*7015. СТО ДНЕЙ ОДНОГО ВЕКА

[Сергей Ковалев]

ХОЛОКОСТ - не только величайшая гуманитарная трагедия. Это еще и точка отсчета для новейшей истории человечества, абсолютная система координат всей нашей современной жизни: политики, философии, права, даже искусства.

Благодушная либеральная философия часто не идет глубже расхожих утверждений типа "Народ всегда прав", "Обычай всегда свят". Эти "истины" - плод недоразумения. Совсем не всегда прав народ. Он, увы, имеет обыкновение грешить ничуть не меньше личности, а пожалуй, даже больше.

Ошибки большого коллектива, в том числе и нравственные, возникают легче.
Нельзя говорить о юридической вине немцев или русских за преступления тоталитарного режима. Понятие коллективной юридической вины противно основам права. Но совсем не так обстоит дело с нравственной виной. Если ты достаточно хорош, то рядом с тобой не могут безнаказанно происходить преступления. Немцы позволяли себе не знать, что существуют лагеря уничтожения, даже если смутно и догадывались - гнали от себя эти мысли. И русские, между прочим, о Гулаге тоже не особенно размышляли, иногда даже выходили на демонстрации с требованием расстрела то троцкистских, то бухаринских, то еще каких-нибудь собак...

Рискну высказать мысль, которая многим покажется крамольной. К Холокосту, пусть и очень маленькими шагами, ведет распространенный предрассудок: приоритет коллективного права над индивидуальным. Он основан на небескорыстной арифметике: коллектив, государство - это много. А личность - величина микроскопическая. Как писал Маяковский, "голос единицы тоньше писка". Эта примитивная и небескорыстная арифметика начинает путь к кошмару происшедшего в результате Второй мировой войны. Потому что подлинное право - это то, о чем говорят независимо от цвета кожи, языка, вероисповедания, социального происхождения или социального статуса. Коллективное право же - всегда зависимо.

Если коллективное право выше права личности - то право большого коллектива, конечно же, выше права коллектива маленького. Вот тут-то понятие права автоматически перетекает в нечто совсем иное - в интерес. Интерес большого коллектива противопоставляется интересу меньшинства. И тут народы и страны неожиданно оказываются на пороге массовых репрессий.

Увы, у нас в России дела с этим обстоят далеко не благополучно. Мы, как зачарованные, следим за митингами и парадами баркашовских парней, с омерзением листаем "Новый порядок", "Штурмовик" и "Завтра". И гораздо меньше внимания обращаем на более серьезную, более укорененную в российской политической традиции опасность.

Великодержавный национализм стал у нас неофициальной, латентной идеологией государственного аппарата еще во второй половине 1940-х гг. По моему глубокому убеждению, имперский державный национализм, демонстрируемый сегодня зюгановской КПРФ, - не историческая случайность, а непреложная закономерность. Но это относится не только к сегодняшним коммунистам, но и к значительной части сегодняшних реформаторов.

Чеченская война стала одновременно индикатором этих процессов и мощным их катализатором. В условиях чеченского кризиса директор ФСБ получил возможность публично, с телеэкрана, объявить целый народ бандитской нацией. Сожженные Самашки, уничтоженный Грозный, ужасы фильтрационных лагерей - зарницы нового Холокоста. И это работа не Баркашова и не Жириновского. Это сделала власть, называющая себя демократической - возможно, даже искренне.

Опасность фашизации России останется до тех пор, пока коренным образом не будет реформирована существующая система власти, пока государство не прекратит ставить себя над обществом и вне его, пока не перестанет упорствовать в своем сопротивлении всякому эффективному общественному контролю. Иными словами, пока власть в России не перестанет считать себя высшей национальной ценностью, сакральным инструментом, завещанным нам веками нашей истории. Пока государственные деятели будут наперебой обижаться за державу и не начнут обижаться за жителей этой державы - за каждого в отдельности и за всех вместе, ксенофобия и расизм останутся, независимо от их воли, существенным фактором общественной жизни в нашей стране.

Любое массовое уничтожение людей, совершенное для достижения политических или военных целей, - это Холокост. Любое ограничение прав человека по национальному, расовому, классовому или религиозному признаку, независимо от того, является ли оно следствием идеологического мифотворчества или вызывается так называемыми "прагматическими соображениями", - это дорога к Холокосту. Любая попытка ввести в правовую теорию и практику принцип коллективной ответственности по любому групповому признаку - это правовой Холокост.

Только твердость и последовательность общества в борьбе против государственных, именно государственных, проявлений национализма и ксенофобии может удержать Россию от сползания к новой диктатуре фашистского или фашизоидного типа.