*309. Вторая мировая война

[Историческая правда]

http://www.istpravda.ru/research/14185/

16 июля 1941 года немцы взяли Смоленск, открыв дорогу на Москву. Тем не менее, в историю Смоленское сражение вошло как первая крупная оборонительная операция, благодаря которой блицкриг был остановлен на два месяца.

Смоленская область, где развернулись основные события сражения, не являлась пограничной, но уже спустя три недели после начала войны боевые действия шли на ее территории. Вражеское наступление развивалось стремительно: 26 июня германские войска заняли Минск, затем вступили во Львов, а уже через две недели войска противника продвинулись на глубину до 600 километров. Основным же направлением наступления гитлеровское командование считало центральное — московское направление. Именно здесь противник сосредоточил свои основные силы: из общего количества живой силы и техники, сосредоточенных для нападения на СССР, в группу армий «Центр» входили 40,2% всех дивизий (в том числе 48,2 % моторизованных и 52,9% танковых) и крупнейший воздушный флот Люфтваффе. Смоленск же в силу своего географического положения с древнейших времен был важнейшим стратегическим опорным пунктом нашей обороны, закрывавшим путь к столице.

Уже к вечеру 15 июля 1941 года передовые части 46-го и 47-го моторизированных корпусов вермахта вышли на окраины Смоленска. В течение 16 июля гитлеровцам удалось овладеть большей частью города, несмотря на героическое сопротивление отдельных частей и соединений Красной армии. В германских источниках говорится: «В северной части города, в индустриальных пригородах милиция и рабочее ополчение сражались упорно. Каждый дом, каждый подвал приходилось штурмовать отдельно, выбивая оттуда защитников стрелковым оружием, ручными гранатами и штыками». Но организованного сопротивления отдельные отряды красноармейцев организовать не смогли. Сначала обороняющиеся отступили к центру города, а ночью, взорвав за собой мосты, защитники города переправились на другой берег Днепра.

Однако, именно в эти первые дни Смоленского сражения гитлеровская стратегия дала трещину.

Во-первых, советские войска оказали врагу серьезное сопротивление, чего противник не ожидал, думая, что наши войска в связи с угрозой окружения сдадутся или отступят на восток, оголяя подступы к Москве. Но наши войска не просто сражались, но и нанесли противнику значительный урон, равного которому не было за весь предыдущий период Второй мировой войны.

Тем не менее, падение Смоленска стало и первым значительным поражением Красной армии.
О том, с какими чувствами красноармейцы оставляли древнюю русскую твердыню, можно судить по воспоминаниям ветеранов, которые сегодня публикует "Историческая правда".

В оккупированном Смоленске. У разбитого советского танка, который служил дорожным указателем.

* * *
Осинцев Николай Николаевич, начальник штаба дивизиона 188-го зенитно-артиллерийского полка (июнь — октябрь 1941 г.):

«Сплошного фронта ведь нигде не было, и немцы, значит, по отдельным направлениям все больше наступали. Нам, конечно, в то время приходилось очень плохо. Было ведь как? Вот идут, как говориться, немцы в определенном направлении. Тут же и мы обороняемся. А справа, как и слева, у нас никого нет. Одна дивизия, одним словом, стоит, и мы ее прикрываем. Потом нам говорят: немцы выбросили десант в тылу. Из-за этого создается паника, и прочее-прочее. Вот такая тяжелая была обстановка в то время. Правда, на моей личной памяти паники не было на местах. Но неприятные, как говориться, ощущения были от того, что когда сверху на тебя летят бомбы, тебе же и говорят: «А вот там десант немцы выбросили!» А отступать нам, как говориться, вроде бы уже и некуда было. После этого часть наших войск бросают на уничтожение этого десанта, а часть остается по-прежнему держать передний край. И так постепенно, вот таким образом, о чем я вам рассказал, мы от рубежа к рубежу отступали к Смоленску.

Затем подошли к Смоленску. Там мы долго, вообще-то говоря, оборонялись: где-то, наверное, с месяц, не меньше. Наши войска там заняли оборону по реке Днепр, где он прямо через Смоленск, значит, протекает. Там мы прикрывали с воздуха город Смоленск и войска, которые непосредственно к окраинам этого города примыкали. Это прикрытие нами города продолжалось до 30-го сентября, а затем под нажимом немцев наши войска вынуждены были отступить. Тогда мы отошли на реку Днепр в районе Сазонова, - если вы в этом районе по железной дороге поедете, то такое место обнаружите. Там была организована как раз знаменитая Соловьевская переправа через Днепр. Войска, которые отходили от Смоленска у нас, как раз через эту переправу перебирались. Эти переправы мы и прикрывали. Надо сказать, сами переправы сделаны были под водой. Но подход-то все немцы видели. Короче говоря, самолеты немецкие хотя и не видели мост, но замечали скопление наших войск в каком-то определенном месте. «Значит, - решали немецкие летчики, - тут где-то есть переправа». И все время они совершали на нас свои налеты. Мы в этом районе сбили несколько ихних самолетов. Но это были, конечно, не первые сбитые нами самолеты. Первый самолет мы вообще-то под Оршей сбили.

А потом случилось следующее. Учитывая, что после этого противник начал на нашем направлении делать обход на флангах, нам поставили задачу: срочно убыть в город Сухиничи для прикрытия железнодорожного узла, который там находится. А этот город Сухиничи на юге располагался. Тогда же мы своим маршем туда отправились, а когда на место прибыли, то и стали прикрывать железнодожную станцию Сухиничи. Там мы тоже сбили несколько немецких самолетов. Между прочим, когда мы туда ехали, произошел один странный случай. Мне он тоже хорошо запомнился. Я собрал свою часть для отправки. Командир уехал вперед сразу. Я же после того, как собрал колонну, тоже вскоре отправился в путь. Дело было летом. Только мы лес проехали, как вдруг примерно километрах в двух – двух с половиной от переднего края нам повстречались два генерала. «Куда? - закричали они. - А, отступаете, бежите?» «Да нет,- сказали у нас люди, - у нас официальный приказ». «Где приказ официальный?» - они стали спрашивать. А я свою колонну, значит, вперед пропустил. В последней машине у меня и оставался документ: приказ о передислокации. Затем вдруг этот генерал и говорит моим людям: «Собрать командиров батарей, командиров батарей и расстрелять». И в это время я подъезжаю на машине. Подъезжаю, и те, показывая на меня, уже кричат: «А вот наш начальник штаба». Я говорю: «В чем дело?» И скомандовал: «В ружье!» Личный состав взял у меня винтовки. Эти генералы тогда опешили, говорят: «А-ааа, ну вас». Плюнули и уехали. Кто это были? У меня, например, до сих пор осталась в голове мысль, что это скорее всего были шпионы. Заброшенные шпионы, которые отступающие войска вот так расстреливали. В первую очередь они отправляли на тот свет командный состав: для того, чтобы в войсках, так сказать, потеряли управление».

На вокзале оккупированного Смоленска.

* * *
Силин Вячеслав Петрович, танкист 33-й полка 17-й танковой дивизии:

На третий-четвертый день по прибытию в районе Смоленска мы пошли в атаку. Командиры нам дали направление, танки пошли вперед. Был бой. Мы погнали его (врага). Богато техники он побросал. Потом вдруг встали. Ну не знали мы, где нам заправляться, куда ехать. А связь тогда была – катушка на плечах! От штаба до штаба. Рации не было. В одном из боев командир танка кричит: «Справа ребята горят! Вот она стерва! Дави ее!» Резко развернув машину, я пошел к ней (пушке) по дуге, ховаясь за бугорок. Смотрю – расчет разворачивает пушку на нас. С разгону на нее брюхом сел… Гусеницы крутят, а танк застрял. Качается туда-сюда, двигатель воет. Вправо-влево рычагами дергаю. Пули защелкали по броне. Командир машины верещит: «Ну что же ты? Давай родной». Он конечно молодец, не растерялся. Люк открыл, давай, значит, гранаты кидать. Танк качался-качался, но все же слез с неё. Гусеница зачепилась, танк развернуло. Проутюжил расчет вдоль ровика…

Командиром у нас был поволжский немец по фамилии Донгаузер. После наступления мы оказались без топлива. Замаскированные ветками танки стояли на окраине леса. В 100 метрах от нас по дороге сплошным потоком двигались немцы. Стрелять?! Нет смысла, сразу погибнем. Некоторые экипажи бросили танки и ушли. Мы с еврейчиком остались. Як же его? По-моему Цукерман. Нам Донгаузер сказал: «Возьмите хворост, положите к трансмиссии и поджигайте». Сказал и ушел. Два дня мы с этим еврейчиком бродили по лесу. Потом распотрошили какую-то брошенную машину. Подогнали к ней танк, слили в него бензин. На другой день подстрелили немецкий грузовик, с него кое-чем разжились. Вот примерно так проблуждали пятнадцать суток по тылам немцев. На третью неделю вернулись в свою часть.

Наш лейтенант пришел пешком в полк и сказал, что танк подбитый, экипаж без вести пропал. А через некоторое время появились мы. Сидим у танка, покушать нам тут чего-то дали... О нас доложили командиру полка, он вызвал к себе Донгаузера.

- Твой танк?

- Мой.

- А где же экипаж?

- М-м-м-м-м….

Тут мы подходим. Командир полка вытащил пистолет и два раза выстрелил лейтенанту в грудь. Застрелил его без суда и следствия!

Сгоревшие трамвайные вагоны в Смоленске.

Разбитые трамвайные вагоны у стен Смоленского Кремля.

* * *
Чуприна Алексей Гаврилович, рядовой 158-й стрелковой дивизии:

Когда в Смоленске высадились, мы на машинах, а пехота на поводах и пешем, - километров двадцать, в лес. В лесу и пехота, и артиллерия: 45, 120, 196, и мы со своими машинами. Дня три побыли. Потом самолёты налетели: разведка, три самолёта. Увидели, что в лесу полно солдат, и через двадцать минут налетели штук двадцать самолётов. Разбомбили в пух и прах. А мы - кто как, мы же необученные: кто в траншейку один на другого, кто в ямку сховался, кто тикал, кто падал. Разбежались. Командиры тоже: кого ранили, кого убили. У меня был окопчик - я успел вскочить, а многие не выкопали, и на меня сверху тоже. Не выкопал окопчик - упал. Рядом бомба взорвалась, осколки рассыпались и всё. Командира роты где-то в ногу, по-моему, другого солдата убило, третьего тоже ранило - мы даже огонь открыть не успели. Всё. И паника. И ночь. Кто мог из командиров - собрал, и назад, отступать на Смоленск.

А немец же тоже не дурной: высадил на аэродром под Смоленском десант. Пехота пошла уничтожать этот десант, а нас на машинах отправили к мосту через Днепр. Там уйма народу: пограничники, семьи пограничников, кто на подводах, кто пеший с детьми, раненые - и все на мост. Немец налетает и бомбит, а люди убегают. И в это время попадает бомба в этот мост. Кто мог - через Днепр вплавь. Мы переправиться не успели, нас примерно батальон. Ну как батальон: человек 70-80 осталось. Командир роты ПВО оставил пост и на машине двинул с ротой, потому что немцы наступали. Бросил нас, несколько человек. Я уже был с винтовкой, без пулемёта своего, и пошёл в батальон, и начал с этим батальоном переправляться через Днепр. И ночью командир батальона через реку, через лес, через болото нас выводил. Вышли - там уже наши были, наша оборона. Я после этого так и остался в пехоте.

Советские пехотинцы переправляются через Днепр.

* * *
Остапчук Григорий Данилович, рядовой минометной роты 50-й стрелковой дивизии:

В Смоленске шли ожесточенные бои, вот тут нам пришлось вдоволь настреляться. И наступали, и отходили, но потом немцы все-таки прижали нас к Днепру. А наши саперы все никак не могли достроить мост. Только они закончат, как налетала немецкая авиация и все уничтожала. Поэтому Днепр нам пришлось форсировать вплавь, но, сколько при этом народу погибло… В одном месте нашли вроде как отмель, но в самом глубоком месте там все равно было выше человеческого роста. К тому же сильное течение и если тебя сорвало и понесло, считай все… Помню, подошли в темноте к берегу, начали раздеваться, а наш командир я запомнил его фамилию, капитан Толстиков, кстати, еврей сидит с понурым видом. "Товарищ капитан, вы чего?" - "Ребята, я же плаваю как топор, сразу на дно…" И тогда двое ребят, здоровые украинцы, буквально на руках перетащили его на тот берег. А многие той ночью погибли…

Я сам спас одну девчонку-санитарку. Вытащил ее на берег. Она нахлебалась, лежит голенькая, вся одежа уплыла, так я снял с себя нижнюю рубашку, кальсоны и ей отдал. Правда, даже и не подумал спросить, как хоть звать ее…

И еще деталь. Прямо на берегу стоял майор и рядом с ним два сундука полные денег: "Ребята, спасайте валюту!" Некоторые брали по несколько пачек и на том берегу сдавали обратно.

Пришли на станцию Сафоново. Сутки там пробыли и потом нас отправили в Издешково. Там опять переформировали, кого куда, а меня оставили там же при складах. Все там делали: и охраняли, и разгружали все подряд, и продукты и боеприпасы. Но тут немцы где-то в стороне опять прорвали фронт, и эти склады пришлось бросить. Помню, мы шли, а они за нами рвались…

Старые английские танки «Риккардо» времен гражданской войны, установленные в качестве памятника возле Успенского собора.

* * *
Полонский Лев Маркович, рядовой 1-й Московской Пролетарской Мотострелковой Дивизии:

Мне трудно сейчас восстановить в памяти всю трагическую и кровавую картину, происходившего в те дни. Полная сумятица, бесконечные переходы на восток, дороги отступления, окапывания по нескольку раз за сутки. Передовая была со всех сторон! И снова потери… Дикие потери.

Часть бойцов попадала в плен, многие были деморализованы. Скажем так, только «кадровые» красноармейцы хранили в те дни веру в нашу победу… Мы ждали помощи, но она так и не приходила, ни с земли, ни с воздуха. Остатки дивизии вырывались из очередного «мешка» и снова попадали в окружение. Наши танки горели «как свечки» на полях боев… Был ранен и вывезен в тыл наш командир дивизии Крейзер. В августе 1941 года, прикрывая отход 20-й и 16-й Армий, мы оказались в «мешке», прижатые к берегу Днепра в районе деревни Соловьево. На небольшом пространстве, на двухкилометровом плацдарме, постоянно простреливаемом не только артиллерийским и минометным огнем, но и проникающими по ночам в наши порядки немецкими автоматчиками, скопилось огромное количество военной техники, обозов, людей, лошадей. Многие тысячи раненых и тысячи деморализованных солдат и командиров потерявших в суматохе отступления свои подразделения. Соловьевская переправа все светлое время суток подвергалась непрерывным налетам немецкой авиации, и никакие переправочные средства не были в состоянии обеспечить эвакуацию на другой берег Днепра. К Днепру нас вышло человек сорок из 13-го артполка. Здесь впервые разрешили переправу без оружия, на любых подручных средствах...

Разрешили бросить все имущество и снаряжение. Действовала только лодочная переправа, но в лодки допускали только раненых красноармейцев. Мне было приказано уничтожить рацию и сжечь коды …

Свою рацию РБМ я не стал разбивать, а только закопал, надеялся вернуться за ней в скором времени… Свой револьвер я выбрасывать не стал. Повсюду, среди машин, повозок, и разной другой всевозможной техники бродили группами и в одиночку военные. По ночам появлялись немецкие разведчики, начинали стрельбу, усиливая и без того имевшую место панику… Я видел как из штабной машины, начфин раздавал советские деньги из мешков, лишь бы они не достались врагу. Никто эти деньги не брал. Начфин пытался сжечь дензнаки, но ассигнации не горели. Все искали еду. Из брошенных фургонов с продовольствием и вещевым имуществом бойцы выносили всякую всячину, но большинство этого добра выбрасывалось на подходах к реке. Я загрузил вещевой мешок консервами и сухарями. У самого берега, забитого трупами погибших красноармейцев я наткнулся на брошенную пару лошадей, запряженных в обычную армейскую обозную повозку. В паузах, между налетами и артобстрелами, все люди скопившиеся на берегу Днепра предпринимали различные попытки, любым способом переправиться на восточный берег, за которым виднелся спасительный лес и где еще не было немцев. На моих глазах, какой-то отчаявшийся водитель с разгона въехал на машине в реку и утопил, видимо генеральский легковой автомобиль ЗИС-101, который по тем временам мог принадлежать как минимум только командующему армией. Имея опыт обращения с лошадьми (за год службы в мирное время, когда наш полк еще был на конной тяге), я попробовал, не распрягая лошадей, переплыть с ними на противоположный берег. Мне это удалось, телега была деревянной и не загруженной, а лошади послушны и прекрасно плавали. Выплыл в месте скопления уже переправившихся кавалеристов. Они охотно поменяли мой «обоз» на верховую лошадь под седлом и даже с притороченной к нему саблей. На повозку погрузили раненых. Оказавшись в полном смысле - на коне - я углубился в лес. На перекрестках лесных дорог стояли «регулировщики» из комсостава и направляли «потерявшееся воинство» по своим частям в специальные лагеря сбора военнослужащих. Я нашел остатки полка, который принял под командование майор Ботвинник. Несколько десятков кадровых артиллеристов и пять- семь командиров…

Концерт для солдат вермахта на Ильинской улице оккупированного Смоленска.

* * *
Атрашкевич Михаил Евдокимович, командир взвода 271 артиллерийского полка:

Воевать начал под Смоленском, в июле месяце. Нам было приказано взять Смоленск. Там был министр обороны и другие начальники, нервничали. Жестокие бои шли долго, но его не взяли. Попали в окружение. Долго сражались в окружении. Некоторые даже не знали, что мы окружены. Был приказ: "Стоять и не отступать". В конце августа стали выходить. Подошли к Соловьевой переправе через Днепр. Было много раненых. Немцы бомбили нещадно, несмотря на то, что над ранеными было полотнище с красным крестом. Нас прижимали. Многие бросали оружие, чтобы пробраться по воде. Был жестокий приказ: "Оружие не бросать. Его столько было брошено в Белоруссии, что не чем защищать страну". Так что на том берегу нас без оружия нас могли расстрелять. Смотрим, как перебраться с артиллерией. За Соловьевой переправой болота. Что делать? Немцы ближе и ближе. Пушки не кинешь. Решили попробовать. На лошади проехал. Не очень глубоко. Решили, что орудия перетянем. Так и перетянули четыре пушки через реку. А дальше как? Там такая местность - лес и поляны. Кое-как пробились. Заняли оборону. Фронт стабилизировался, казалось, что все хорошо: мы наступали, Ельню освободили, думали на этом будет перелом. Но в октябре месяце немец нас опять окружил. Мы стояли на Днепре, а окружение замкнулось под Вязьмой - это огромное расстояние. В окружение долго сражались, но нас становилось меньше и меньше. Снарядов не было. Пушки закопали. Меня приняли в партию под Смоленском. Ночью из политотдела прибыли, и меня фактически зачислили в партию. Замполит говорит: "Коммунистам надо спалить партийные билеты". Кто послушал, кто нет. Вот мы остались на оккупированной территории. Я пошел домой.

На партизан было выйти легко. Партизан же не скроешь. Без народа они же не обходились. Надо же и поесть и отдохнуть. Бывало, что и продавали. В Ушачах повесили двух пограничников. Они зашли отдохнуть, хозяин хаты их за деньги продал. Его конечно потом расстреляли. А тогда для устрашения населения немцы их повесили. Думал немец, что не будет никакого партизанского движения. Но эта беспощадность только озлобила народ, и партизанские отряды росли как грибы.
Сначала, пока партизан было мало, действовали по принципу ударили - ушли. Уходить надо было далеко. Немцы поначалу не боялись в лес входить. Были специально обученные безжалостные немецкие подразделения. Когда возросло количество партизан, сформировали бригаду "Дубова". Командиром бригады был Дубровский. Комиссар - Лобонок. Бригада вооружалась неплохо. Много оружия брали под Полоцком в укрепрайоне. Перед войной в Боровке был артиллерийский склад. Когда началась война, его рассредоточили - развези полесам. Мы это знали. Да и на складе еще осталось около тысячи снарядов. В конце 1942 года организовали десяток лошадей, сделали засады, где надо, и все снаряды перевезли. Сначала у нас было одно 45мм орудие, а затем мы у полицаев из-под носа увели два 76мм орудия. Мы людей нашли: командиров орудий, заряжающих, даже ездовых, отобрали артиллерийских лошадей и организовали дивизион. Я стал начальником его штаба. На 116-ом было минометное училище, оттуда взяли полковой миномет. У нас уже была настоящая армия. При помощи других бригад мы освободили весь Ушацкий район и к концу 1942 года создали Лепельскую партизанскую зону площадью 2400 километров квадратных. Заняли Пышно и отрезали им дорогу. Лепель фактически стал тупиком: на Борисово были партизаны, на Оршу железная дорога не работала. За это местечко были тяжелые бои в 43 и 44 году. Ничего сделать не могли. Первый раз они пытались разблокировать дорогу 27 мая 1943 года. Немцы повели наступление на Пышно. Мы пропустили разведку. Они как: обстреляют - раз партизаны не отвечают, идут смело. Они считали, что партизан не так много, боятся нечего. Но когда мы открыли огонь из артиллерии, минометов, они остановились, окопались. Вели местные бои с 27 мая по 8 июня. Потом немцы подтянули танки. Пробомбили Пышно и пошли в наступление. Шел тяжелый бой. Танки пошли по нашим позициям. Мы отступили, но отступили организованно на Тартаку там завязали бой. Бой большой. Благодаря нашей воле и силе, да мы и вооружены были не плохо, мы взяли Малые Дольцы, Большие Дольцы и пошли в наступление. Спасли Ушачи, спасли зону. После в зону стало пребывать много бригад. Смоленские к нам были переброшены. Всего было 17 тысяч партизан, охранявших зону. Ходили на железную дорогу. Был подготовлен диверсионный отряд. Я был начальником штаба дивизиона.

К нам ведь переходили и полицаи. Был даже один награжденный немецким крестом. Правда, он скрывал это. Он был настолько обучен, что когда мимо проходишь, он каблуками щелкает. Простые полицаи, которые у нас воевали, рассказали, что он расстреливал и имеет награду. Я приехал к командиру кавэскадрона, стоявшего в Замошье, сказал: "Вызови его". Послали ребят покрепче: "Вас вызывают в штаб, без оружия". Пришел и понял, конечно, зачем его вызвали. Допросили: "Почему скрыл немецкую награду?" А уже пришел приказ его расстрелять.

Панорама Смоленска.

* * *
Мотина (Гусева) Татьяна Арсеньевна, медсестра полевого госпиталя:

Началась война, и 25 июня 1941 г. я уже была на сборном пункте станции Нелидово. Там формировался наш передвижной походный госпиталь 2297 на конной тяге. Всё оборудование, имущество, медикаменты было запаковано в ящики и погружено в 40 армейских пароконных подвод. Госпиталь в облаках пыли и страшной скученности на дорогах выдвигался навстречу фронту под Смоленск. Развернуться госпиталь не успел. Налетели самолёты и с воем начали на нас пикировать, сбрасывать бомбы и обстреливать из пулемётов. Народ не обстрелянный, где прятаться, не знает. Одни полезли под подводы, другие, и я том числе, побежали в пшеничное поле. Казалось, налёту не будет конца, а когда всё затихло, личный состав стал собираться у дороги, на которой валялись колёса от повозок, перемешанные с землёй медикаменты, лежали убитые и раненые, половина коней погибло, часть разбежалась по полю. Практически госпиталь прекратил своё существование, ни разу не развернувшись. Оказав первую помощь оставшимся в живых своим коллегам и отправив их в тыл, мы на оставшихся подводах продолжили движение к месту назначения. Впечатление от увиденного было такое, что почти двое суток я не спала.

Вскоре я познала, что такое фронт под Смоленском. Кровь, увечья и стоны раненых, а над тобой почти без перерывов носятся самолёты с черными крестами. Работа день и ночь с маленькими перерывами на сон, чтобы не свалиться от усталости. Работа осложнялась ещё и тем, что не успеем развернуться, как снова и снова сворачиваемся и отступаем в сторону Вязьмы. По беспорядочным командам чувствовалось, что назревает какой-то кризис. Запомнилось, как идём по дороге среди неубранной ржи, а параллельно нам на расстоянии 200-300 метров вдоль леса на бронетранспортёрах и танках едут немцы и не стреляют, а кричат "Рус, ком, сдавайся". В сентябре мы уже поняли, что находимся в немецком тылу. Трудно сказать, с какой частью мы отступали. Какие-то подразделения к нам примыкали, потом отделялись и уходили, и все старались у нас оставить раненых. Мы ревели от беспомощности. На 8 медработников у нас было около 70 человек раненых. Если раньше мы могли двигаться на восток днём, то теперь только ночью с высланной вперёд разведкой. Немцы блокировали дороги, и в итоге мы оказались в лесу с нашим обозом. Нашего майора вызвали к командованию, и вернулся он к нам с пренеприятным известием, что с таким тылом подразделение через немецкие порядки не пробьётся, раненых придётся оставить в близлежащих деревнях, на это нам даётся сутки. Трёх медработников, которые не могли идти пешком, решили оставить с ранеными. Разделились на три обоза и поехали в разные стороны. Карты не было, и поэтому ехали, куда глаза глядят. Повозки должны были оставить в деревнях, а с лошадями вернуться. В итоге вернулись сопровождающие только с двух обозов.

И началось многодневное хождение по лесу. В деревни без разведки не заходили, боялись напороться на немцев. Командование решило в связи с прорывом через немецкую оборону спрятать штабные документы. Для этого на большой поляне, под большой отдельно стоящей сосной вырыли яму, в которую положили металлический сейф и еще какие-то ящики. Вроде бы всё нормально, однако кто-то предложил в этот сейф положить документы, и партийные и комсомольские билеты, и награды, чтобы при прорыве через линию фронта не достались врагу. Это решение обосновывалось тем, в ближайшее время наши войска перейдут в наступление, и эти документы мы выкопаем в полной сохранности. Знала бы я, какие неприятности мне принесёт это дурацкое решение! В итоге я осталась без удостоверения личности и комсомольского билета.

Подошли к какой-то реке и решили переправляться ночью, а днём заготовить плавсредства. Отсутствовали в нужном количестве топоры и пилы. Нашли альтернативные средства в виде брошенных грузовиков, которые разобрали и из бортов, камер и бензобаков получились вполне сносные плоты. Весь день шел дождь, все промокли до нитки и очень замёрзли. Костров не разводили, а уже заканчивался октябрь. Переправились удачно, но под утро напоролись на немцев, и они нас засыпали минами. Весь день то слева, то справа гремел бой, наши подразделения прорывались из кольца, а под вечер нас окружили и взяли в плен.

Лагерь советских военнопленных, взятых в плен под Смоленском

На каком-то большом поле немцы организовали лагерь военнопленных, куда каждый день приводили наших бойцов. Тяжелораненых не было, их немцы добивали на месте. Однако в лагере, где находилось тысяч пять солдат, каждый день выносили в овраг 10-12 человек умерших. Было очень холодно, дождь не прекращался, солдаты сидели кучами, стараясь согреться. Шинелей у многих не было, поэтому чтобы спастись от дождя, котелками капали яму, делали в ней нишу и там сидели. Солдат немцы не кормили, поэтому все перешли на подножный корм и стали есть траву. Через три дня на поле травы не осталось.

Когда утром поступила команда строиться, все испытали облегчение, ведь идти всё же теплее. Колонна построилась и пошла, а в опустевшем лагере раздалась трескотня выстрелов: это немцы добили тех, кто не смог выйти на построение. Гнали нас в сторону Дорогобужа. В этой огромной колонне было всего три женщины, и мы старались спрятаться от немцев в общей массе. Однако скоро были замечены, и немцы между собой стали обсуждать эту тему. Наши солдаты увидели это и говорят, что до вечера нам необходимо из колонны исчезнуть, иначе вечером немцы отделят. А как это сделать, никто не знал. Под вечер случай представился, когда по какому-то селу спускались к речке. Вдоль заборов росли вишни, которые закрывали немцам видимость вдоль колонны. При повороте улицы сзади идущий конвоир потерял нас из виду, и в этот момент хлопцы говорят: "Бегите во двор".

Страх парализовал ноги, но нас буквально втолкнули в калитку. Мы вдвоём бросились к дому, а третья женщина, военврач, с криком "Нет" бросилась обратно. Около дома рвалась на цепи большая собака, но мы находились в таком состоянии, что мы её не видели и неслись прямо на неё. Собака решила, что мы её сейчас затопчем, и бросилась в бегство, а мы стали стучать в дверь избы, но никто нам не открывал. Бросились к сеновалу во дворе и попытались залезть на сено, но без лестницы это нам не удалось. Тогда мы полезли под сеновал. Там был зазор сантиметров 20 между землёй и жердями, на которых лежит сено. Это было куриное царство. Куры с криком разбежались, а мы там чуть не задохнулись от пыли. Затаились и не дышим, а колонна проходит мимо. Видим, что после прохода колонны немцы проходят по дворам с осмотром и стреляют в обнаруженных беглецов и собак и подходят всё ближе и ближе к нашей избе. Мы аж оцепенели от ужаса. Вдруг они прекратили это занятие и пошли догонять колонну, а в наш двор не зашли. Так мы пролежали еще час. И вдруг открывается в избе дверь и выходит хозяйка. Мы пытаемся выбраться и не можем. Застряли так, что еле выбрались за полчаса. Мы имели жуткий вид, вывалявшись в пыли. Переоделись в гражданскую одежду, переночевали и утром направились в сторону Ржева. В деревни заходили с опаской, боялись наскочить на немцев или полицаев. Иногда удавалось переночевать в доме и подкормиться. А в основном ночевали где попало: на местах боёв в блиндажах, в разрушенных домах, и так от деревни к деревне шла в сторону родного дома. Думала, немного отдохну, наберусь сил и двинусь через линию фронта к своим. Пришла в Мосягино. В доме немцы. Родителей нашла в землянке. Сколько у них было радости, что я жива! К сожалению, радость была недолгой: в конце недели вечером прибежала соседка и сказала: “Беги, Татьяна, сейчас за тобой придут немцы, кто-то донес им”. Успела с подругой убежать в деревню Марьино к нашим родственникам Снетковым. На их доме была табличка с надписью на немецком языке "ТИФ". Это нас спасло. Прожив около месяца у Снетковых, мы с подругой принимаем решение идти через линию фронта к нашим.

Ориентировались по канонаде и старались в сёла не заходить. Шли лесными массивами, если видели немцев, затаивались. Один раз не заметили, как подошли к дороге, а в этот момент выезжают из-за кустов сани с немцами. Мы оцепенели от ужаса, а немцы, видимо, дремали и проехали мимо нас в трёх метрах и среди стволов деревьев нас не заметили. Мы с перепугу потом бежали по лесу, пока не попадали без сил. Я уже начинала сомневаться в том, что наша авантюра с переходом линии фронта в феврале завершится благополучно. Был сильный мороз, и мы страшно замёрзли, брели по лесу просто вперёд и готовы были ко всему. Вдруг услышали звук мотора и увидели, как вдоль опушки проехала полуторка с двумя нашими солдатами в кузове. Радости не было предела. В итоге в районе деревень Алексино и Грибино нам удалось перейти линию фронта. В ближайшем селе мы, счастливые, явились на глаза командованию и представились. Те были очень удивлены, что две девчонки в такой мороз лесами перешли линию фронта.

На следующий день мы предстали перед представителем СМЕРШа в гражданской одежде, без документов, и ещё пришли от немцев. Короче, немецкие шпионы. С подругой нас разлучили, и начался бесконечный процесс дознания. В итоге я оказалась в офицерском фильтрационном лагере, который располагался на территории института в городе Подольск. Условия содержания в лагере были очень жесткие: никаких перемещений по территории. Жили в аудиториях по 30-40 человек. Контингент – офицеры от младшего лейтенанта до полковника. Привозили одних, исчезали неизвестно где другие. Все понимали, что без последствий пребывание здесь не окончится. Особо о своих злоключениях никто не рассказывал, боялись подсадных. По ночам вызывали на допросы, где разные следователи задавали одни и те же вопросы. Ты предатель. Тебя заслали немцы. Где документы? Цель перехода линии фронта? Как ты смогла самостоятельно пройти через немецкий тыл? И так за ночь два-три раза. Обстановка рисовала мрачную перспективу.

В одну из ночей меня вызвали с вещами. Это был сигнал к тому, что сейчас что-то в жизни произойдёт. В комнате за столом в полумраке сидели три человека. Один выпалил заученную речь, что я, изменник Родины, разжалована в рядовые и направляюсь санинструктором в дисциплинарный батальон, чтобы искупить свою вину кровью. Что такое дисциплинарный батальон, я понятия не имела. Но появилась какая-то определённость. Мне выдали обмундирование на два размера больше с заштопанными дырками, и я из лейтенанта медицинской службы превратилась в рядового жуткого внешнего вида. В нашей команде были и бывшие капитаны, и бывшие полковники, все по-разному воспринимали свою трансформацию в рядового, а я почему-то радовалась, что всё уже окончилось. Я не представляла, что всё только начинается. Нашу команду построили, распределили по взводам, представили нам штатных командиров и предупредили, что любая отлучка из расположения рассматривается как побег. В нашей команде набралось человек 150. Нам выдали по буханке хлеба на двоих и ускоренным маршем погнали к фронту. Оружие, сказали, получим на месте. В этом подразделении был единственный медработник – это я, и в помощь ко мне прикрепили двух бойцов в качестве санитаров.

По мере приближения к фронту появлялось всё больше знакомых названий населённых пунктов, и в итоге мы оказались под Ржевом в 10 км от моей деревни Мосягино. Мы как маршевая рота влились в состав дисциплинарного батальона, находившегося под Ржевом.

Только мы прибыли, поступил приказ в районе деревень Шоропово-Поздырёво форсировать Волгу и захватить плацдарм на правом берегу в районе дома отдыха им. Семашко. В атаку пошли в темноте без арт. подготовки, внезапно и стремительно. Наступали тремя эшелонами. Первому эшелону удалось перебежать по льду под береговой обрыв, а части второго и третьему незаметно перебежать не удалось. Немцы открыли шквальный пулемётный огонь. Миномётным обстрелом разбили лёд на Волге и все, кто был на льду, стали погружаться в воду. И это при сильном морозе! Всё слилось в страшную какофонию: впереди грохотал бой, а над рекой стоял сплошной стон, истошные крики, ругань. В немецких окопах на другом берегу шел скоротечный рукопашный бой. Немцы не выдержали натиска и отступили. Мы захватили территорию дома отдыха и закрепились на захваченном плацдарме. Утром все увидели цену ночной атаки. Вся река была усыпана вмёрзшими в лед телами. Так они и лежали до ледохода. Моя задача заключалась в оказании первой помощи раненым и эвакуации их через Волгу. Эту работу приходилось делать только ночью, так как немцы всё простреливали фланговым огнём. Бои по удержанию и расширению плацдарма были упорными и жестокими. С боями нам удалось освободить деревни Толстиково, Мончалово и подойти к разъезду Мелихово. От той маршевой роты, с которой я прибыла, осталось несколько человек.

За три месяца боёв я ни разу не сняла с себя ватник. Не то что помыться, а даже взглянуть на себя не было возможности. А когда однажды взглянула на себя в зеркало, ужаснулась: я вся была седая. Поразительно, но при постоянном пребывании в холоде и сырости без сна и отдыха солдаты практически не болели респираторными заболеваниями. В основном доставали фурункулы. Отступили холода, началась другая беда – распутица. Вода была везде: на дорогах в траншеях окопах и блиндажах. Укрыться от немецкой пули можно было только лёжа в луже. Вывезти раненых в тыл была проблема. Если раньше машины с трудом проезжали низкие места, где водители не гнушались бросать в колею немецкие трупы и ехать по ним, то теперь движение автотранспорта прекратилось вообще, а лошадьми много не вывезешь. С дороги свернуть боялись: из-под снега рядами вытаивали мины, и наши, и немецкие. Тепло принесло страшный запах разложения. За каждым кустом лежал труп или нашего бойца или немца, и некому было их закапывать. Расплодилось невероятное количество мух.

Все эти дни боёв за нами следом шел заградотряд и подпирал нас пулемётами, которых у нас явно не хватало. Наши ребята дрались смело и умирали не потому, что сзади шел заградотряд, а потому, что всеми двигал один порыв – бить фашистов и гнать их с родной земли.

Я ползала по передовой, пытаясь оказать посильную помощь раненым. Немцы видели, что ползает девчонка, смотрели и не стреляли. Часто махали рукой и звали к себе. Но иногда после кровопролитной атаки, обозлённые, не давали возможности даже высунуться из окопа, сразу открывали огонь на поражение. Тогда приходилось дожидаться темноты, чтобы собрать раненых, но многие не доживали. После очередной атаки поползла оказывать помощь раненым. Ползёшь от бойца к бойцу и видишь, что у одного есть надежда выжить и радуешься, а у другого никакой – плачешь и утешаешь, что сейчас за ним придут.

Подползаю к очередному бойцу и начинаю его перевязывать, и в этот момент в него попадает еще одна пуля. Я затаилась и только пробую развернуться, как в бойца попадает еще одна. Тут во мне всё сжалось от ужаса: я поняла, что немец решил меня пристрелить. Затаилась, не шевелюсь, пролежала полчаса. Не поднимая головы, стараюсь осмотреться. Вижу, слева в двух метрах воронка от снаряда, значит, мне надо попасть туда. Начинаю медленно разворачиваться головой к воронке, и в этот момент удар в спину прямо по позвоночнику. В глазах искры, а в голове одна мысль: "вот и всё".

С этого момента не слышала больше ни грохота боя, ни свиста пуль, наступило какое-то безразличие. Попробовала пошевелить одной ногой – шевелится, попробовала другой – тоже шевелится, значит не всё потеряно. Пробую рукой ощупать спину – там что-то мокрое. Смотрю на руку: пальцы красные, но от них идет какой-то забытый на войне запах. И вдруг вспоминаю, что так пахнет рыба, но не могу понять, откуда тут рыба. В голове одна мысль: надо добраться до воронки, там жизнь. Подтягиваю под себя ноги, резко отталкиваюсь ими и лечу головой вперёд прямо в воронку, и в этот момент что-то раскалённое вонзается в ногу выше колена. Немец в меня попал в полёте и прострелил ногу навылет. В воронке я оказалась не одна. Один боец уже умер с кишечником в руках, а у второго была агония. Я перевязала свою ногу и стала ощупывать спину. На спине у меня был немецкий вещмешок, в котором были личные вещи: буханка черствого хлеба, маленькие ботинки и две банки консервов – это командир роты принёс из тыла и сегодня утром меня наградил. Всё своё таскали с собой, так как не знали, где придётся ночевать. Стала разбирать мешок и обнаружила, что немецкая пуля пробила хлеб, две банки консервов, новые ботинки. Консервы оказались килькой в томате и их содержимое текло через дыру на спину.

Когда стало темнеть, услышала, кто-то зовёт: "Сестричка". Это ребята приползли меня искать. Меня вынесли с поля боя, переправили через Волгу и отправили в госпиталь в Москву.

После выздоровления меня восстановили в офицерском звании на ступень меньше и направили в резерв

Остовы разрушенных зданий у Успенского собора в оккупированном Смоленске.

"Историческая правда" (по материалам портала "Я помню")

[Ублюдочный пиздорик пЫсаев]

http://www.istpravda.ru/digest/2531/
Построенные в начале 1930-х укрепления на советско-польской границе, так называемая «линия Сталина», теоретически могли бы стать хорошей опорой для армий внутренних округов. Они были довольно далеко от границы, и пресловутая «внезапность» нападения влияла на них опосредованно. К тому же это были не только бетонные коробки, но и психологически понятный рубеж — «старая граница». Здесь советские войска, так или иначе, чувствовали себя как дома. Новоприобретенные в 1939–1940 гг. территории такого ощущения не давали. На Украине борьба на «линии Сталина» стала важной страницей боев июля и августа 1941 г. Однако в Беларуси все было по-другому.

Быстрое продвижение противника свело на нет все преимущества линии, обороны на старой границе. Подходящие в Беларуси из глубины страны войска смогли лишь частично использовать «линию Сталина». Собственно, к борьбе за УРы под Минском они попросту опоздали. Бои за Минский и Слуцкий УРы начались буквально через несколько дней после начала войны. Их успели занять только «глубинные» корпуса Западного фронта. К моменту прибытия армий внутренних округов эти два УРа уже были потеряны.

Кроме того, «линия Сталина» на территории Беларуси имела гигантское «окно» между Полоцким и Минским УРами. Никаких укреплений в этом промежутке попросту не было. В итоге борьба за «линию Сталина» в Беларуси свелась к боям за Полоцкий и Себежский УРы на правом фланге Западного фронта. Однако это не помешало этим схваткам стать интересной страницей боевых действий на западном направлении летом 1941 г.

Полоцкий УР в ряду других укрепрайонов «линии Сталина» выделялся высокой плотностью постройки. Он имел ни много ни мало 202 сооружения на фронт всего в 56 км. Для сравнения: Минский УР имел 206 сооружений на 160 км фронт, Киевский УР — 217 сооружений на фронте 85 км. Вообще Полоцкий УР был один из четырех первых построенных укрепрайонов «линии Сталина».

Это было связано со своеобразием географического расположения Полоцка, через который проходили важные коммуникации. Также под Полоцком располагались удобные переправы через Западную Двину. Подготовительные работы по строительству Полоцкого УРа начались еще в 1927 г. Ввиду финансовых трудностей, УР был в основном завершен строительством только в 1932 г. В последующие годы УР совершенствовался и модернизировался.

К 1938 г. в составе Полоцкого УРа было 452 станковых пулемета и 10 противотанковых пушек в башнях танка Т-26. В сравнении со своим соседом Себежский УР был гораздо слабее. Во-первых, он не был закончен строительством, а во-вторых, он мог похвастаться всего 63 недостроенными сооружениями на фронте 65 км. От завершения строительства отказались ввиду смещения на запад государственной границы в связи с известными событиями 1939 г.

Летом 1940 г. штаб Полоцкого УРа и ряд его частей передаются в Гродненский УР. В Полоцке остается один пулеметный батальон. Осенью 1940 г. Полоцкий и Себежский УРы объединяют в один — 61-й Полоцко-Себежский укрепрайон. Боеспособность укрепрайона в связи со смещением границы существенно снизилась. В записке коменданта УРа имевшиеся тогда в его распоряжении части классифицировались как «караульное подразделение, несущее охрану УР».

До войны в Полоцке дислоцировались части 17-й и 50-й стрелковых дивизий-. Если бы они остались здесь, то могли стать сильным заполнением для старого УРа. Однако еще до войны они получили приказ о скрытном выдвижении на запад и приняли бой в июне под Лидой и на Минском направлении. В Полоцке остался артполк, зенитный и противотанковый дивизионы 17-й стрелковой дивизии, ожидавшие погрузки для перевозки по железной дороге.

Именно они стали первыми, кто встретил немецкие передовые отряды на подступах к Полоцку 27 июня 1941 г. То, что Полоцкий УР был в глубине страны, не на границе, позволило нормально провести мобилизацию пулеметных батальонов 61-го Полоцко-Себежского УРа. Это позволило занявшим УР частям уйти от статуса «караульного подразделения».

В тот же день, 27 июня, когда под Полоцком прогремели первые выстрелы, на станции Громы недалеко от города началась выгрузка соединений 22-й армии генерал-лейтенанта Ф.А. Ершакова. Она еще до войны предназначалась для западного направления. В записке Ватутина в перечне резервов Главного командования указывалось: «22А (УрВО) — за Западным фронтом».

Соответственно само прибытие 22-й армии, по большому счету, отклонением от плана не было. На момент выгрузки под Полоцком армия генерала Ершакова состояла из 51-го[229] и 62-го[230] стрелковых корпусов. Эти корпуса объединяли дивизии из Уральского военного округа: 98-я стрелковая дивизия прибыла из Удмуртии, 112-я стрелковая — из Пермской области, 186-я стрелковая дивизия — из Башкирии и 174-я стрелковая дивизия — из Челябинской области. Они получили приказ занять оборону по северному берегу Западной Двины от Краславы до Бешенковичей.

Полоцкий УР тогда достался 174-й стрелковой дивизии комбрига А.И. Зыгина, Себежский УР — 186-й стрелковой дивизии Н.И. Бирюкова. Необычное по меркам 1941 г. звание Зыгина — комбриг — было связано с его прошлым. Как и немалое число других военачальников Красной армии, Алексей Иванович Зыгин был арестован в 1938 г., а позднее освобожден и полностью реабилитирован. В свое время он был комендантом Благовещенского УРа на Дальнем Востоке. Это, безусловно, сыграло не последнюю роль в умелом руководстве обороной Полоцка.

Направленный в 22-ю армию заместитель командующего Западным фронтом генерал Еременко охарактеризовал ее руководство так: «Командовал армией генерал-майор Ф.А. Ершаков — человек храбрый и добросовестный. В проведении принятых решений он был требователен и настойчив, характер имел спокойный, ровный. Его удачно дополнял начальник штаба армии — генерал-майор Г.Ф. Захаров, оперативно достаточно подготовленный и очень волевой, но не в меру горячий и подчас грубоватый».

Филиппу Афанасьевичу Ершакову в 1941 г. было всего 48 лет, он был довольно молод для должности командующего армией. Однако, несмотря на положительную характеристику из уст Еременко, фамилия Ершакова мало кому известна. Никаких ассоциаций с событиями тяжелого 1942 г. или даже победных 1944–1945 гг. она не вызывает. Причина этого проста — генерал Ершаков буквально через несколько недель, в октябре 1941 г., попадет в плен под Вязьмой и в 1942 г. погибнет в лагере для военнопленных. Г.Ф. Захаров, напротив, стал заметной фигурой в ряду советских военачальников Великой Отечественной войны. Георгию Федоровичу предстояло закончить войну в Австрии. Но тогда, в июле 1941 г., еще никто об этом не догадывался.

С самого начала 22-я армия была поставлена в невыгодное положение с точки зрения своих возможностей в обороне, а тем более — в наступлении. 51-й стрелковый корпус был растянут на фронте 120 км, 62-й стрелковый корпус — 110 км. При трех стрелковых дивизиях в каждом корпусе это не позволяло создавать необходимую глубину обороны. Более того, из 62-го корпуса была изъята 179-я стрелковая дивизия в резерв армии, т. е. он оставался с двумя дивизиями на фронте 110 км.

В итоге имевшиеся дивизии вытягивались в нитку, в один эшелон. Усугублялась ситуация тем, что не все подразделения дивизий двух корпусов успели прибыть к началу боев. Некоторые части выгружались из эшелонов уже в разгар сражения. Подвижность армейского резерва (напомню — стрелковой дивизии) не позволяла быстро реагировать на кризисы на всем 230-километровом фронте.

В лучшем случае 179-ю дивизию можно было раздергать на заслоны на пути прорвавшегося противника. Ни одного механизированного соединения армия Ершакова не получила. Более того, как показали последующие события, 22-я армия была атакована достаточно крупными силами одновременно в нескольких точках. Поэтому даже одно подвижное соединение проблемы устойчивости обороны не решало.

С запада и юго-запада к занимаемым 22-й армией рубежам подходили моторизованные корпуса 3-й танковой группы Гота. XXXIX моторизованный корпус группы получил задачу — обойдя Березину с севера и повернув на восток, овладеть Витебском, а LVII моторизованный корпус — пройдя севернее озера Нарочь, захватить переправы в районе Полоцка.

Немецкое руководство на тот момент достаточно оптимистично оценивало сложившуюся обстановку. Гот позднее писал: «Командование 3-й танковой группы не рассчитывало на сильное сопротивление на Западной Двине и решило пройти свободную от противника территорию по возможности более широким фронтом. Заболоченная местность у реки Березины сильно сужала полосу наступления на востоке, поэтому казалось целесообразным использовать более благоприятные условия движения западнее и севернее озера Нарочь. Серьезной обороны устаревших укреплений под Полоцком не предполагалось». Вскоре немецким танкистам предстояло проверить прочность этих «устаревших укреплений». Собственно, для защиты переправ через Западную Двину Полоцкий УР и строился, одним из первых в стране. Наконец пришел его час выполнить это предназначение.

О соседнем Себежском УРе Гот не высказывался, но командир 186-й стрелковой дивизии генерал Бирюков был с самого начала далеко не в восторге от доставшегося ему рубежа обороны. Позднее он вспоминал: «Рекогносцировка Себежского укрепленного района показала, что он демонтирован. Некоторые пушечные огневые точки были перестроены под пулеметные. Никакого инвентаря в ДОТах не оказалось, даже посуду для хранения запасов воды пришлось собирать у местного населения…». По мере прибытия войск 22-й армии распределение задач между ее соединениями изменялось. Дивизия Бирюкова сдала позиции на УРе 170-й стрелковой дивизии, ей и довелось оборонять недостроенный укрепрайон. Соответственно 186-й дивизии пришлось занимать оборону уже вне УРа, не имея в своем распоряжении ни хороших, ни плохих ДОТов. Опорой обороны для нее стала Западная Двина.

Прибывших под Полоцк уральцев встретила тягостная картина отступления. Через боевые порядки занимавших оборону частей проходили беженцы и остатки разбитых в Беларуси подразделений. Дивизионный инженер В.А. Иванов вспоминал: «Идут и едут на подводах и автомашинах военнослужащие. С оружием и без оружия, босиком и обутые, с шинелью и без оной, с противогазом и без него. Перед нами грузовая машина, а в ней полный кузов военнослужащих и даже на подножках стоят и в кузове не сидят, а стоят… Почти все, как правило, без документов. Узнать что-либо почти невозможно. Солдаты сплошь и рядом отвечают, что «всех разбили, один лишь я остался». И так круглосуточно до момента встречи с противником». Это, конечно, не могло не влиять на моральное состояние бойцов и командиров, еще ни разу не побывавших в реальном бою.

Поспешно занимая оборону по мере прибытия эшелонов с войсками, 22-я армия к началу боев ее полностью не организовала. Некоторые дивизии, не закончив сосредоточения, по частям выдвигались к переднему краю и оборудовали позиции. 170-я дивизия, на которую возлагалась оборона Себежского укрепленного района, к исходу 5 июля выгрузила в районе Себежа 16 железнодорожных эшелонов войск.

Они сразу же были выдвинуты на передний край. Остальные эшелоны еще были в пути. Выделенная в резерв 179-я дивизия доукомплектовывалась в Невеле. Артиллерия 22-й армии, хотя и не закончила своего развертывания, уже основной массой вела дуэль с артиллерией противника и била по его пехоте.

Правый фланг 22-й армии примыкал к Северо-Западному фронту. Соответственно, ввиду разности в нарезке разграничительных линий советских фронтов и немецких групп армий, войска армии Ершакова сталкивались и с группой армий «Север», и, группой армий «Центр». Группа армий «Север» достаточно быстро продвигалась вперед по следам своих моторизованных корпусов.

Западная Двина уже была ими преодолена, и немецкое наступление продолжилось далее на север и северо-восток. Это привело к тому, что Себежский УР был атакован даже не танками, а пехотой противника — дивизиями II армейского корпуса 16-й армии. Немецкие пехотные дивизии, обладавшие достаточно сильным артиллерийским кулаком и многочисленным пехотным звеном, были опасным противником.

Проба сил состоялась уже 6 июля. Немцы несколькими атаками прощупали советскую оборону и отошли на исходные позиции. С раннего утра следующего дня последовало широкомасштабное наступление при поддержке авиации. В результате немцы вклинились в передний край обороны УРа. Тимошенко потребовал немедленно ликвидировать прорыв, который грозил выходом противника к Идрице и далее в тыл 22-й армии. Сил 170-й дивизии для этого было недостаточно. Для контрудара командарм-22 Ершаков решил использовать отошедшие в район Себежа части 5-й и 33-й стрелковых дивизий 11-й армии Северо-Западного фронта. Боеспособность этих соединений к тому моменту была уже довольно низкая. Достаточно сказать, что в них осталось всего 10% штатного состава станковых пулеметов и 40% артиллерии.

Тем не менее в течение ночи на 8 июля ударная группа готовилась к контрудару. В полках 5-й и 33-й дивизий спешно формировались полнокровные батальоны, дивизион корпусного артполка занял огневые позиции. Контрудар должен был начаться в 10 утра 8 июля. Однако на рассвете он был упрежден возобновившимся немецким контрнаступлением.

Правый фланг 170-й стрелковой дивизии был смят и оттеснен дальше на восток. Собранный для контрудара кулак также был вынужден отступить под шквальным огнем вражеской артиллерии. К вечеру 8 июля немецкие части обошли Себеж с севера и северо-востока. С утра следующего дня начался штурм города. Понеся большие потери, части 170-й дивизии к 19.00 9 июля оставили Себеж. Через два дня весь рубеж Себежского УРа пришлось оставить.

Совсем по-другому развивались события на другом участке наступления 3-й танковой группы — под Полоцком. Сопротивления на пути к Зап. Двине LVII корпусу практически не оказывалось. Несмотря на это и невысокую оценку противостоящих им сил Красной армии, немецкое командование не стало атаковать Полоцк в лоб. Главный удар был нанесен выше по течению Западной Двины. Ранним утром 3 июля 19-я танковая дивизия LVII корпуса вышла к городку Диена. Прорыв через Западную Двину у этого города позволял выйти к Полоцку с тыла.

Одновременно с фронта на Полоцк наступала 18-я моторизованная дивизия того же корпуса. На тот момент еще была надежда взять Полоцк с ходу, без обходного маневра. В полдень Дисна был взят. Здесь немцы впервые за последние несколько дней встретили организованное сопротивление. Однако поначалу его не восприняли всерьез.

В журнале боевых действий 3-й танковой группы было записано: «На северном берегу Двины обнаружены занятые противником полевые укрепления. Очевидно, это арьергарды, задача которых — позволить основным силам отойти на восток». О прибытии крупных сил войск Красной армии из глубины страны у немцев определенных сведений пока еще не было.

Ранним утром 4 июля началось наступление у Дисны по канонам блицкрига — с атаки пикирующих бомбардировщиков. С истошным воем Ю-87 пикировали на позиции уральцев на берегу Западной Двины. Однако быстрой победы не получилось. Как позднее было записано в отчете LVII корпуса, 19-я танковая дивизия «при попытке переправиться через реку встречает сильнейшее сопротивление врага».

Удар пришелся в стык между 98-й и 174-й стрелковыми дивизиями. Через несколько часов немцам все же удалось образовать плацдарм шириной 2 км. Плацдарм и переправа сразу же подвергаются налетам советских бомбардировщиков. Соседняя 18-я моторизованная дивизия на подступах к Полоцку сталкивается с упорным сопротивлением «хорошо выстроенных и глубоко эшелонированных линий ДОТов». Дивизия преодолевает передовую позицию у Ветрино, но останавливается на главной линии обороны Полоцкого УРа у Кутняны. Попытки атаковать ДОТы под прикрытием дымовой завесы наталкиваются на шквал пулеметного и артиллерийского огня. Результаты дня для германского командования были разочаровывающими. На плацдарм у Диены удалось переправить только слабые силы, наступление на Полоцк с фронта успеха не приносит. Командование 3-й танковой группы связывало это с ситуацией в районе новогрудского «котла».

В журнале боевых действий 3-й танковой группы было прямым текстом высказано сожаление, что «отсутствие оставленных у Минска дивизий не позволило быстро расширить захваченный плацдарм и взять Полоцк с севера». По иронии судьбы 14-я моторизованная дивизия была снята с фронта окружения под Минском в разгар первой атаки на Полоцком направлении — в середине дня 4 июля. Однако до того как она могла быть введена в сражение, дивизии предстоял марш по скверным дорогам. Полного высвобождения сил 3-й танковой группы еще не произошло. 12-я танковая дивизия все еще оставалась скована боями с советскими окруженцами.

Первые неудачи заставили немецкое командование задуматься об альтернативных вариантах наступательных действий. Оценка положения штабом 3-й танковой группы в тот момент показывала наличие следующих возможностей:

1) Сделать захваченный плацдарм у Диены направлением главного удара, перебросив сюда 14-ю мд. Это решение, которое напрашивалось само собой. Однако допускалось ли соотношением сил использование там новых соединений, подлежало сомнению. Находившихся там полутора дивизий должно было хватить для того, чтобы расширить плацдарм своими силами. Но за какое время это удастся сделать — предсказать было невозможно. Противник, возможно, стянет свои силы как раз к этому, наиболее угрожаемому для него отрезку.

2) Использовать 14-ю мд или даже части XXXIX корпуса против Полоцка. Здесь состояние дорог позволяло перебросить дополнительные силы. Мощный удар на Полоцк с одновременным расширением плацдарма у Дисны будет иметь хорошие перспективы, поскольку заставит противника распылить свои силы.

3) Сконцентрировать XXXIX корпус на рубеже Двины между Бешенковичами и Уллой, отправив к Витебску лишь разведку. Такой способ действий обещает больше успеха, чем широкое наступление на Витебск (который наверняка защищают крупные силы) и Уллу. Успех в одном месте (Витебск или Улла) не повлияет на другое. Состояние дорог позволяет наступать у Бешенковичей, ожидаемое слабое сопротивление врага делает это наступление рекомендуемым.

4) Сосредоточить оба корпуса в одном районе — состояние дорог это исключает.

Как мы видим, в основном обсуждение вертелось вокруг перспектив использования все еще задействованных на ликвидации «котла» под Минском войск, в первую очередь 14-й моторизованной дивизии. В итоге было решено не менять план на ходу, а придерживаться прежней стратегии. К тому же перспективы ввода в бой высвобожденных под Минском соединений были пока еще туманными.

Итоговое решение было: наступление XXXIX корпуса у Бешенковичей и Уллы, разведка до Витебска, наступление LVII корпуса с плацдарма у Диены на Полоцк. Тем не менее возникшие в начале сражения размышления о направлении использования остальных соединений танковой группы имели важные последствия в дальнейшем.

Не добившись решительного успеха 4 июля, немецкое командование решило снова применить проверенную процедуру с ударом «Штук» на следующий день. На этот раз пикировщики VIII авиакорпуса должны были содействовать расширению плацдарма 19-й танковой дивизии. Однако с раннего утра 5 июля все шло не так, как хотелось. Советская авиация развила бешеную активность. Ее действия под Дисной были оценены немцами как «мощные воздушные удары».

Наконец обещанные пикировщики с заунывным воем стали отвесно падать на советские позиции. Поначалу проверенное средство помогло: 19-я танковая дивизия продвинулась с плацдарма на 10 км на северо-восток. Командованием LVII корпуса был даже сделан поспешный вывод, что части Красной армии у Диены начали отход. Казалось, еще немного, и танки ворвутся в Полоцк после широкого обходного маневра. Однако уже вечером того же дня сопротивление на фронте 19-й танковой дивизии усилилось.

Если бы командование 22-й армии пыталось обкладывать немецкий плацдарм у Дисны «прочной обороной» в тщетных попытках угадать направление следующего удара, то результат этих действий был бы плачевным. Очередной удар последовал бы там, где его не ждут, и оборона бы рассыпалась под ударами танков и «Штук». Однако, к чести командования армии и командиров ее корпусов и дивизий, они выбрали другую стратегию.

Дивизии 22-й армии были вытянуты в нитку вдоль Двины, но даже из этой «тонкой красной линии» были собраны ударные кулаки для контрнаступления на немецкий плацдарм. Для него были привлечены части 112-й и 98-й стрелковых дивизий, а также полк 174-й стрелковой дивизии Зыгина. В какой-то мере на советскую сторону тут работала специфика обстановки: пехотные дивизии немцев были еще далеко, сплошного фронта не было. Это с некоторой долей риска позволяло обнажать неатакованные участки.

Собранные в кулак части с утра 6 июля обрушились на фланг изготовившейся к наступлению на Полоцк 19-й танковой дивизии группы Гота. Под градом ударов она перешла к обороне. Немцы пишут об атаках с танками, но откуда они там могли взяться, не совсем понятно. Возможно, это были остатки отступивших из Белоруссии танковых соединений.

Нужно было отразить удар, а еще лучше — оттеснить атакующие советские части на рубеж реки Дрисса. Заняв позиции по Дриссе, можно было выставить вдоль реки прикрытие и наконец-то пробиваться на Полоцк. По оценке командования LVII корпуса, это возможно было сделать только вечером. Однако командование такой вариант не устраивал. Штаб 3-й танковой группы приказывал: «Танковый удар на Полоцк с одновременным отражением атак находящегося на Дриссе противника остро необходим уже сегодня».

Также 6 июля к плацдарму у Дисны была подтянута 14-я моторизованная дивизия, наконец-то высвобожденная ввиду ликвидации «котла» под Новогрудком. Это было вполне в духе мыслей, высказанных на совещании в штабе 3-й танковой группы 4 июля. Подтягивание еще одной дивизии обещало скорое «вскрытие» плацдарма. Теперь одно соединение могло встать в оборону, а второе — атаковать на узком фронте.

Тем временем 18-я моторизованная дивизия продолжала штурм Полоцкого УРа «в лоб». Днем 6 июля подразделениям дивизии удается вывести из строя четыре ДОТа. Однако этот успех оказывается мимолетным. Поздним вечером следуют мощная артподготовка и советская контратака крупными силами. Этот неожиданный выпад вынуждает немецкую дивизию отступить на восток.

7 июля события принимают неожиданный оборот, что вызывает определенные разногласия между командирами группы Гота.

«07.45 — LVII корпус докладывает по радио, что плацдарм Диена был атакован противником, в связи с чем наступление на Полоцк невозможно — только оборона.

09.50 — В соответствии с оценкой положения в штабе танковой группы LVII корпуса даются указания по поводу дальнейших действий. После отражения атаки противника необходимо сразу же начать наступление на Полоцк.

10.00 — Телефонный разговор между командующим и командиром LVII корпуса о дальнейших действиях 7 июля. Командир корпуса сомневается, стоит ли начинать танковое наступление на Полоцк с плацдарма, однако докладывает, что приказ о таком наступлении им отдан».

Однако до самого вечера наступление так и не состоялось: советские контратаки не утихали. В донесении ГА «Центр» за 7 июля, поданном уже глубокой ночью (в 2.30 8 июля), указывалось, что на плацдарме у Дисны сосредоточены два полка 14-й моторизованной дивизии.

Вместе с ранее выдвинутым туда полком 18-й моторизованной дивизии на плацдарме были собраны части сразу трех немецких дивизий. Тем не менее Гот требовал от командования XXXIX корпуса начать атаку утром 8 июля как можно раньше, чтобы наступление вновь не было сорвано советскими выпадами.

Здесь нельзя не отметить, что комбриг Зыгин проявил себя прежде всего как мастер контратаки. Несмотря на давление на Полоцкий УР с фронта, он активно противодействовал расширению плацдарма у Диены. Более того, против наступающей на УР фронтально 18-й моторизованной дивизии немцев также применялись результативные контратаки. В связи с этим небезынтересно привести мнение противника о тех боях.

В журнале боевых действий 3-й танковой группы указывалось: «Командование противника также демонстрировало совершенно иные качества, нежели ранее. Оно было энергичным, деятельным и целеустремленным, в высшей степени умелым как в обороне, так и в непрерывных контратаках»[235]. Действительно, как мы видим, ожесточенное сопротивление и активные действия произвели большое впечатление на немецкое командование.

8 июля возникший на фронте наступления 3-й танковой группы кризис наконец оказывается преодолен. Утром 19-я танковая дивизия быстрым ударом достигла района в 20 км северо-западнее Полоцка. Кажется, что еще лишь один шаг, и важнейший узел коммуникаций падет к ногам немецких танкистов. Но здесь дивизия вскоре «натыкается на ДОТы и артиллерию у Баравухи, где наступление останавливается».

Удар немцев упирается в ту часть Полоцкого УРа, которая располагалась на северном берегу реки Западная Двина. В докладе отдела 1с (разведка) LVII моторизованного корпуса об этом эпизоде было сказано следующее: «Воздушная разведка обнаруживает неизвестную ранее укрепленную линию от Баравухи до Яновы. Речь идет о полевых укреплениях, которые севернее и южнее железнодорожной линии Полоцк — Баравуха серьезно усилены глубоко эшелонированными ДОТами».

Вообще из изучения немецких документов складывается впечатление, что о реальном начертании линии обороны Полоцкого УРа немцы имели весьма смутное представление. Это тем более странно, что укрепленный район был построен уже довольно давно, и его можно было разведать тем или иным способом задолго до войны. Из ныне опубликованных документов общеизвестно, что порядок в УРах «линии Сталина» был достаточно условный.

Мимо ДОТов могли запросто ходить местные жители, и по крайней мере сам факт существования бетонных коробок не должен был оставаться тайной. Понятно, что более специфические вещи, такие, как сектора обстрела или же параметры самих ДОТов, могли стать достоянием немцев только в результате масштабного предательства. Но что удивительно, даже сам факт наличия укрепленной позиции оставался немцам неизвестен.

Например, в отчете отдела 1c (разведка) LVII корпуса имеется такая запись, датированная 7 июля 1941 г.: «Воздушная разведка обнаруживает неизвестную ранее укрепленную линию от Баравухи до Яновы. Речь идет о полевых укреплениях, которые севернее и южнее железнодорожной линии Полоцк — Баравуха серьезно усилены глубоко эшелонированными ДОТами». Наличие этой линии укреплений делало саму идею прорыва на Полоцк по северному берегу Двины не такой уж простой задачей, как это могло вначале показаться. То, что линия ДОТов была обнаружена только 7 июля, а не до 4 июля (когда начался обходной маневр через Диену), не лучшим образом характеризует немецкую разведку.

Так или иначе, первые результаты наступления под Полоцком вовсе не внушали энтузиазма. Раз за разом на пути быстрого прорыва в тыл советским укреплениям под Полоцком становились все новые препятствия. Командующий группой армий «Центр» фон Бок писал в дневнике 8 июля: «Гот прекрасно отдает себе отчет в том, что атака его группы является нашей последней попыткой опрокинуть силы противника, сосредоточенные на Двине, и прорваться к Смоленску. Если эта попытка провалится, нам придется ждать подхода главных сил 9-й армии». Такой вариант Гота явно не устраивал.

Не менее драматично развивались события на другом направлении наступления 3-й танковой группы. Здесь удар XXXIX моторизованного корпуса пришелся по левому флангу 22-й армии. Оборонявшая это направление на фронте в 45 км 186-я стрелковая дивизия имела в первой линии всего пять батальонов. Гаубичный артполк и часть стрелковых подразделений были еще в пути. Таким образом, на один батальон приходилось 9 км фронта обороны. Это было очень много даже для полка, не говоря уж о батальоне. Еще 15 км фронта занимало подчиненное Бирюкову Лепельское минометное училище.

Как ни были слабы оборонительные позиции 186-й стрелковой дивизии, кавалерийским наскоком передовых отрядов немцам их взять не удалось. Их попытка 5 июля форсировать Двину у Уллы была отражена. По итогам этих боев в журнале боевых действий 3-й танковой группы появляется запись: «20-я тд XXXIX корпуса встретила перед Уллой серьезное сопротивление противника, так что корпус не сможет перейти в наступление через Двину в районе Уллы ранее полудня 6 июля, пока не будет переброшено достаточно сил».

[Ублюдочный пиздорик пЫсаев]

Началась подготовка к решительному штурму советских позиций. У 4-й танковой армии были запрошены четыре мостовых парка — переправы для танков и тяжелой техники должны были быть построены как можно быстрее. Подготовку сдерживали проливные дожди, сделавшие местность вне дорог практически непроходимой. Советская сторона была вынуждена пассивно ждать своей участи, ограничиваясь артобстрелом деятельно готовящихся к наступлению немцев.

Тем не менее германское командование было отнюдь не в восторге оттого, что советские позиции нужно брать штурмом. 6 июля в журнале боевых действий 3-й танковой группы с досадой отмечалось: «Медленное продвижение наших войск, причиной которого являлись исключительно сложные дорожные условия, оставило противнику время для организации планомерной обороны Двины». Планомерной ее было назвать, конечно, трудно. Если не считать Полоцкого УРа, оборона готовилась и занималась наспех.

Наконец 7 июля оборонительные позиции 186-й стрелковой дивизии были атакованы сразу в двух местах силами 20-й танковой и 20-й моторизованной дивизий XXXIX корпуса. Первая наступала у Уллы, вторая — у Бешенковичей. Мосты через Западную Двину у этих двух населенных пунктов были взорваны при приближении противника — еще 5 июля. Однако взорванные мосты не стали серьезным сдерживающим фактором. В журнале боевых действий 3-й танковой группы указывалось: «Сопротивление противника незначительное, очевидно, ввиду нанесенного удара пикирующих бомбардировщиков». Действительно, как вспоминал сам Бирюков, «большая часть артиллерии, попав на огневых позициях под удары авиации, оказалась выведенной из строя». Нельзя в очередной раз не отметить, что картина эта была типичной для лета 1941 г. После образования плацдармов началось строительство мостов для переправы техники.

У Бешенковичей мост был готов в 21.50 7 июля, у Уллы — к 9.00 следующего дня. На стороне немцев было как преимущество в численности, так и в подвижности частей. Но самое главное — на их стороне была инициатива. Генерал Бирюков просто не располагал достаточными силами для активного противодействия врагу. Сбор сколь-нибудь сильного ударного кулака против одного немецкого плацдарма автоматически означал обнажение остального фронта. Оставалось надеяться на меры пассивного противодействия.

Получив возможность наступать сразу двумя соединениями, немцы сразу же пошли по пути «канн» — сражения на окружение. Сразу две немецкие дивизии, прорвавшись с плацдармов через разреженные боевые порядки полков дивизии Бирюкова, продолжили наступление и захватили рубеж железной дороги Витебск — Полоцк. Только что выгрузившийся из эшелонов стрелковый батальон уже не мог радикально изменить обстановку. Большая часть 186-й стрелковой дивизии была окружена.

Бирюков вспоминал: «Основные силы гитлеровцев устремились в сторону Витебска и Городка. Против нас в районах Шумилино, ст. Сиротино и вдоль железной дороги к юго-востоку оставлено прикрытие из отдельных танков и танкеток, между которыми курсируют бронемашины и мотоциклы». Командир 62-го корпуса предложил отвести дивизию назад, командарм Ершаков, напротив, требовал восстановить положение по рубежу Западной Двины. Но ни тот ни другой приказ уже не соответствовал обстановке. Бирюков отдал приказ на отход. Оставив рубеж Западной Двины, части 186-й дивизии и Лепельского училища отступали к железной дороге. Как вспоминал генерал Бирюков, было принято решение «в течение дня 9 июля собрать все силы дивизии, а вечером, перед сумерками, осуществить прорыв в направлении ст. Сиротино».

В распоряжении командира дивизии еще оставались два дивизиона артполка. Они обеспечивали прорыв 10-минутным огневым налетом. Сигнал к атаке по ошибке был дан раньше наступления сумерек, но отказываться от прорыва было уже поздно. Однако эта отчаянная атака оказалась для немцев неожиданностью, и около 3 тыс. человек из состава 186-й стрелковой дивизии вырвались из западни. Через три дня они вышли на позиции своих войск.

Согласно донесению о боевом и численном составе штаба Западного фронта от 10 июля 1941 г., 186-я стрелковая дивизия насчитывала 13 781 человека. Учитывая, что 10 июля соединение прорывалось из «котла», эти данные явно относятся к состоянию соединения несколькими днями ранее. Вот так просто и буднично было разбито одно из соединений армии из внутренних округов.

Энергичное наступление сразу на нескольких направлениях принесло немцам успех. Неудача LVII корпуса на плацдарме у Диены была перекрыта успешными действиями его соседа. XXXIX моторизованный корпус теперь мог беспрепятственно продвигаться на Витебск и Городок по северному берегу Западной Двины. Напомню, что только за день до этого, 8 июля, в разговоре с фон Боком Гот говорил о «последней попытке» прорыва советской обороны. Менее чем через сутки произошел перелом, ситуация резко изменилась в пользу немцев. Успех в прорыве обороны под Уллой и Бешенковичами был если не неожиданным, но ни в коей мере не предопределенным с точки зрения германского командования.

Первыми к ключевым пунктам в глубине построения советских войск вышли разведывательные батальоны подвижных соединений группы Гота. Бронемашины разведбатов в меньшей степени зависели от грузоподъемности мостов. Фактически в германских танковых войсках разведподразделения становились еще одним мотопехотным батальоном, усиленным бронетехникой.

В 8.00 9 июля в Городок ворвался разведбат 20-й танковой дивизии, час спустя в западную часть Витебска вошел разведбат 20-й моторизованной дивизии. В журнале боевых действий 3-й танковой группы взятие Витебска сопровождалось следующим комментарием: «Слабое сопротивление противника. Город горит, подожженный террористическими группами и самим населением». Однако бой в Витебске шел весь день. Немецкому разведбату также удалось захватить неповрежденным железнодорожный мост в Витебске. Все остальные мосты успели взорвать. Город также не принес немцам обильных трофеев — все склады оказались уничтожены.

Для командующего группой армий «Центр» известие о выходе к Витебску стало радостной новостью. Фон Бок записал в дневнике: «Я сейчас же позвонил начальнику штаба 2-го воздушного флота Шейдеман и попросил его задействовать максимальное число самолетов для поддержки наступления танковой группы. До сих пор это была единственная, впрочем, весьма настоятельная просьба, с которой я обратился ко 2-му воздушному флоту».

На волне успеха Гот даже стал любимчиком командования группы армий. Какое-то время даже рассматривалась возможность объединить две танковые группы под его командованием. Положа руку на сердце, это решение было бы правильным. Клюге с трудом управлялся с Гудерианом и к тому же не имел опыта руководства подвижными соединениями. Однако, к счастью для советского командования, в группе армий «Центр» по политическим мотивам от возвышения Гота до командующего двумя танковыми группами все же отказались.

Для советского командования прорыв немцев к Витебску стал шоком. Новость о ворвавшихся в город немецких частях породила если не панику, то большую тревогу. О серьезности ситуации красноречиво свидетельствует разговор, состоявшийся между командующим фронтом Тимошенко и начальником штаба 22-й армии Захаровым в ночь с 9 на 10 июля. Комфронтом сразу обрушился на командование армии с градом разнообразных обвинений:

«Тимошенко: Вы очень плохо, по-бюрократически управляете войсками. Вы буквально целыми днями ничего не знаете о действиях войск. Нельзя быть таким начальником. [Части] 186 сд оставили фронт, открыли дорогу на Витебск, и противник занял сев.-вост. окраину города. Примите решительные меры к ликвидации противника, прорвавшегося на Витебск и захватившего район Борковичи. С утра применить всякие зажигательные средства, которые прислал командующий. Все полностью применять разрешается.

Положение на участке 112 сд. Надо прежде всего сделать решительные усилия, отбить противника, имея лучше подготовленную запасную оборонительную позицию. Выводить полки и дивизии по приказу, а не самовольно и делать как отдельный случай. Данная просьба относительно 112 сд не имеет принципиального значения. Она не дает никакого сокращения фронта и никакой возможности выгодной группировки. Руководить и влиять на ход боевых действий надо лучше, чем Вы до сих пор делали. Понятна ли Вам задача? Имеете ли Вы возможность немедленно передать для исполнения и уведомить командующего?

Захаров: Кто это говорит?

Тимошенко: Я же Вам сказал — говорит хозяин, товарищ Т. Понятно?

Захаров: Докладываю: Ершаков в районе Себеж, руководит боем. Связь с ним имею только через делегатов.

Второе. В районе Городок-Сиротино мною высланы два противотанковых дивизиона 85-мм пушек (24 пушки) для уничтожения ворвавшихся танков.

Третье. Из районе Невель выслана 214 сд с целью восстановления положения (дивизия только что прибыла).

Четвертое. Генералу Карманову (штакор Пруды) приказано собрать 186 сд и совместно с частями Курочкина восстановить положение. На участке высланная мной боевая разведка в расположение 186 сд донесла, что в районе Пруды находится 238 сп. Остальные не найдены. В районе Обола около батальона красных полков.

Пятое. Только мне никто не мог доложить о противнике кроме того, что авиация его бомбит каждую пушку, пулемет, отдельную машину…

Тимошенко: Прекратите эту брехню. Она уже надоела. Вам эту брехню передают, видимо, потому, что у Вас в штабе развелось любопытство. Чтобы я больше не слышал сказок о беспредметных известиях. Пехота от авиации не бежит, а, зарывшись в землю, ждет и встречает наступление наземных войск жестоким огнем и уничтожает врага. Против обнаглевших летчиков противника у пехоты имеется много средств противовоздушной обороны. Имейте в виду, что[бы] впредь такого управления не было. Учтите — сегодня Конев имеет задачу помочь делу разгрома противника в районе Витебска. Учтите также, что Курочкин завтра или, точнее, сегодня нанесет удар подвижными средствами на Бешенковичи. Ваши действия увязать с Курочкиным и Коневым. Все.

Захаров: Все, понятно.

Тимошенко: Понятна ли задача?

Захаров: Задачу понял. Понятно.

Тимошенко: Все, до свидания».

Разговор, как мы видим, был довольно резким. Жалобы на немецкую авиацию навязли в зубах, но в данном случае для них все же были основания. Путь танковой группе Гота прокладывали пикировщики VIII авиакорпуса Рихтгоффена. Ни на одном другом участке советско-германского фронта не было столь эффективной воздушной поддержки с воздуха наступления танков и пехоты вермахта. Причем дело было не только в самом наличии мощного авиасоединения на данном участке, а в хорошей организации взаимодействия с ним.

Сам фон Бок отмечал в дневнике: «У Гота отлично налажено сотрудничество с Рихтгоффеном». Если рецепт для пехоты под ударом «Штук» Тимошенко озвучил («закопаться в землю»), то такого же универсального рецепта для артиллерии не существовало. Гаубицы и пушки советских дивизий того времени даже на оборудованных позициях были крайне уязвимы для ударов с воздуха. Радикально решила бы проблему полностью бронированная самоходная гаубичная артиллерия, но ее у Красной (Советской) армии не будет еще лет двадцать. Уничтожение же артиллерии предопределяло последующую неудачу боя, пехоты. Даже если последняя выдерживала бомбежку «Штук», сидя в окопах. При хорошем взаимодействии с пикировщиками до предела сокращалось время между их ударом и атакой немцами советских позиций. Натиск пехоты следовал еще до того, как красноармейцы успевали прийти в себя от разрывов мощных авиабомб. Так что Тимошенко совершенно напрасно отмахивался от авиации противника как важного действующего фактора в боях на Витебском направлении.

Одновременно из разговора Тимошенко с Захаровым хорошо видно, что внимание командования 22-й армии было распылено между несколькими участками ее непомерно широкого фронта. Сам Ершаков в критический для всей обороны момент находился на правом фланге своей армии, где позиции на Себежском УРе трещали под ударами немецкой пехоты группы армий «Север». Участок же 186-й стрелковой дивизии оказался в какой-то мере обделен вниманием и резервами. Их оттягивали Себежское направление и плацдарм у Диены под Полоцком. Эффективно бороться еще с двумя немецкими плацдармами было попросту нечем.

Обвинение в потере управления и связи со стороны Тимошенко в адрес штаба 22-й армии, конечно же, выглядит серьезно. Но не следует делать из него далеко идущих выводов. Нужно быть реалистами и осознавать действительные возможности связи обеих сторон образца 1941 г. В стане противника все было не так хорошо, как принято считать.

Так, в журнале боевых действий группы Гота можно обнаружить, например, такую запись: «Состояние атмосферы делает практически невозможной связь в дивизиях. Штаб танковой группы получает мало донесений и основывается главным образом на данных авиаразведки VIII авиакорпуса». Именно эта цитата взята из записей за 4 июля 1941 г., но вообще жалобы на потерю связи встречаются на страницах ЖБД многих немецких соединений и объединений с завидным постоянством.

Понятно, что, если бы противники поменялись местами, перерывы связи могли иметь столь же печальные последствия для немцев. Улучшение управления войсками со стороны советского командования, скорее всего, улучшило бы ситуацию. Но было бы наивным считать, что оно бы принципиально изменило ход боевых действий. Быстрота реакции имеет значение, когда есть чем реагировать, т. е. от наличия резервов и их подвижности. Главными факторами боев на Западной Двине оставались: владение инициативой, плотность построения войск сторон и соотношение сил на направлениях главных ударов.

Так или иначе, прорыв немцев к Витебску был одним из переломных моментов Смоленского сражения. Уже в вечернем донесении от 9 июля группы армий «Центр» констатировалось: «Успешными действиями 3-й танковой группы на р. Зап. Двина в направлении Витебск и наступлением с плацдарма Диена в направлении Полоцк оборонительный фронт противника на р. Зап. Двина в основном прорван». Следующий ход был понятен и предсказуем. В том же донесении намерения группы армий были сформулированы кратко, но вполне определенно: «3-я танковая группа продолжает наступление, нанося главный удар через Витебск в направлении сев. Смоленск».

К чести советского командования нужно отметить, что попытка вырвать у противника успех или хотя бы уменьшить его последствия была предпринята. Полоцкий УР продолжал держаться подобно волнолому посреди волн немецкого наступления. С опорой на него можно было предпринимать удары во фланг и тыл наступающему противнику. 22-я армия усиливалась частью сил выгружавшейся в Невеле 48-й танковой дивизии и 214-й стрелковой дивизией из резерва фронта (прибывшей из Харьковского военного округа).

11 июля Ершаков отдает приказ на контрудар. 62-му корпусу (174, 214, 186-й сд) предписывалось во взаимодействии с частями 19-й армии с утра 12 июля организовать наступление с целью уничтожения прорвавшегося на северный берег Двины противника. В Полоцком УРе оставить не более одного усиленного стрелкового полка, а остальными частями наступать в направлении станции Оболь (от Полоцка на Витебск вдоль железной дороги).

Остатки 186-й стрелковой дивизии должны были наступать на Стодолище. 214-я стрелковая дивизия из района севернее М.Городок в направлении станции Сиротино, станции Ловша. Таким образом командующий 22-й армией решил концентрическим ударом сил 214-й стрелковой дивизии совместно с частями 19-й армии с севера и востока и 174-й дивизии с запада отрезать группировку немцев, прорвавшуюся к Городку, от переправ через Зап. Двину.

Решение было разумное, но его выполнение было сопряжено с большими трудностями. Назначенные для него дивизии, за исключением вновь прибывшей 214-й, были основательно потрепаны в предыдущих боях, потеряли много людей, техники и вооружения. Собственно, боевой потенциал дивизии комбрига Зыгина был существенно снижен атаками на плацдарм у Диены.

Тем временем германское командование принимало меры для развития наступления на направлении, где наметился наибольший успех. 18-я моторизованная дивизия снималась со штурма Полоцкого УРа и направлялась в затылок 20-й танковой дивизии через Уллу. В журнале боевых действий 3-й танковой группы указывалось: «Из-за тяжелого и медленного продвижения 19-й тд [последовал] отказ от намерения быстро выйти к Полоцку и Невелю. Несмотря на первый неожиданный успех у Диены, этот участок фронта постепенно стал местом затяжных боев с переменным успехом, которые в конечном счете лишились всякой перспективы».

Новой целью LVII моторизованного корпуса становится Невель. Также с запада к Двине начала подходить пехота немецких полевых армий. К плацдарму у Диены вышел XXIII армейский корпус в составе 86, 110 и 206-й пехотных дивизий. Он временно подчинялся Готу. Теперь Полоцкому УРу предстояло выдержать удар немецкой пехоты.

Один взгляд на поле грядущей брани за несколько часов до назначенного контрудара отнюдь не внушал энтузиазма. Авиаразведкой в 5 часов 35 минут 12 июля отмечалось движение немецких мотомехколонн сплошной массой от Уллы на Сиротино, от Бешенковичи на Витебск, из Сиротино на Городок. Одним словом, дороги на северном берегу Зап. Двины были запружены колоннами немецких механизированных соединений. Обилие транспорта не должно удивлять — на это направление была переброшена также 18-я моторизованная дивизия. Скорее всего, ее части также попали в поле зрения наших летчиков.

Отдельные немецкие танки и машины с мотопехотой устремились вдоль большака на Невель. Таким образом, 11 июля немцам удалось развить свой прорыв на север и расширить в стороны. Собственно, даже для «волнолома» Полоцкого УРа возникла угроза его обхода с востока.

В создавшейся обстановке намеченный на 12 июля контрудар стремительно утрачивал свое значение. Более того, он фактически не состоялся. Остатки 186-й стрелковой дивизии приводили себя в порядок. Ее 238-й полк, атаковавший станцию Ловша, успеха не достиг. 214-я стрелковая дивизия, двигаясь с севера, встретила противника в 2 км севернее Городка и ввязалась с ним в бой. Против Полоцкого УРа немцы усилили свои атаки и связали основные силы 174-й дивизии Зыгина. 19-я армия в условиях незавершенного сосредоточения своих сил в районе Витебска под ударами противника начала отходить на восток.

Таким образом, вместо наступления части левого крыла 22-й армии с трудом сдерживали натиск противника. Ни о каком разгроме прорвавшегося на северный берег Зап. Двины противника уже не могло быть и речи. Прорыв обороны противником на Витебском направлении был завершен.

Нельзя сказать, что в стане противника оценка боев за Западную Двину была однозначно положительной. В журнале боевых действий 3-й танковой группы было сказано: «Бои последних дней сопровождались существенными потерями в людях и технике, в том числе в танках. В связи с этим встал вопрос, не следовало ли сделать наступление через Двину очередным этапом операции, в начале которого должны были действовать пехотные дивизии, чтобы подвижные соединения могли потом двигаться на Москву свежими силами».

Такой вариант рассматривался как в штабе группы армий «Центр», так и в 9-й армии, т. е. подтянуть пехотные соединения и атаковать советскую оборону на Западной Двине сразу крупными силами. Тем не менее, принятое решение было сочтено правильным. В журнале боевых действий группы Гота указывалось: «Командование 3-й тгр вместе с командованием группы армий и 4-й ТА считало необходимым при любых обстоятельствах попытаться осуществить переправу через Двину, прежде чем противнику удастся организовать хорошо подготовленную оборону рубежа Двины.

Понесенные при этом потери в офицерах, танках и грузовиках следовало считать неизбежными, даже если при дальнейшем продвижении к Москве их будет не хватать. Не следовало бояться использовать подвижные соединения для наступления через реку, поскольку все зависело от того, удастся ли использовать выигрыш во времени и не застрять».

Тем не менее Гот позднее в мемуарах с видимым сожалением написал: «Сейчас следует сказать, что было бы целесообразнее сосредоточить усилия танковых частей на одном участке. «Перешеек» между Оршей и Витебском, где в июле 1812 года русские дали сражение французскому императору, имел все же ширину 70 километров, так что пространства для действий трех танковых дивизий было вполне достаточно.

Если бы трем танковым дивизиям была поставлена задача наступать через этот «перешеек», а моторизованным дивизиям — прикрыть их на Западной Двине, на участке Улла — Витебск, то успех был бы несравненно большим, чем это получилось, когда силы, распыленные на 130-километровом фронте, наносили удар в двух местах».

В стане советского руководства, впрочем, тоже не было единства мнений. В течение уже семи дней части 22-й армии на всем фронте вели напряженные бои, оказывая упорное сопротивление наступавшему противнику. Растянутость фронта привела к прорыву обороны армии. Создалась угроза полного окружения и разгрома ее войск по частям. Дальнейшее сопротивление на занимаемом рубеже, несмотря на то что Полоцкий УР еще держался, угрожало тяжелыми осложнениями в ближайшие несколько дней. Учитывая это, командарм-22 Ершаков доносил Главнокомандующему Западного направления:

«В связи с растянутостью фронта и малочисленным составом частей имеются разрывы в линии фронта на правом фланге оз. Свибло, оз. Лисно (45 км). На левом фланге, между ст. Горяны, Городок на фронте 50 км, где обороняются остатки 186-й дивизии.

Во избежание разрыва армии на две группы и в целях сокращения общей протяженности фронта, а отсюда возможности создания резервов для нанесения контрударов противнику прошу:

а) разрешить отвести части армии на оборонительный рубеж ст. Забелье, оз. Усвоя, оз. Езерищево, оз. Сенница;

б) все боевые и хозяйственные сооружения Полоцкого УРа взорвать…

Отход войск армии прошу разрешить начать в ночь с 14 на 15 июля 1941 года».

Однако ответ последовал только 16 июля. В нем Главнокомандующий Западного направления согласился с выводами командарма-22 и указал: «Задержка 174 дивизии в Полоцком УРе недопустима, требуется немедленная перегруппировка этой дивизии на левый фланг для активных действий. Особенное внимание должно быть уделено крепости и активности ваших флангов и активность на Витебск для соединения с 19-й армией в районе Витебска. Приказываю спокойно, изматывая противника, последовательно отводить армию…».

Таким образом, только через два дня после доклада Ершакова он получил разрешение на отход от вышестоящего командования. Однако независимо от наличия или отсутствия приказов и разрешений сверху войска 22-й армии отходили на восток под нажимом противника. На Себежском направлении под ударами пехоты группы армий «Север» была потеряна Идрица. 112-я и 98-я стрелковые дивизии оставили рубеж Западной Двины. 214-я пехотная дивизия вела упорные бои за Городок.

Положение в Полоцком УРе впервые стало угрожающим в том смысле, что немецкая пехота была готова прорвать его оборону таранным ударом. К 13 июля на южном фасе укрепрайона сосредоточился VI армейский корпус немцев в составе двух дивизий. Были подтянуты тяжелые орудия калибром до 240 мм. Целый армейский корпус немцев был куда более серьезным противником, нежели одна моторизованная дивизия (с двумя полками мотопехоты).

Удар немецкой мотопехоты ДОТы «линии Сталина» с успехом выдержали. Пехотные дивизии с более сильным артиллерийским звеном и более многочисленной пехотой (три полка) были куда более опасным противником. Полоцкому УРу предстояло спеть свою лебединую песню.

В 6.00 утра берлинского времени 15 июля загремела артиллерийская подготовка. В течение часа артиллерия VI армейского корпуса расстреливала ДОТы. По воспоминаниям военного врача из 6-й пехотной дивизии Генриха Хаапе, удивление вызывал сам факт, что русские сооружения продолжали стоять в этом огне. Когда артиллерия перенесла огонь в глубину, немецкие штурмовые группы начали борьбу за ДОТы. Применяя огнеметы и подрывные заряды, только 18-й полк 6-й пехотной дивизии к середине дня уничтожил пять ДОТов.

Гарнизоны ДОТов сражались с ожесточением, в плен к немцам попало только несколько тяжелораненых бойцов. Всего за день боев VI корпус отчитался о 32 ДОТах «новейшей конструкции», 17 ДОТах типа Б и 30 прочих бетонированных сооружениях. Прорвав оборону южного фаса УРа, немцы вышли к южной части Полоцка. В 13.34 берлинского времени прогремели мощные взрывы — это советскими саперами были взорваны мосты через Западную Двину. Вскоре последовал еще один мощный взрыв — была подорвана городская нефтебаза.

Одновременно XXIII армейский корпус продолжил штурм участка Полоцкого УРа на северном берегу Двины. Оборона здесь была взломана, и 86-я пехотная дивизия уже в середине дня 15 июля входит в Полоцк с севера. Отход советских войск из Полоцка происходил в ночь с 15 на 16 июля. Части 174-й стрелковой дивизии комбрига Зыгина начали отходить в направлении Невеля. Последний участок «линии Сталина» в Беларуси был оставлен. Нельзя не отметить, что немцы были вынуждены брать его с боем и нести потери даже в условиях глубокого обхода флангов дивизии Зыгина.

Как это часто случается, отход привел к потере связи между штабом 22-й армии и подчиненными ей соединениями. Связь с 51-м корпусом была полностью потеряна, связь с 62-м корпусом поддерживалась с перебоями. Дивизии не имели связи со штабами корпусов и изредка по радио или «делегатами связи» сообщали о своем положении. Основной целью отхода было сокращение обороняемого фронта с выводом в резерв двух стрелковых и одной танковой дивизии (170-й и 179-й сд, 48-й тд). По мысли командующего, последние после отвода на доукомплектование могли быть скоро вновь введены в бой.

Однако отходящим советским стрелковым частям предстояло посоревноваться в подвижности с немецкими подвижными соединениями LVII моторизованного корпуса. Этот корпус танковой группы Гота был оставлен на вспомогательном по отношению к Смоленску направлении. По большому счету, это был не трезвый расчет, а месть за упорное сопротивление в начале июля.

[Чистый исторический интернет]

https://twitter.com/Voina_41_45/stat...rc=twsrc%5Etfw


17 июля 1941 приказ Гейдриха об уничтожении комиссаров в лагерях для военнопленных

[Новомосковск]

18 июля 1941 года на железнодорожной станции Лычково в Новгородской области налётом фашистской авиации уничтожен железнодорожный состав, эвакуировавший из блокадного Ленинграда около 2000 детей.

[Бессмертный полк]

https://polkrf.ru/news/553/voennoist...ndar_18_iyulya

18 июля 2016
1941 г.

Принято Постановление ЦК ВКП(б) «Об организации борьбы в тылу германских войск».

Фото. Партизаны 1941 г.

СНК СССР принял постановление: «О введении карточек на некоторые продовольственные и промышленные товары в городах Москве, Ленинграде и в отдельных городах и пригородах Московской и Ленинградской областей», «О сдаче государству сушёных овощей и сушёного картофеля колхозами, колхозными дворами и единоличными хозяйствами по обязательным поставкам».

Фото. Продуктовые карточки.

В Лондоне подписано соглашение «О совместных действиях в войне против фашистской Германии» между правительством СССР и эмигрантским правительством Чехословацкой Республики. Начинается создание добровольческих воинских формирований чехов и словаков на территории СССР.

Фото. В 1945 году советские войска совместно с чешскими добровольцами освободили Прагу.

И. В. Сталин направил У. Черчиллю послание с предложением о создании второго фронта против фашистской Германии на севере Франции и на севере Норвегии в 1941 году.

Фото. Иосиф Сталин и Уинстон Черчилль.

Ленинградская оборонительная операция. Кольцо окружения вокруг 56-го мотокорпуса 4-ой танковой группы было прорвано дивизией СС «Мёртвая голова». В итоге контрудара 11-ой армии в районе Сольцы противник был отброшен на 40 км. Фронт восстановлен на рубеже Дно.

Фото. Артиллеристы РККА.

Смоленское сражение (1941). Войска Группы армий «Центр» производят перегруппировку с целью создания сплошного фронта в северо-восточном и юго-восточном направлениях.

Фото. Сражение под Смоленском.

Ставка ВГК сформировала фронт Можайской линии обороны в составе 32-й, 33-й и 34-й армий. Командование фронтом было возложено на командующего Московским военным округом П. А. Артемьева.

Фото. Колонна красноармейцев на марше.

Ставка ВГК сформировала фронт Можайской линии обороны в составе 32-й, 33-й и 34-й армий. Командование фронтом было возложено на командующего Московским военным округом П. А. Артемьева.

Фото. Сын полка.

Киевская операция (1941). 1-я танковая группа ведет бои в районе Бердичева и Белой Церкви.

Фото. Украина, 1941 г.

[История. РФ]

18 июля 1941 постановление ЦК «Об организации борьбы в тылу германских войск» → http://histrf.ru/lenta-vremeni/event/view/borba-v-
https://twitter.com/Voina_41_45/stat...rc=twsrc%5Etfw


18 июля 1941 Сталин призывает Черчилля открыть второй фронт на севере Франции и в Норвегии

[Кадет Биглер]

18 июля 1941 года

Страшная трагедия произошла на ж.д. станции Лычково (Новгородская область), куда накануне вечером прибыл из Ленинграда эшелон с почти 2 тыс. эвакуированных детей. Их сопровождали воспитатели и медсестры. Одиночный немецкий бомбардировщик сбросил на эшелон до 25 бомб. Самолет появился внезапно, сигнал "Воздушная тревога" объявить не успели. Через час после первой бомбардировки произошел 2-й налет: уже 4 самолета бомбили и расстреливали эшелоны и станцию. По официальной справке от 29.07.41 г. погибли 41 чел, в т.ч. 28 детей, но это поименно известные. На самом деле погибших было гораздо больше. О трагедии в Лычково не вспоминали 60 лет! И только в 2002 г. 9 мая вышел репортаж о местных женщинах, которые ухаживают на братской детской могилой, который всколыхнул всех. Сейчас на братской могиле установлен памятник, а в самом селе - Мемориал "Дети войны".

18 июля 1941 года

В Лондоне подписано советско-чехословацкое соглашение о совместной борьбе против Германии и о создании на территории СССР чехословацких воинских формирований

[Совинформбюро]

http://www.pomnivoinu.ru/home/calendar/7/18/2505/

УТРЕННЕЕ СООБЩЕНИЕ 18 ИЮЛЯ

В течение ночи на 18 июля продолжались упорные бои на ПСКОВСКО-ПОРХОВСКОМ, СМОЛЕНСКОМ, БОБРУЙСКОМ направлениях и на БЕССАРАБСКОМ участке фронта. Существенных изменений в положении войск на фронте не произошло.

Наша авиация в течение 17 июля действовала по мотомехчастям противника и по авиации на его аэродромах. По неполным данным в течение 17 июля сбито в воздушных боях и уничтожено на земле 22 самолёта противника. Наши потери — 8 самолётов.

Успешные бои против фашистских захватчиков ведут части Энской стрелковой дивизия. В одном бою красноармейцы дивизии уничтожили около 1.000 немецких солдат и офицеров. Особенно отличился политрук Бутарев. Заменив убитого в бою командира, тов. Бутарев повёл роту в контратаку. Жестоко поплатились фашисты за смерть командира советской роты: 84 немецких солдата и 3 офицера остались на поле боя. Рота захватила 6 пулемётов, много винтовок, гранат, патронов и другого военного имущества.

Оборона переправ через реку Б. была возложена на Энскую противотанковую артиллерийскую группу. Артиллеристы блестяще выполнили свою задачу. Переправы были удержаны до подхода наших частей. Артиллеристы уничтожили 14 немецких танков, 2 легковые и 16 грузовых автомашин с пехотой.

Заместитель политрука сапёрной роты тов. Огромный добровольно вызвался взорвать мост через реку П. Группа бойцов во главе с тов. Огромным проползла с тяжёлыми ящиками взрывчатых веществ около 8 километров по открытой дамбе и заложила снаряды под мост в 100 метрах от противника. В нужный момент мост был взорван.

9 финских солдат перешли на сторону Красной Армии. Они рассказали о массовом дезертирстве из белофинской армии. «Многие солдаты, - говорит капрал Альвар Халонен, - уходя в леса, захватывают с собой винтовки и патроны. Борясь с растущим дезертирством, военные власти усилили посты и патрули около казарм. Но и это не спасает. Часто уходят и сами постовые. На днях в районе озера Хаукивеси шюцкоровцы устроили облаву на дезертиров, скрывающихся в лесах и болотах. Пойманным угрожал расстрел на месте. Дезертиры заманили шюцкоровцев в болото и здесь их перестреляли. Мы дезертировали из белофинской армия потому, что не хотим воевать за Гитлера и шайку его прихлебателей. Мы сохранили своё оружие и решили вместе с Красной Армией уничтожать немецких фашистов».

Конный партизанский отряд взорвал наведённый немцами мост через речку С. Одна группа партизан спешилась и замаскировалась в прибрежном кустарнике в ожидании немецких транспортов. Другая группа партизан укрылась в ближайшей роще. Ночью к реке подошла немецкая автоколонна. У самого берега, перед грудой обуглившихся обломков моста, создалась пробка. Водители высыпали из кабин, чтобы узнать причины вынужденной остановки. Здесь же собрался и конвой. В это время партизаны открыли из засады пулемётный огонь. Несколько автомашин с боеприпасами взорвалось. Среди фашистов началась паника. Убегающих настигали и расстреливали в упор партизаны-конники, подоспевшие из рощи. Весь конвой колонны в составе 24 немецких солдат и одного офицера был уничтожен. Партизаны захватили боевые трофеи и ушли в лес.

По сообщениям советских партизан, героически действующих в фашистском тылу, зверства гитлеровцев в захваченных районах становятся всё чудовищнее. 13 июля фашистские танкисты захватили трёх разведчиков партизанского отряда. Юноши-партизаны отказались назвать себя и выдать расположение лагеря отряда. Никакими избиениями не удалось фашистскому офицеру вынудить показания у героев-партизан. Партизана Александра Самохина гитлеровцы положили под гусеницы танка, угрожая раздавить, если он не сообщит, где укрывается отряд. Угроза мучительной смерти не сломила мужества героя. Тогда озверевшие фашисты привязали партизан за ноги к танку и на большой скорости пустили машину сквозь кустарник. Изуродованные тела героев были подобраны ночью партизанами.

Путевой обходчик тов. Чернышёв осматривал свой участок пути. Его внимание привлекли 4 человека. Незнакомцы направились к военному объекту. Чернышёв поднял тревогу. Между диверсантами и двумя постовыми красноармейцами завязалась перестрелка. Один фашист прокрался сзади к красноармейцу и набросился на него. Обходчик Чернышёв гаечным ключом убил врага. Остальные диверсанты были арестованы.

Миллионы советских патриотов стерегут нашу землю от гитлеровских бандитов. Тысячи рабочих, колхозников и служащих Запорожской области вступили в истребительные батальоны. В 60 колхозах Шехманского района Тамбовской области организованы дружины охраны государственной и общественной собственности. Колхозники Кирсановского района этой же области создали дружины, охраняющие мосты, предприятия и железнодорожные станции.

ВЕЧЕРНЕЕ СООБЩЕНИЕ 18 ИЮЛЯ

В течение 18 июля происходили большие бои на ПСКОВСКО-ПОРХОВСКОМ, ПОЛОЦКО-НЕВЕЛЬСКОМ и Смоленском направлениях. Обе стороны несут большие потери.

По уточнённым данным за 17 июля наша авиация уничтожила 31 самолёт противника.

Танковый полк противника вырвался на шоссе и углубился на нашу территорию. За танками шли сотни вражеских автомашин. Командование советского соединения мотомехпехоты позволило гитлеровцам пройти мост через реку Н. На выгодных позициях командование сосредоточило тщательно замаскированные орудия и пулемёты. Когда вражеская колонна отошла от моста, её атаковали крупные силы наших мотомехвойск. Немцы поспешно повернули обратно. Первые фашистские автомашины уже успели въехать на мост. В это время раздался взрыв, и мост рухнул в воду. Автомобили, танки, повозки смешались в кучу. Тогда по вражеской колонне ударила советская артиллерия. Фашистские танки и автомашины загорелись. Отдельные группы солдат, одиночные танки и автомашины сворачивали с дороги и пытались скрыться, но их настигали снаряды. Танковый полк и следовавшая за ним колонна мотомехпехоты понесли огромные потери. На поле боя осталось большое количество танков, автомашин, оружия и боеприпасов.

Подразделение Энской авиачасти получило задание уничтожить транспорты и баржи с нефтью, идущие по Сулинскому гирлу Дуная. Посланная вперёд авиаразведка донесла, что караван судов находится на полпути между Тульчей и Сулином. Вскоре караван судов был настигнут советскими бомбардировщиками и истребителями. Но одновременно над караваном появился отряд германских «Мессершмиттов». Навстречу им бросились советские истребители. Пока советские лётчики расправлялись с «Мессершмиттами», бомбардировщики забросали бомбами румынские суда с нефтью. Первая бомба попала в огромную баржу. Силою взрыва баржа раскололась на две части. К небу поднялись огненные столбы. Пылающая нефть растеклась по поверхности реки. Скоро ещё одна баржа и один транспорт взорвались от метко попавших бомб. Широко по Дунаю растёкся огненный ковёр. Остальные баржи и транспорты начали воспламеняться и взрываться от горящей на поверхности воды нефти. Весь караван, состоявший из двух транспортов и пяти барж, был уничтожен. Клубы чёрного дыма были видны на десятки километров. В воздушном бою были уничтожены три вражеских самолёта. Все советские самолёты вернулись на свою базу.

В одной из схваток с врагом танк лейтенанта Алексеенко уничтожил 8 немецких противотанковых пушек. В другой раз машина т. Алексеенко застряла в трясине и была окружена немцами. Храбрые танкисты продержались целые сутки, непрерывно отстреливаясь от врага, пока не подоспела помощь. На следующий день лейтенант Алексеенко подбил два фашистских танка, взял один из них на буксир и привёл в расположение своей части.

Командир орудия Павлинский, отбивая танковую атаку врага, уничтожил 3 фашистских танка и одну бронемашину.

На Бессарабском участке фронта близ Хырлау произошло столкновение между румынскими солдатами и германской частью. Пьяные германские офицеры избили нескольких румынских солдат. Доведённые до отчаяния издевательским отношением немцев, румынские солдаты открыли стрельбу по германскому лагерю. Поднятый по тревоге фашистский пехотный батальон обстрелял соседнюю румынскую часть. С обеих сторон насчитывается много убитых и раненых. Ряд румынских частей обезоружен немцами и отведён глубоко в тыл. Германское командование в Румынии принимает все меры к тому, чтобы сведения о кровавом инциденте не проникли в остальные румынские части.



Римское радио передало провокационное сообщение шведской газеты «Афтонбладет» о том, что якобы «большевики применили на Карельском перешейке отравляющие вещества».

Советское Информбюро опровергает это насквозь лживое гнусное измышление римского радио и газеты «Афтонбладет».

Трудящиеся промышленности и сельского хозяйства самоотверженным трудом помогают фронту, экономят металл, топливо, электроэнергию. Работница Московского прожекторного завода тов. Морасанова внесла ценное рационализаторское предложение. Теперь бригада тов. Морасановой обрабатывает детали срочного заказа в течение 8 часов, вместо 48 по прежней норме. Инженеры завода «Москабель» тт. Мендлин и Самплавская добились 30-процентной экономии свинца, потребляемого при производстве одного изделия. В Белгородском депо бригада паровоза старшего машиниста тов. Лушникова сэкономила за 12 дней 16.800 килограммов угля. На Энском промысле Бакинского треста «Сталиннефть» молодой специалист тов. Бурмистрова вернула в строй две заброшенные пять лет назад скважины. Сейчас возрождённые скважины дают нашим танкам и самолётам прекрасное горючее. Тракторист Щетинкинской машинно-тракторной станции Красноярского края тов. Сидорин сконструировал приспособление для использования картерных газов, что позволило экономить 2,8 килограмма горючего на каждом гектаре пахоты.

[ПОМНИ ВОЙНУ]

http://www.pomnivoinu.ru/home/calendar/7/18/5144/
ЦК ВКП(б) и правительство обязали партийные, советские, профсоюзные и комсомольские организации прифронтовых областей возглавить борьбу народа в тылу противника. Перед советскими партизанами была поставлена задача создать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия.

Поднимая советский народ на вооруженную борьбу с врагом, партия отчетливо понимала, что нельзя победить сильного и опытного противника без всесторонней и самоотверженной поддержки Вооруженных Сил всеми тружениками тыла страны. Исходя из требований войны, партия разработала обширную программу перестройки народного хозяйства на военный лад. Эта программа нашла свое отражение в первых военно-хозяйственных планах и решениях ЦК ВКП(б) и СНК СССР по хозяйственным вопросам.

Первоочередная экономическая задача, выдвинутая партией перед советским народом, заключалась в том, чтобы в кратчайший срок перестроить все народное хозяйство на обеспечение нужд войны и в ближайшее время дать фронту достаточное количество новейших видов боевой техники и вооружения, прежде всего танков и самолетов. Решение этой задачи должно было ликвидировать военно-техническое превосходство противника и резко поднять боеспособность Красной Армии.