[Сергей Королев]

Прежде всего-речь идет действительно о школе в самом прямом и буквальном смысле слова. Шахматные секции в домах и дворцах пионеров, где тренеры учат ребят способных и не очень, разбирают с ними выигранные-проигранные партии, проводят теоритические занятия…. Масса соревнований для детей и юношей всех возрастов и всех регионов. Пионерские олимпиады. Командные первенства для домов пионеров-в Москве в мое время, то есть в середине 60-х, в команду входило 20, помнится, человек, 20 досок: юноши, мальчики, девушки….. Тогда, в 60-е, разворачивалась эпохальная борьба между Московским городским Дворцом пионеров и стадионом Юных пионеров.
Отбор был жесткий, но естественный. Конкуренция, отсев и продвижение талантов. Пусть неудачник плачет. И он плакал-и искал другого применения своим способностям, в то время как удачник, молодой и одаренный, шел дальше, к вершинам и званиям….
На более высоких этажах отбор ужесточался предельно. Полуфиналы чемпионата СССР были страшным испытаниям, несравнимым с большинством международных турниров-даже для весьма известных гроссмейстерам.
Подняться на самый верх в этих условиях можно было лишь за счет качества игры, качества, которое давала только гигантская работа над собой,-или же обладая сверхординарным, граничащим с гениальностью, талантом. На опыте, на профессиональных штучках, на всезнании и эрудиции уйти можно было недалеко, добраться лишь, как говорится, «до степеней известных», но не дальше.
Таланты умели выявлять, шлифовать, гранить; перед теми, кто обладал указанными сверхординарными способностями, умели поставить соответствующего масштаба задачу. В свое время совсем еще юный Гарри Каспаров занимался в школе экс-чемпиона мира Михаила Ботвинника. Гарри был очень возбудимым мальчиком, часто принимал за доской импульсивные решения. Ботвинник говорил ему: «Гарик, есть опасность, что из тебя получится новый Ларсен или Тайманов». А Ларсен и Тайманов, надо сказать, в те годы входили в мировую десятку, рубились в претендетских матчах…. А для Ботвинника они были всего лишь воплощением, персофиникацией легковесного стиля и неглубокого, поверхностного понимания шахмат. И Каспаров знал едва ли не с детства, что остановка, «замораживание» на уровне Ларсена, самого Ларсена, прозванного некогда «холодным убийцей за шахматной доской», для него, для его тренеров, для его близких-конец величайшей мечты, крах дела его жизни.