http://rushist.com/index.php/philoso...oe-soderzhanie
В 1749 г. академия города Дижона предложила на тему конкурсного сочинения вопрос исторический: способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов? Но Руссо, принявший участие в конкурсе и выигравший его, превратил этот вопрос в вопрос философский. Ответ, данный им, был отрицательным, и в этом и заключалась вся его оригинальность. Появление в печати рассуждения Руссо о науках и искусствах произвело сильную сенсацию в обществе и вызвало немало возражений, из которых одно принадлежало польскому королю Станиславу Лещинскому; Руссо на некоторые возражения отвечал, по возможности смягчая и умеряя резкости своей брошюры.
Вопрос Дижонской академии как нельзя более отвечал складу ума Руссо и его тайным думам. Он сам рассказывает в своей «Исповеди» с обычным преувеличением своих душевных волнений, как поразил его вопрос о влиянии наук и искусств на нравы, когда он однажды случайно прочитал в газете объявление о дижонской теме. Руссо рассказывает, что на него внезапно нашло что-то вроде вдохновения, совершенно его опьянившее, что от волнения он залился слезами, сам того не замечая, и что если бы он мог записать хотя бы лишь четвертую часть тех мыслей, которые в беспорядке пронеслись в его голове, то он с очевидностью для всех доказал бы все противоречия в наших учреждениях, портящих человека, существо по природе своей, однако, доброе. Выходом в свет первого рассуждения Руссо на тему дижонской академии открывается период его широкой литературной известности.
О содержании произведения «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов» лучшее понятие могут дать некоторые отдельные его места.
Руссо приступил к своему предмету, как моралист, обличающий испорченность своих современников. Но откуда же происходит порча нравов? «Где, – говорит Руссо, – нет никакого следствия, нет надобности и искать причину, но здесь следствие очевидно: это – настоящее развращение, и наши души портились по мере того, как наши науки совершенствовались. Быть может, скажут, что это лишь несчастье нашего времени. Нет, господа: бедствия, причиняемые нашим пустым любопытством, столь же стары, как мир... Всегда можно было видеть, как добродетель убегала по мере того, как светоч наук и искусств восходил над нашим горизонтом, и это явление наблюдалось во все времена и во всех местах».
Образованным нациям Руссо противополагает «небольшое число народов, которые, будучи предохранены от этой заразы пустых знаний, своими доблестями создали собственное счастье и послужили примером для других народов». Таковы были персы, скифы, германцы времен Тацита и сами римляне «во времена своей бедности и невежества». Руссо приводит далее разные примеры в доказательство того положения, что «роскошь, распущенность и рабство были всегда наказанием за наши надменные усилия выйти из счастливого неведения (l'heureuse ignorance), в которое нас поставила вечная мудрость... «Народы, – восклицает Руссо, – узнайте раз навсегда, что природа хотела вас предохранить от науки, как мать вырывает опасное оружие из рук своего ребенка, что каждая скрываемая ею от вас тайна есть какое-либо зло, от которого она вас оберегает, и что тот труд, с каким дается вам наука, должен считаться одним из самых значительных её благодеяний!» Руссо ссылается также на старинное сказание, перешедшее из Египта в Грецию, по которому изобретателем наук было божество, враждебно относившееся к спокойствию людей. «Науки и искусства, – продолжает он, – обязаны происхождением нашим порокам»: астрономия – суеверию, красноречие – честолюбию, ненависти, лести и лжи, геометрия – жадности, физика – пустому любопытству и т. д., и «такое низкое происхождение (le défaut de leur origine) наук особенно ярко отражается на их предметах. Что стали бы мы делать с искусствами без роскоши, их питающей? Без людской несправедливости к чему служило бы правоведение? Что сталось бы с историей, если бы не было тиранов, войны, заговорщиков?... Если науки пусты по предметам, которые себя ставят, то еще более они опасны по своим следствиям. Рожденные праздностью, они в свою очередь ее питают, и непоправимая потеря времени есть первый ущерб, какой они наносят обществу... Ответьте мне, знаменитые философы, вы, благодаря которым мы знаем, каким образом тела взаимно притягиваются в пустом пространстве, каковы в обращениях планет отношения пройденных пространств к временам... ответьте мне, говорю я, вы, от кого мы получили столько возвышенных знаний: если бы вы не научили нас ни одной из этих вещей, разве нас от этого стало бы меньше, разве бы мы хуже управлялись были, менее грозны, не так процветали бы или сделались бы порочнее?» Если уж работы наиболее просвещенных ученых, по мнению Руссо, бесполезны, то произведения «неизвестных писак и праздных литераторов» прямо вредны. Без них, считает Руссо, «нравы были бы здоровее и общество пользовалось бы большим спокойствием. Но эти пустые и легкомысленные говоруны приходят со всех сторон, вооруженные своими пагубными парадоксами, подкапывая основы веры и уничтожая добродетель. Они встречают презрительными улыбками старые слова – отечество и вера и пользуются своими талантами и своей философией в целях истребления и унижения всего, что только есть самого священного между людьми».
Уже здесь мы встречаемся у Руссо с идеализацией естественного состояния – идеей, которая красной нитью проходит через большинство его последующих работ. «Нельзя, по его словам, размышляя о нравах, не вызывать в своем уме образ простоты первобытных времен. Глаза постоянно обращаются к прекрасному берегу, украшенному рукою одной природы, и сожалеешь, что от него удаляешься». В другом месте Руссо ставит вопрос, «откуда же происходят бедствия человечества, как не от пагубного неравенства, введенного между людьми отличием талантов и унижением добродетелей. Вот самое очевидное действие нашего учения и самое опасное из его следствий. О человеке более не спрашивают, честен ли он, но есть ли у него таланты, и не спрашивают о книге, полезна ли она, но хорошо ли она написана. Награды расточаются остроумию, а добродетель остается без почета... У нас есть физики, геометры, химики, астрономы, поэты, музыканты, живописцы, но у нас нет более граждан, а если и есть еще граждане, рассеянные по нашим покинутым деревням, то они там погибают в бедности, презираемые всеми». Руссо думает, что если только потомки наши «не будут безумнее нас, они возденут руки к небу и с горечью в сердце своем скажут: «всемогущий Боже, держащий в деснице своей все души наши! освободи нас от просвещения и гибельных искусств наших отцов и возврати нам невежество (l'ignorance), невинность и бедность, – единственные блага, способные создать наше счастье и имеющие цену пред лицом Твоим!» Рассуждение Руссо о порче нравов, приносимой цивилизацией, оканчивается таким воззванием к добродетели: «о, добродетель, возвышенная наука простых душ! Нужно ли столько труда и подготовки, чтобы тебя познать? Разве твои правила не начертаны во всех сердцах? Разве не достаточно для усвоения твоих законов уйти в самого себя и прислушиваться к голосу совести, когда умолкают страсти? Вот истинная философия, сумеем же довольствоваться ею!»...
Нельзя было более принципиально вооружиться против научного образования. Если Руссо, как моралист, и высказывал немало горьких истин просвещенному обществу своего времени, если впоследствии он и смягчал свою мысль, доказывая даже, что истребление наук лишь привело бы к еще худшему варварству, если в своем ответе польскому королю, а еще больше во втором своем рассуждении («О происхождении неравенства между людьми») он и винит в общественном зле уже не сами науки и искусства, а неравенство, установившееся в гражданском состоянии, то все-таки в произведении «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов» выразилось вполне его отношение к научному образованию, его протест не против одной пустоты и испорченности светского общества, но и против господства ума во всей духовной жизни эпохи, его нерасположение к направлению, принятому умственным движением XVIII века, его симпатия к инстинктивной жизни населения заброшенных деревень и идеализированного первобытного состояния. Все это мы найдем и во втором его рассуждении – о происхождении неравенства между людьми.