагрузки. Я в год рассматривал 800 дел. Именно из-за нагрузки судьи уже и в дела особенно не вникают — штампуют приговоры, соглашаются со следствием. Я когда только стал судьей, был случай: ко мне в кабинет старшие судьи зашли, а я дело читаю. Они мне говорят иронично: «А, ну читай, читай. Сколько работаешь-то?» «Месяц», — отвечаю. «Это у тебя пока только пятнадцать дел, а когда больше станет, посмотрим, как ты будешь успевать их читать», — говорят.

— Не поэтому ли наши суды так мало оправдательных приговоров выносят?

— Именно. Со мной работала одна судья, так она за десять лет не оправдала ни одного человека. Я ей говорю: «Не могут же все быть виновны, даже по теории чисел. Где-то ошибка, где-то просто подставили». А она отвечает: «Мне так проще работать. Начну оправдывать, так меня тут же уволят». И отмены несправедливых приговоров уже не боятся. Потому что кассации подаются в Мосгорсуд, а там их отклоняют. Поэтому его и называют Мосгорштамп. Вообще, когда приговор неочевиден, судья оказывается меж двух огней: с одной стороны, нужно не обидеть прокуратуру, а с другой — чтобы высшая инстанция не отменила приговор при кассации. Поддерживать сторону обвинения мешает низкое качество следствия. Доказательства собирают с нарушениями, и на это часто приходится закрывать глаза. И в итоге начинаются торги. Судья говорит: «Слабые доказательства». Прокурор: «Да мы не против — давай условное». Защита кивает. И подсудимый получает шесть лет условно. Прокуратуру это устраивает, потому что приговор обвинительный, адвоката — потому что клиент на свободе остался. И судья доволен: всем угодил. Все победили. А на самом деле дикость…

— Ситуация с судами в Москве всегда была такой, как вы ее описываете?

— Нет. Я стал судьей в 1997 году и, честно сказать, до 2001−го вообще не знал, что такое какие-то звонки. Я никогда не слышал от председателя суда никаких советов. Помню, в нашем суде дело «Трех китов» слушалось. Так мы оправдали генерала таможни Волкова (таможенники Александр Волков и Марат Файзуллин обвинялись в превышении полномочий, но были полностью оправданы Дорогомиловским судом. — «РР»). Потом Мосгорсуд на нас долго зубами скрипел, потому что ему другое решение спускали.

— А кто Мосгорсуду указывал?

— Там же война между ведомствами шла. Прокуратура и ФСБ с одной стороны, МВД и таможня — с другой. На том уровне решения и диктовались. В итоге судью Ольгу Кудешкину, которая то решение принимала, отправили в отставку, потому что не слушалась. И так с каждым громким делом.

Самого Александра Меликова отправили в отставку в 2005−м. Не помогло даже то, что давно он получил пожизненный статус федерального судьи. Воспользовались реформой, в ходе которой ликвидировались межмуниципальные суды. Их судей формально лишали должности, а потом переназначали во вновь созданные районные. Но тринадцать человек не переназначили. Меликов считает — неугодных.

— Сначала предложили мне уволиться по собственному желанию, по состоянию здоровья. Это хорошая статья: вроде как сошел судья с ума и по состоянию здоровья не может работать. Но он же не виноват, что с ума сошел, и, значит, это приравнивается к почетной отставке с сохранением всех привилегий — большой пенсии, медобслуживания, неприкосновенности. Я не согласился, и тогда придрались ко мне по классической схеме — к отмененным приговорам. Начали заявлять, что эти решения были неправомерными. А для судейской практики отмененные в кассационной инстанции дела — рабочий момент. Если, конечно, их немного. Нормой считается, когда у одного судьи отменяют 10–15 дел в год. Если 25, то начинается проверка: поднимают все дела, анализируют, не было ли подкупов или дело лишь в непрофессионализме. А у меня их за год всего семь было. Мне можно было медаль давать, а не травлю устраивать.

— И какие, на ваш взгляд, были настоящие мотивы?

— А то, что наш Дорогомиловский суд, в том числе благодаря мне, был впереди планеты всей по отказам (в ходатайстве заключить подозреваемого под стражу. — «РР»). И на совещании в Мосгорсуде по итогам года, где было обобщение судебной практики, это представили так, что мы с этого дела чуть ли не обогатились. А я действительно часто отказывал в арестах. Ну, бывают вообще маразматические ситуации. Прокуроры идут с арестом, а я говорю: «Вы вообще соображаете, что вы делаете, зачем вы человека в СИЗО хотите посадить?» Например, девушка пришла с повинной. Бытовуха: она своего сожителя порезала немного. Еще неизвестно, кто прав, кто виноват, он ее первым ударил или она его. Сбежала, ее уже и искать
перестали, в общем, висяк железный. Проходит полгода, и она сама приходит — помирилась со своим сожителем, собралась замуж за него, а тут уголовное дело. Решили они сначала с этим закончить. А ее на арест. Я прокурору говорю: «У тебя совесть есть вообще? Она вам висяк раскрыла, с повинной пришла». Отпустил ее, конечно. Потом ей всего два года условно дали. И таких дел уйма.

Или вот еще: часто я закрывал дела за примирением сторон. Это тоже не нравилось. Однажды звонок из Мосгорсуда: «Чего-то Меликов там распрекращался, скажите ему, пусть с этим делом завязывает». А мне с какой стати завязывать? Есть 25−я статья УПК: прекращение за примирением. Стороны примирились, зачем мне человека сажать? Я и с Егоровой (председатель Мосгорсуда. — «РР») на совещаниях по этим поводам всегда спорил, пока мне наши девочки-секретари не сказали: «Слушай, давай ты лучше заболей, не езди на совещание».

Уже четыре года Александр Меликов пытается добиться восстановления в должности судьи. Безрезультатно.

Помидоры счастья
— Представьте: вы — присяжный, вам представили доказательства, но полной уверенности в виновности подсудимого у вас нет. Что вы выберете — признать его виновным или оправдать? — экс-председатель Саратовского областного суда Александр Галкин выжидательно смотрит на меня, догадываясь, впрочем, что я скажу.

— Оправдать, конечно.

— Так все присяжные и поступают. Но им предоставляют только те доказательства, которые были собраны без нарушения процессуального законодательства, а судья-то изучает все доказательства и видит, что подсудимый виновен, поэтому обвинительных приговоров у судей больше, чем у присяжных, — объясняет Галкин огромный процент обвинительных приговоров российских судов.

— Правда, оперативники могут сфальсифицированные доказательства подсунуть, — тут же вступает он в дискуссию с самим собой. — Еще когда не была отменена смертная казнь, приговорили у нас в Саратове к высшей мере одного человека за убийство, готовились расстрелять, но в это время в колонии в этом преступлении признался один заключенный. Оказалось, что в СИЗО оперативники предлагали обвиняемому сигареты, а потом подбросили эти окурки в дом, где было совершено преступление. Эксперты их нашли — и все…