*3593. Публикации Николая Шмелева

[Николай Шмелев]

http://soveticus5.narod.ru/zhurn/zn88071.htm

ЭКОНОМИКА И ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ

Начну с того, что я полностью поддерживаю и анализ, и выводы статьи В. Селюнина. Он говорит не о мелочах, не о второстепенных проблемах и трудностях нашей экономической жизни - он говорит о главном. Не надо иллюзий, вопрос сегодня действительно стоит так, как пишет В. Селюнин: «...или немощное всевластие администраторов и неизбежный развал экономики - или перестройка с хорошими шансами на спасение». Нам жизненно необходимо, чтобы и руководство страны, и среднее звено, и все население в полную меру осознали критический характер нынешнего этапа нашей истории: либо мы пойдем вперед как великая, мощная и динамичная держава, либо мы в самом скором времени (думаю, не позже конца этого - начала следующего века) превратимся в отсталое, застойное государство, являющее всему миру пример того, как не надо строить экономическую жизнь.

И дело здесь - по крайней мере сегодня - отнюдь не в темпах экономического роста, не в вале, не в количестве производимой продукции. Нам пора избавиться от «религии темпов», от почти мистического ужаса перед возможным их снижением. Мы сами себя загнали в угол, в тупик: в неизбежном, неотвратимом выборе между религией и экономической рациональностью мы все еще продолжаем выбирать религию, жертвуя ради нее будущим страны.

Высокие, если хотите, «надрывные» темпы роста нам нужны сегодня лишь в суперновых отраслях - так называемых отраслях «высокой технологии». Но эти отрасли даже в США дают сейчас 8—9 процентов валового национального продукта, все остальное приходится на долю обычных, традиционных отраслей производства и сферу услуг. Нам не нужно больше металла: во всем индустриальном мире происходит сокращение производства рядового металла, и лишь одни мы, ослепленные лозунгами еще первых пятилеток и связанные по рукам и ногам затратным механизмом, продолжаем бездумно наращивать его производство, даже не спрашивая самих себя - зачем? Нам не нужно наращивать вал по станкам (в подавляющем своем большинстве давно уже устаревших по техническому уровню): большая часть наших станков либо вообще стоят, либо заняты в одну смену, либо ремонтируются, либо работают при таких допусках, что лучше бы они вообще не работали. Нам нужны станки иного качества. Мы производим около 800 миллионов пар обуви в год (и еще около 100 миллионов импортируем) - никто в мире не производит столько ни по валу, ни в расчете на душу населения. Зачем нам в этой отрасли вообще какие бы то ни было темпы роста? Не ясно ли, что надо просто производить другую обувь, а не наращивать производство нынешней - никудышной?

Даже в агропромышленном комплексе нам сегодня не нужен рост по валу: мы губим, портим, гноим, теряем не меньше 20 процентов годового производства зерновых, 60—70 процентов фруктов и овощей, 10—15 процентов мяса. Нам не нужно больше минеральных удобрений, тракторов, комбайнов: мы производим минеральных удобрений в два раза больше, чем США, тракторов - в 6—7 раз, комбайнов - в 14—16 раз, а хлеб, как известно, мы покупаем у них, а не они у нас. По тракторам, например, реальный спрос уже на 1/3 меньше производства. Согласен с В. Селюниным: откажись от насилия, «обяжи сейчас комбайностроителей самостоятельно искать потребителя, они, вероятно, не загрузили бы и половины заводских мощностей». И в этих условиях мы еще вкладываем миллиарды рублей в строительство нового тракторного завода в Елабуге! Что нам - не на что другое потратить средства? Или это просто всенародная дань упрямству и бездумным ведомственным амбициям Минсельхозмаша, на которое нигде, как видно, управы нет?

Нельзя, не нужно, неэффективно ускоряться везде и во всем. Такое ускорение действительно «иллюзорно». Не в «валовом ускорении» сегодня главные проблемы страны, не здесь лежат основные силы и основные источники нашего движения вперед. Нам нужен иной экономический механизм, иное качество роста, то есть иное качество нашей продукции, иной научно-технический уровень производства, наконец (и это, убежден, самое главное), иная социальная обстановка в стране, раскрепощающая творческие силы человека, задавленные многодесятилетним прессом чудовищно разбухшей административной пирамиды. Обстановка «всеобщего надрыва», вала любой ценой (так сказать, «из кожи вон»), заложенная в XII пятилетний план, - это не та обстановка, которая может позволить нам не на словах, а на деле добиться прогресса в экономической реформе. Это не парадокс, это реальность нашей жизни. Прав В. Селюнин: «К неисполнению наметок нынешней пятилетки надо отнестись спокойно - будем считать, что сберегли ресурсы вместо того, чтобы истратить их на выпуск ненужного».

Более того: именно обстановка «всеобщего надрыва», ориентация на вал объясняют тот печальный и в высшей степени тревожный факт, что новый Закон о предприятии, на который мы все возлагаем такие надежды, фактически парализован. Почему? Потому что министерства тихо, без шума, не обращая внимания на стенания и вопли печати, фактически душат его еще в колыбели. Госзаказ на 100 и более процентов продукции, отчисления от прибылей предприятий в пользу бюджета и министерств на уровне 85—95 процентов, невозможность распоряжаться фондами без визы сверху, невозможность ни продать свою продукцию, ни потратить свои рубли вне системы «карточного снабжения», рост обязательных к исполнению директивных показателей, спущенных сверху под лицемерным названием «контрольных», - много ли надо, чтобы Закон превратить на деле в пустой звук? Благо техника дела давно известна и давно отработана - именно так хозрасчет (то есть самостоятельность, самоокупаемость, самофинансирование) уже был задушен однажды в 1965 году. Опять согласен с В. Селюниным и тоже готов заключить пари: если все будет так, как оно есть сегодня, «через год-два ни одного квадратного метра заводских площадей не останется для исполнения договорных заказов». И о каком хозрасчете, рынке, свободе предприятий, раскрепощении творческих сил производственных коллективов можно будет тогда говорить?

Я далек, конечно, от мысли, что в министерствах сегодня сидят одни злодеи, неисправимые бюрократы, готовые на все, лишь бы не потерять власть, люди, полностью безразличные к судьбе страны, к судьбе нации. Нет, уверен, что в большинстве своем наши бюрократы - неглупые, порядочные люди. Но пока министерства отвечают за производство, за выполнение заданий XII пятилетнего плана, пока еще ни одна из их функций в реальности не передана вниз, самим предприятиям и объединениям, - рынок, самонастройка, договорные отношения, деньги, полновесный рубль - это все теория, дискуссия, мечтания людей, получивших наконец право говорить, но по положению своему лишенных возможности влиять на события.

Уберите давящую, нерассуждающую силу произвольных, взятых с потолка плановых заданий, уберите строжайшую ответственность министерств за выполнение этих заданий, лишите ведомства и местные партийные, советские и хозяйственные власти их нынешней главной функции - во что бы то ни стало «выколотить» план. Тогда и можно будет сказать, кто же он в действительности такой - наш бюрократ. Согласен: устранение функций - это задача намного более трудная, чем механическое сокращение аппарата на треть или даже наполовину. Но не устранив функции, нам никогда не сломать (особенно в деревне) сопротивление ведомств и местных властей экономической реформе: у них в реальности не будет никакого другого выбора, кроме именно сопротивления ей.

Здесь же, думаю, лежит выход и из другого тупика, из другой огромной проблемы, поднятой В. Селюниным: как добиться заметного улучшения жизненного уровня населения, как изменить нынешнюю социальную обстановку, чтобы люди поверили в перестройку, в экономическую реформу, чтобы они преодолели свою пассивность, к которой их приучали десятилетиями. Здесь существуют огромные возможности.

В. Селюнин, например, совершенно справедливо указывает на неоправданно высокую норму накопления в нашем народном хозяйстве (порядка 40 процентов, если устранить искажения нашей статистики), которая, по существу, все более и более обслуживает своего рода «вечный двигатель», «дурную бесконечность» - производство ради производства, без малейшего конечного эффекта ни для массового потребителя, ни для решения общих социальных проблем страны и расширения ее социальной инфраструктуры. Добро бы хоть для производства средств производства эта, вероятно, самая высокая в мире норма накопления давала бесспорный эффект: если не сейчас, тогда, может быть, лет через 20 или 50 она сказалась бы и на уровне жизни простого человека. Но в действительности огромная часть этого накопления тратится впустую, идет лишь на поддержание «холостого хода» нашей хозяйственной машины. Товарные запасы у нас сейчас, например, растут в 5 раз быстрее, чем в США, а общая их величина по отношению к национальному доходу более чем в 3 раза выше, чем у них. Фондоотдача у нас в последние 25 лет снизилась в 2 раза, в том числе в строительстве - в 3 раза. В мире завод любого профиля и любой мощности строят обычно за 1,5—2 года, у нас - за 11 —12 и более лет. Мы до сих пор позволяем себе, например, такую роскошь, как держать целое министерство - Минводхоз - с годовым бюджетом около 11 млрд. рублей и 2 млн. работников, которые делают только вредную (уже всем, кажется, доказавшую свою неэффективность) работу. А если бы оно строило дороги, элеваторы, мосты, жилье?

Причина всех этих явлений - в порочности самой системы всеохватывающего директивного планирования, тормозящего «прокручивание колес» в нашем экономическом механизме. И выход здесь лишь один - самонастройка, хозрасчет, рынок. Тогда и на накопление мы сможем пустить много меньшую долю национального дохода, чем сейчас. Полностью хозрасчетное предприятие не сможет и не будет (чтобы не разориться) держать у себя чудовищные запасы материальных ценностей, иметь такие незагруженные производственные мощности, строить «египетские пирамиды», которые никому в стране не нужны.

А это лишь один из источников повышения жизненного уровня и развития отраслей экономики, работающих на конечного потребителя. Существуют и многие другие. Пора, например, по-деловому обсудить реальные наши возможности улучшения жизни населения за счет сокращения армии и оборонных расходов, системы государственной безопасности, разнообразных правоохранительных органов. Всем также ясно, что управленческий аппарат во всех звеньях и на всех этажах нашей экономики неимоверно раздут и во многом приобрел уже чисто паразитический характер. Мы рекордсмены мира по доле управленцев во всем населении. Даже следующий за нами Китай по нашим «нормам» должен был бы иметь сегодня не 27 млн. «ганьбу» (и это считается у них слишком много), а 70—75 млн. Возможности здесь видны, что называется, невооруженным глазом. Например, если считать одних только водителей персональных автомашин, то мы, социалистическое государство, занимаем сегодня, наверное, первое место в мире по численности профессиональной прислуги. И опять выход один - устранение функций ненужной административной надстройки, хозрасчет, самоокупаемость и самофинансирование производственных коллективов.

А такой фундаментальный факт: не менее 20—25 процентов занятой сегодня в промышленности рабочей силы является излишней для процесса производства даже по нашим техническим нормам. Они либо излишни абсолютно, либо содержатся лишь затем, чтобы было кого посылать на сенокос, на уборку урожая, на овощные базы и пр., т. е. для нужд, которые в условиях разумного хозрасчета могли бы удовлетворяться на порядок меньшим числом рабочей силы. Разве это не резерв загрузки простаивающих производственных мощностей (В. Селюнин говорит, что в промышленности их более четверти), расширения производства и соответственно роста жизненного уровня населения?

Однако на данном этапе решающее значение имеет, мне кажется, иное. Рубль не работает - в этом главное. Экономические стимулы не действуют или действуют из рук вон плохо потому, что ни основную зарплату, ни различные дополнительные доходы не на что реализовать. Даже существующий жизненный уровень, существующая средняя зарплата - это во многом фикция, и она останется таковой, пока нам не удастся насытить рынок продовольственными и промышленными товарами, и не вообще товарами, а именно теми, которые пользуются спросом у населения. Убежден: сегодня это главная задача перестройки, имея в виду настроение, жизненный тонус населения и его заинтересованность в успехе начатой экономической реформы.

Боюсь, что под этим углом зрения сегодня выбрана не самая лучшая последовательность мер по проведению реформы, не самый лучший ее «алгоритм». Наиболее быстрой отдачи в деле насыщения рынка (думаю, в течение 2—3 лет) можно было бы ожидать от подъема нашего сельского хозяйства и повсеместного развития индивидуально-кооперативной деятельности.

Никаких сложных построений ч перестроений здесь не надо: надо только убрать, разорвать все искусственные административные путы, которые продолжают связывать наше сельское хозяйство и индивидуально-кооперативный сектор. На селе не нужны никакое (именно никакое!) администрирование и соответственно никакие административные органы с хозяйственными функциями. Не нужно никаких - ни прямых, ни скрытых - форм продразверстки, то есть обязательных плановых поставок, ибо вся продукция села никуда из нашей страны не денется и даже в порядке чисто коммерческих отношений никуда в массе своей мимо государственных элеваторов и мясокомбинатов не пойдет.

В индивидуально-кооперативном же секторе следует, убежден, отказаться от присущей сегодня всей нашей административно-финансовой системе привычки считать прежде всего деньги в кармане мелких производителей и кооператоров, а уж потом считать (если вообще считать) то, что они дают государству, рынку, всем нам. Дайте сначала развернуться, проявить себя этому сектору - шесть десятилетий его душили всяческими способами. И он нуждается сегодня в льготах, в стимулах к решению производства, а не в запретительных мерах, которые в зародыше давят любую инициативу, если она чуть выбьется за пределы, произвольно установленные в каком-то кабинете, где уже давно потеряли всякое представление о том, что такое есть реальная жизнь.

Но все же в одном вопросе я с В. Селюниным не во всем согласен. Это вопрос о реформе цен.

В реформе цен должны быть, как известно, решены две главные задачи: во-первых, полностью устранены накопившиеся с конца 20-х годов деформации в ценовых пропорциях, прежде всего искусственная заниженность цен на топливо, сырье, продовольствие, услуги и столь же искусственная завышенность их на машины, оборудование и все промышленные товары народного потребления; во-вторых, определен новый порядок, кто же в действительности будет устанавливать цены в стране - Госкомцен, или министерство, или сам рынок в порядке договорных отношений между покупателем и продавцом. В. Селюнин (говоря, что эффект от первой меры будет кратковременным и потому незначительным), мне кажется, недооценивает абсурдность того искаженного мира, тех ценовых условий, в которых пока живет наша экономика: упрощая, мы сегодня действительно не знаем, что у нас в реальности дороже - золото или кирпич. Прежде всего нам надо установить реальные ценовые пропорции, приближенные к тем, по которым сегодня живет весь мир. Сделать это можно и административным порядком, прямым указом сверху, разумеется, обеспечив соответствующую денежную и иную компенсацию населению, для которого отмена государственных ценовых дотаций будет означать прямой ущерб. А сделав этот административный шаг, установив объективные, реалистические ценовые пропорции, можно и двигаться дальше.

Куда? Это непростой вопрос, и, судя по просочившимся на страницы печати намерениям Госкомцен, вполне возможно, что мы опять пойдем не туда, куда нужно.

Пока, по-видимому, Госкомцен придерживается традиционных, кабинетных позиций: дескать, придумаем «умную», «хорошую» цену, тщательно обсчитанную комитетскими девочками на ЭВМ, а потом навяжем, спустим ее как директиву в реальную жизнь, т. е. в промышленность. Эта «нормативная цена» будет учитывать средние издержки, средние условия производства того или иного товара (с некоторым тяготением к лучшим условиям), а промышленность вся безоговорочно должна принять ее и действовать по ней. На мой взгляд - опаснейшая иллюзия! Опять не реальная жизнь, а религиозная вера в организацию, в то, что сверху виднее, что не «умные головы» должны подчиняться реальной экономической действительности, а реальная экономика им.

Сколько цен председатель Госкомцен и его сотрудники могут «обсчитать» более или менее тщательно, более или менее объективно? При любой ЭВМ? Десятки цен, сотни цен? Вряд ли больше, потому что тысячи и десятки тысяч цен (при связи фактически каждой цены со всеми пропорциями и отношениями в народном хозяйстве) физически не могут быть объективно «обсчитаны» на любой мыслимой ЭВМ. А сколько в действительности нам нужно цен? Мы производим в стране 25 миллионов видов изделий, и, следовательно, нам нужно столько же цен. Никакая организация, никакие ЭВМ исчислить их не могут. Я не говорю уже об обязательной в предусматриваемых реформой условиях (состязательность, инициатива предприятий, борьба за научно-технический прогресс) гибкости, подвижности цен, их тяготении к состоянию равновесия между спросом и предложением.

Нет, не надо иллюзий, не надо обманывать самих себя - эта задача не по силам никакому Госкомцен, даже если мы увеличим штат его в десятки и сотни раз. Это может сделать только рынок, только свободное движение спроса и предложения, только прямые договорные отношения между поставщиком и потребителем. Тем более что мы поставили перед собой задачу избавиться от монополии производителя в нашем народном хозяйстве, а отсутствие монополии - это и есть подлинный, ничем не стесняемый рынок. Не барахолка где-нибудь в Малаховке, как у нас еще по безграмотности своей понимают это слово многие, а именно рынок, т. е. нормальное состояние всякого процесса воспроизводства, основанного на глубоком общественном разделении труда и специализации производства.

Грустно, дорогие товарищи! Когда же наконец мы вернемся к простому здравому смыслу, к тому, на чем веками строилась экономическая жизнь, и перестанем в кабинетах придумывать всякие «умственные» конструкции, одна другой сложнее и одна другой нежизненнее? Справедливо спрашивает В. Селюнин: «В конце концов неудачи нас учат чему-то или не учат? Верим мы в экономические приемы управления или нет?»

Иногда мне кажется, что именно в этом и есть главный философский вопрос всей перестройки. Продолжать насиловать жизнь или помогать жизни, помогать тем здоровым, естественным силам, которые заключены в ней? Мы еще в полный голос не ответили на этот вопрос. А отвечать надо, ибо на карту поставлена судьба страны, судьба народа. А значит, и судьба каждого из нас.

[Полит. ру]

http://polit.ru/news/2016/06/18/shmelev/
18 июня 2016, 00:02 Мемория


Николай Шмелев
Фото: СПбГУП

18 июня 1936 года родился экономист Николай Шмелев.

Личное дело

Николай Петрович Шмелев (1936 – 2014) родился в Москве. Его отец был инженером-геодезистом и картографом, объездившим всю Россию. После окончания школы Николай Шмелев поступил на экономический факультет Московского университета. В окончил университет с отличием в 1958 году и продолжил научную деятельность в Институте экономики АН СССР. Его научные интересы лежали о области проблем экономического роста, развития мирового хозяйства, экономических реформ. Тогда же он женился на Юлии Хрущевой. Супруги расстались в 1962 году.

Научная деятельность Николая Шмелева продолжилась в Институте экономики мировой социалистической системы АН СССР, Институте США и Канады АН СССР. Широкую известность ему принесла статья «Авансы и долги» (1987), где критиковались сложившиеся в СССР методы управления экономикой. В годы перестройки Николай Шмелев стал народным депутатом СССР и членом Верховного Совета СССР (до 1991 года). После распада СССР в течение трех лет входил в состав президентского совета. В 1993 году входил в состав Конституционного совещания, которое разрабатывало вариант текста Конституции России (так называемый «президентский проект» созданный из-за несогласия Бориса Ельцина с вариантом, предложенным Конституционной комиссией съезда народных депутатов). В результате подготовленный Конституционным совещанием текст лег в основу варианта Конституции, который был вынесен на всенародное голосование в октябре 1993 года.

В 1994 был избран членом-корреспондентом РАН, в 2000 году – действительным членом РАН по отделению глобальных проблем и международных отношений. В 1999 году Николай Шмелев возглавил Институт Европы РАН. Был автором и соавтором свыше 70 монографий и более 200 научных статей по мировой экономике и экономике России. Стал инициатором, научным руководителем, ответственным редактором и одним из авторов коллективной монографии «Европа вчера, сегодня, завтра». Умер Николай Шмелев в Москве 6 января 2012 года.

Чем знаменит

Фото: СпбГУП

Николай Шмелев стал публичной знаменитостью после появления в июньском номере «Нового мира» за 1987 года статьи «Авансы и долги». Она была написана по предложению ответственного секретаря журнала Анатолия Стреляного «написать что-нибудь про экономику». В основу статьи легли аналитические материалы, которые Николай Шмелев готовил для Михаила Горбачева. Многие современники вспоминали, что именно эта статья заставила их взглянуть по-новому на положение в стране. Статья Шмелева вызвала бурное обсуждение.

В 2000-е годы Шмелев последовательно критиковал то, как воплотились экономические реформы в России: «Оказалось, что люди в значительной части – сволочи, начиная с тех, кто после 91-го года реформировал, и заканчивая теми, кто бросился делить шкуру неубитого медведя».

О чем надо знать

Помимо работ по экономике Николай Шмелев писал художественную прозу. Первый его рассказ «Оловянные солдатики» был опубликован в 1961 году в журнале «Москва». После этого он более двадцати лет не печатал художественных произведений. Но с конца 1980-х годов были напечатаны ), роман «Сильвестр», повести «Пашков дом», «Спектакль в честь господина первого министра», «Безумная Грета» и другие произведения. Также Николаю Шмелеву принадлежит книга воспоминаний «Curriculum vitae». В 2007 году было опубликовано собрание сочинений Николая Шмелева в четырех томах. Николай Шмелев был членом Союза писателей Москвы, Русского ПЭН-центра, Союза журналистов России.

Прямая речь

Кто будет вдалбливать всем нашим хозяйственным кадрам сверху донизу, что время административных методов управления экономической жизнью проходит, что экономика имеет свои законы, нарушать которые так же непозволительно и страшно, как законы ядерного реактора в Чернобыле, что современный руководитель должен знать эти законы и строить свои деловые решения в соответствии с ними, а не вопреки им? Ведь не в административных и не в технических категориях будет оцениваться его деятельность в неуклонно приближающемся будущем, а прежде всего в категориях прибылей и убытков возглавляемого им коллектива.
Кто разрушит веру наших хозяйственных кадров во всесилие приказа, нажима, силовых методов решения и деловых, и человеческих проблем? «Хозрасчётный социализм» немыслим, если на смену приказу не придут материальный и моральный интересы, коллегиальность, экономическое, а не административное согласование вопросов и проблем как по вертикали, так и по горизонтали. Коренной порок нашей нынешней структуры хозяйственного управления — полная безответственность высших этажей пирамиды, отсутствие каких бы то ни было приводных ремней «обратной связи», скрытые от посторонних глаз и, как правило, никак не связываемые с результатами работы предприятий и организаций формы поощрения, которые находятся в противоречии с самой идеологией хозрасчёта.

Из статьи «Авансы и долги»

После долгого сидения за забором мы обрадовались и создали так называемую экспортно ориентированную экономику, которая целиком зависит от внешнего рынка. В основном нажимали на то, что шло на ура: на нефть, на газ, металл, но ведь те ключевые вопросы, от которых зависит жизнеспособность экономической системы, не решались. Экономика такой огромной страны, как наша, должна в первую очередь ориентироваться на внутренний рынок, внутреннего потребителя и внутренний доход. Это не только газовая труба, хотя и она тоже важна. После 17-го года приходилось тяжелую промышленность создавать, но мы проскочили, хоть и чудовищной ценой. Но во всем мире движение начиналось естественным порядком: сначала пищевая промышленность, легкая, бытовая техника, жилищное строительство. Это фундамент. А потом уже наверху можно “цацку” приделать — нанотехнологию. Я согласен, что за ней будущее, но она пока не вырастает органично, ее навязывают. Представьте себе Эйфелеву башню, построенную на болоте! Хотя бы четыре опоры по углам поставьте, прежде чем верхние этажи монтировать, иначе строение скособочится.

Из интервью Николая Шмелева (2009)

Я видел, как ездил Сталин. Я видел, как ездили Хрущев, Брежнев, Андропов, Горбачев. Но такого, как ездят нынешние, — нет, такого я не видел никогда. И тот, кто, к примеру, хотя бы раз, как я, стоял (и неоднократно) в мертвой, бампер к бамперу восьми—десятикилометровой пробке от Усова до МКАД по Успенскому шоссе, полчаса, а то и час дожидаясь, когда с таким же воем и свистом, с мигалками, с таким же мегафоном промчатся мимо то ли президент, то ли премьер, то ли еще кто, — повторяю, кто хоть раз испытал такое, тот, уверен, очень даже согласится со мной, что “предела мечтаний” у наших правителей нет и, наверное, не будет никогда.

Из воспоминаний Николая Шмелева

5 фактов о Николае Шмелеве

Николай Шмелев родился в ту же ночь, когда умер Максим Горький.
Часто Николая Шмелева называют зятем Никиты Хрущева. Это не вполне точно. Жена Шмелева, Юлия Хрущева, была дочерью Леонида Хрущева, сына Никиты Сергеевича. Но ее отец погиб в 1943 году, когда Юлии было три года, и Никита Хрущев воспитывал внучку в своей семье, как дочь. Об отце она узнала только в 16 лет.
После развода Николай Шмелев не мог в течение 20 лет выехать за границу.
Николай Шмелев стал одним из героев пьесы Игоря Иртеньева.
Был награжден медалью «За доблестный труд», орденом Почёта (1996) и орденом Дружбы (2007).

Материалы о Николае Шмелеве

Статья о Николае Шмелеве в русской Википедии

Биография на сайте Института Европы РАН

Избранные произведения Николая Шмелева

Публикации Николая Шмелева в «Журнальном зале»

[Николай Шмелев]

https://publ.lib.ru/ARCHIVES/O/''Ogo...5,%20%b943.pdf

№ 43 (2 000) 24 октября 1965 года
Заметки экономиста,
автор кандидат экономических наук


ВОПРОС,
КОТОРЫЙ БЫЛ НЕИЗБЕЖЕН
ем, кто непосредственно
сталкивался с нашей хозяйственной
жизнью, нередко,
наверное, приходилось
слышать один нехитрый
вопрос, на который
нелегко и не сразу можно
было найти столь же простой ответ:
«А что мы от этого будем
иметь?» Так иногда начинались, а
иногда и заканчивались многие
дискуссии на экономические темы.
Шла ли речь о резервах роста
производства, о качестве продукции,
о внедрении новейших технических
достижений, вопрос этот
возникал неизменно. Его можно
было услышать от рабочего, инженера,
от директора завода, который
обычно в подобных беседах
выступал от лица коллектива и потому
вместо «я» чаще всего употреблял
«мы».
Этот вопрос порождал тревогу
и беспокойство. Нельзя было не
признать правомерность его постановки.
Нельзя было не при-

знать также, что ответить на такой
вопрос в положительном
смысле не всегда было возможно.
Значит, не все еще
было достаточно продумано и хорошо
отработано в нашем экономическом
механизме, если очевидно
прогрессивные идеи, бесспорно
полезные для народного
хозяйства в целом, зачастую наталкивались
на короткое и трудноопровержимое
возражение со
стороны тех, кого они должны были
непосредственно затрагивать:
«Нам это невыгодно». Из системы
управления хозяйством выпадал
важнейший рычаг развития
производства и повышения его
экономической эффективности —
непосредственная заинтересованность
коллектива.
Складывалось парадоксальное
положение. С одной стороны, переход
на новый, высококачественный
вид продукции сулил явные
выгоды всему народному хозяйству
и, следовательно, в конечном
счете был выгоден и для коллектива
и для отдельного работника
того предприятия, которое могло
это изделие освоить. В то же время
такой переход порой прямо и
непосредственно угрожал предприятию
ухудшением его финансового
положения, трудностями в
выполнении плана по валу, лишением
премий. Если же завод
продолжал «гнать» старое, давно
освоенное изделие, тогда все было
в порядке, по крайней мере
внешне: предприятие успешно работало,
налог с оборота и отчисления
от прибылей шли в бюджет,
работники получали какие-то
премии. Но устаревшая продукция,
не найдя потребителя, нередко
намертво оседала на складах
и заваливала предприятие.
Фабрика или завод, по сути дела,
в значительной мере работали
вхолостую. Слабая заинтересованность
коллективов отдельных
предприятий в повышении экономической
эффективности производства
сказывалась на общей
эффективности народного хозяйства.
Решения сентябрьского Пленума
ЦК КПСС открыли широкие
возможности для научного управления
хозяйством на основе ленинских
принципов хозрасчета и
материальной заинтересованности.
Длительное время технический
прогресс во многих отраслях в немалой
степени обеспечивался
лишь за счет административных
мер воздействия. Те крупные и
важные предприятия, которые постоянно
находились в поле зрения
руководящих органов, шли в
ногу с техническим прогрессом
благодаря тому, что им оказывалось
постоянное и неусыпное внимание.
На многих же относительно
небольших заводах нередко
положение складывалось так, что
технический прогресс становился
лишь делом совести руководства
предприятия. Решения Пленума
ЦК КПСС позволяют, максимально
используя и умело сочетая экономические
рычаги и моральные
факторы, поставить в качестве
главного стимула развития производства
и технического прогресса
принцип: что выгодно государству,
должно быть выгодно и отдельному
предприятию и отдельному
работнику.
УСЛОВИЯ РАЗНЫЕ, ВЫХОД ОДИН
Недавно мне довелось побывать
на двух заводах, работающих в совершенно
различных условиях и
имеющих перед собой различные,
казалось бы, задачи. Общее между
ними одно: и тот и другой выпускают
главным образом товары
народного потребления. Подольский
механический завод имени
М. И. Калинина дает бытовые
швейные машины. Московский за вод
портативных пишущих машинок
поставляет почти все отечественные
пишущие машинки, используемые
для личных целей.
Подольский механический —
большой и богатый завод, на котором
заняты тысячи рабочих.
На отсутствие внимания со
стороны руководящих органов он
не может пожаловаться. Скорее
наоборот: опека над ним порой
приобретала чрезмерный характер.
В середине 50-х годов планирующие
органы решили доьести
его производственные мощности
до 4 миллионов швейных машин
в год. Работникам завода удалось
отстоять цифру в 3 миллиона.
Предприятие расширили, было получено
и установлено первоклассное
узкоспециализированное
оборудование, уже в 1963 году
завод стал выпускать более 2 миллионов
машин. Чем все это кончилось?
К концу 1964 года запасы
не находивших себе сбыта швейных
машин в торговой сети и на
заводе приблизились почти к 2
миллионам штук. Свыше 100 миллионов
рублей стали мертвым капиталом.
В долгой и обстоятельной беседе
с директором Борисом Дмитриевичем
Поповым мы пытались
из массы причин и следствий выделить
то главное, что обусловило
нынешнее трудное положение завода.
Мнения наши не всегда совпадали:
я искал объяснение главным
образом в общих экономических
условиях, Попов же все время
подчеркивал, что нельзя сбрасывать
со счетов специфику именно
данного производства. Однако
мы оба согласились на том, что
основных причин затоваривания
было две: отсутствие у планирующих
органов четкого представления
о перспективах роста покупательского
спроса на машины и
резкое ухудшение их качества.
Почему? Плановые органы непрестанно
требовали снижения
себестоимости. При. этом они исходили
из достигнутого уровня, а
не из реальных возможностей сокращения
издержек производства.
Что оставалось делать заводу?
Волей-неволей он был вынужден
экономить на качестве. В то же
время государство теряло во много
раз больше на затоваривании
швейных машин.
— Не брали наши машины, да
и все тут. Сначала нас это вроде
не касалось, а потом... Даже стали
раздаваться голоса, что пора
останавливать завод! Вся его территория
была завалена машинами,—
рассказывал Попов.
Сам он еще молод, начал работать
тут кузнецом, был мастером,
начальником цеха. Здесь же окончил
вечерний институт. Директором
его выдвинули как раз в ту
пору, когда на заводе уже стали
сказываться просчеты плановых
органов. Естественно, что для человека,
который буквально вырос
на предприятии, больно было видеть,
как огромные государственные
средства, труд людей омертвлялись
по причинам, которым
трудно было найти сколько-нибудь
разумное оправдание.
— Не по-хозяйски тогда все
выходило,— замечает Попов.— Потом
о нашем заводе рассказала
«Правда». Нам разрешили повысить
себестоимость и за счет этого
повысить качество машин. Правительство
значительно снизило
цены на бытовые швейные машины.
Установили нам на 1965 год план —800 тысяч машин. Это уже
было близко к реальным потребностям
рынка. Нам удалось в значительной
мере «рассосать» затоваривание.
Но, увы, и сейчас еще
140 тысяч машин лежат на заводском
складе!
— Борис Дмитриевич, значит,
производственные мощности использовались
и используются далеко
не полностью? Сохранится ли
такое положение и впредь?
— Да, сейчас мощности используются
не полностью. Но впредь
этого не может быть. И здесь мы
все свои надежды возлагаем на
новую систему планирования. Теперь
мы будем непосредственно
заинтересованы и в расширении
производства и в сбыте своей
продукции. Мы будем заинтересованы
в прибыли. Выгода — это
будет главный ориентир. И мы
примем все меры, которые будут
от нас зависеть, чтобы повысить
рентабельность.
— Какие же меры вы собираетесь
предпринять хотя бы в ближайший
период?
— Мы добиваемся и, видимо,
добьемся установления на 1966
год разумного плана реализации
бытовых машин — на уровне 800
тысяч штук. Больше наш рынок
вряд ли сможет поглотить. Мы
переводим некоторые цеха с производства
бытовых швейных ма-

4
шин на выпуск промышленных.
Спрос на них пока практически
не ограничен, ведь в легкой промышленности
сейчас в массовом
порядке обновляется оборудование.
Д умае тся, что на наших доходах
самым положительным образом
скажется также внедрение
в производство новой бытовой
машины 122-го класса, типа «зигзаг
». Мы надеемся, что она буд
е т лучше и дешевле импортных
машин такого же класса и сможет
завоевать нам массового потребителя.
Большие надежды возлагаем
и на экспорт: сейчас наши
машины охотно покупают даже в
Англии. Видимо, в новых условиях
б уд у т приняты специальные меры,
стимулирующие экспорт... В общем,
на склад работать не будем.
Теперь так нельзя: самим невыгодно.
Не продашь маш и н у— не
получишь прибыль.
Однако, уловив в моих словах,
как ему показалось, определенную
склонность к радикализму и
поспешности в решении сложных
хозяйственных вопросов, Попов
вновь вернулся к той мысли, с которой,
собственно, и началась наша
беседа: «Только не надо торопливости.
Дело касается всего
гигантского хозяйственного механизма,
который мы с таким трудом
и такой тщательностью создавали.
Весь вопрос — в сохранении
преемственности. Мы не начинаем
заново и ничего не разрушаем
из того, что позволило нам добиться
столь впечатляющих успехов.
В хозяйстве были недостатки,
и мы их обязаны ликвидировать,
но это не создание чего-то в корне
отличного от всего прежнего,
это — развитие того, что мы уже
сделали».
На заводе пишущих машинок
сложилось иное положение. Мощности
тут небольшие, оборудование
устарелое, особым вниманием
планирующих органов это предприятие,
по непонятным причинам,
никогда не пользовалось, хотя
это производство весьма рентабельно.
Ограниченные производственные
мощности завода —
главная причина нехватки на рынке
пишущих машинок, спрос на
которые неуклонно растет сейчас
и, видимо, будет расти в будущем.
С другой стороны, традиционные
методы обязательного планового
снижения себестоимости без учета
реальных условий производства
отрицательно сказались на качестве
машинок, на что не раз обращала
внимание наша печать. В
условиях постоянно напряженного
плана завод не был заинтересован
ни в улучшении качества нынешней
модели, ни в освоении новых
образцов продукции.
— Наша главная проблема теперь,—
говорит директор Евгений
Николаевич Ларин,— найти сред ства
для расширения производства.
Раньше их нам, попросту говоря,
не давали. Вы, дескать, маленькие,
не первостепенные, подожд
ете. А эти «маленькие» давали
государству большой доход,
который позволил бы быстро окупить
любые капиталовложения.
Сейчас, когда часть прибыли можно
буде т оставлять на предприятии,
мы надеемся, что получим
собственные средства для расширения
производства. Обновив оборудование,
мы сможем не только
увеличить выпуск машинок, но и
улучшить их качество, что сразу
скажется и на доходах. Наконец,
мы сможем удовлетворить многочисленные
заявки на различные
типы машинок, которых мы пока
не выпускаем. Например, композиторы
просят наладить производство
нотнозаписывающей машинки.
Сейчас нам это невыгодно: ничего
хорошего, кроме угрозы
срыва плана, эти машинки не сулят
нам. Но когда завод будет
заинтересован в росте оборота
в росте прибылей, мы обязательно
наладим выпуск таких машинок:
это буде т выгодно... Вот есть
у нас соседи — швейная фабрика,—
продолжает директор.—
Сколько раз я просил их наладить
у себя раскрой суконок д ля подставок
к нашим машинкам! Мы у
себя это делали вручную, дорого
обходилось. А они отказывались:
невыгодно, в плане этого нет.
Сейчас, когда они уже больше
полугода работают в новых условиях
и весь коллектив болеет за
прибыль предприятия, они сами
пришли к нам: «Давайте мы вам
будем делать суконки, у нас материалы
остаются, « е пропадать
же добру!»
Но я не согласен,— говорит
Ларин, и чувствуется, что ему уже
не раз приходилось вести полемику
такого рода,— с теми, кто говорит,
что развязывание хозяйственной
инициативы предприятий
приведет к разгулу рыночной стихии.
Государство сохраняет в своих
руках все экономические рычаги
воздействия, такие, как цена
или кредит, которые позволят ему
с успехом в зародыше прекращать
любые анархические тенденции.
Новые меры — это не угроза плановости,
это только использование
тех возможностей, о которых
раньше иногда забывали.
Мое неосторожное замечание о
том, что возможности роста завода
все-таки, видимо, ограничены,
вызвало бурное негодование Ларина.
— Если бы у нас были средства,
и были бы мощности, и была заинтересованность
в росте производства
и сбыта, мы бы очень
многое могли сделать. Рынок ведь
необъятный!— убеждал он меня.—
Вот мы делаем электроуправляе-
мые машины. Сейчас у них ограниченный
круг применения. А кое-
что к ним приделать, кое-что добавить
— и их любая контора с руками
оторвет! Или вот пишущая
машинка для слепых— «Ласточка».
Мы ее сами, собственными силами
сконструировали от начала до конца.
Внутренние потребности страны
мы почти насытили. Но ведь
это абсолютно патентно-чистая машина,
лучше любых зарубежных
образцов! Мы бы с успехом могли
ее экспортировать. Но пока это
ни в план не вписывается, ни оборудования
нет для ее безупречной
отделки... Нет, если все пойдет
так, как наметил Пленум ЦК, возможности
перед нами действительно
безграничные!
* *
*
На заводах решения Пленума
ЦК КПСС никого не оставили безучастным.
Споры вспыхивают постоянно,
иногда высказываются
прямо противоположные точки
зрения, многое еще непонятно и
неясно. Но один, и, на мой взгляд,
главный, элемент можно выделить
во всех высказываниях: и рабочие,
и мастера, и инженеры испытывают
чувство глубокого удовлетворения
тем, что решения Пленума
ЦК КПСС проникнуты духом искреннего
доверия к человеку, верой
в творческие силы народа,
его инициативу, зрелость, в его
чувство государственной ответственности.
А
ее тысячи номеров — таков итог работы редакции
журнала «Огонек» с 1 апреля 1923 года по сегодняшний
день, за сорок два с лишним года. Еще тысяча
номеров прибавится только через двадцать лет.
Первая редакция журнала помещалась в маленькой
комнате в Благовещенском переулке. Делали
журнал очень молодые люди. Журнал выходил на газетной
бумаге, цветных иллюстраций не имел, обложка была блед но-
зеленого цвета. Тем не менее «Огонеклям, тираж его начал быстро расти. » полюбился читатеКоллектив
журналистов «Огонька» с первого года существования
журнала стремился сделать его событийным. Все, что
происходило в Советской стране или за рубежом, отражалось
на его страницах. Постепенно он обрастал авторским активом,
сетью корреспондентов. Обильно иллюстрированный,
журнал предоставлял возможность читателю не только узнать
новости, но и увидеть их. Будучи общественно-политическим
журналом, он широко открыл свои страницы современной
новеллистической литературе и Поэзии. Многие литераторы,
ныне пользующиеся заслуженной известностью, начинали свой
творческий путь в «Огоньке».
Первые пятилетки, насыщенные радостью созидания, молодые,
только что возникшие колхозы, первые герои тр уда, прославившие
свои имена; новые города, возникавшие там, где
раньше лежали немереные версты пустынных земель, важнейшие
международные события, происходившие в разных
концах нашей планеты,— вот содержание журнала в довоенные
годы.
Когда фашистская Германия напала на Советский Союз,
«Огонек» стал фронтовым журналом. Часть его сотрудников
уехала в армию.
В те тяжелые годы не хватало бумаги, нередко приходилось
сдваивать номера, но страницы «Огонька» пылали гневом,
звали к борьбе и победе.
После Великой Отечественной войны «Огонек» получил новую,
более совершенную производственную базу и приобрел
вид, к которому привык нынешний подписчик. Цветные репродукции
дали возможность редакции знакомить читателей с
лучшими произведениями классической живописи, с картинами
выдающихся советских и иностранных художников. Большая
читательская почта «Огонька», участие многих выдающихся
советских писателей и художников в работе журнала повысили
интерес читателя к журналу: тираж его возрос почти
до двух миллионов.
Много усилий в создание «Огонька» вложили его первый
редактор Михаил Кольцов и редактировавшие журнал в последующие
годы писатели Евгений Петров и Алексей Сурков.
Редакция сознает свою большую ответственность перед такой
огромной читательской аудиторией и стремится сделать
журнал острым, злободневным, оперативным и вместе с тем
высокохудожественным. Отчитываясь на многочисленных читательских
конференциях в своей работе, редакция с готовностью
использует мнения и пожелания читателей.
Для нас, работников редакции «Огонька», сумма номеров
составляет итог многих лет жизни, отданных журналу, отданных
нашим советским и зарубежным читателям.