25 лет новой России. Часть III
http://expert.ru/russian_reporter/20...-chast-tretya/
Дмитрий Карцев, Софья Дворцова, при участии Анны Шершаковой 28 apr 2016
Фото: Олег Булдаков/ИТАР-ТАСС
«РР» публикует третью серию документального сериала, посвященного последнему этапу отечественной истории, который ознаменовался распадом СССР и учреждением Российской Федерации четверть века назад, в 1991 году (см. вторую часть, посвященную 1992 году, в № 7 (409) от 17 марта 2016 года). «РР» попытался вспомнить все и воссоздать как можно объемную картину событий 1993 года. За один этот год Россия в уменьшенном масштабе пережила почти все бурные события XX века: революцию, мятеж, гражданскую войну, даже религиозный кризис. Мы по-прежнему пытаемся смотреть на них не с позиции сегодняшнего дня, а исторично — стремясь понять цели, мотивы, чувства людей, творивших наше прошлое
Второй новый год подряд приносил России революционные изменения. Прошлогодняя — либерализация цен — затронула почти всех граждан страны. Случившаяся 1 января 1993 года отмена выездных виз, наоборот, — минимальный их процент. Тем не менее в обоих случаях «революция сверху» не прибавила верхам политических очков.
Жесточайшие ограничения на выезд за рубеж (его разрешали только после длительной и сложной проверки на благонадежность, и то не всем категориям граждан) были одним из главных символов «старого режима». Теперь процедуру максимально упростили: достаточно получить новый заграничный паспорт — и вперед, открывать мир.
Газеты иронизировали: у россиян появился новый повод гордиться своей страной — теперь из нее можно свободно уехать.
На самом деле это было некоторым преувеличением. Как писали «Московские новости», «рухнувший от старости мощный железный занавес заменяется изящными железными занавесочками». Речь о сложных и диковинных правилах получения виз на въезд в западные страны, который оказался еще и весьма недешевым удовольствием.
К примеру, чтобы посетить Болгарию, про которую еще в советское время была сочинена поговорка «курица не птица, Болгария не заграница», требовалось доказать наличие не менее 40 долларов на каждый день проживания. Это на четыре доллара больше, чем составляла среднемесячная зарплата в России на январь 1993 года.
Что уж говорить о препонах, сохранившихся на самой российской границе — из-за бюрократической неразберихи и, очевидно, из-за желания сотрудников соответствующих служб улучшить собственное материальное положение! Дело в том, что вновь принятые правила свободного въезда касались только обладателей паспортов, полученных после 1 января 1993 года. Остальным требовался старый добрый штамп с разрешением на выезд. А где его получить, если «компетентные органы» попросту прекратили существование или, по крайней мере, соответствующую деятельность? Пограничники разводили руками: получайте новые паспорта (за которыми, как нетрудно догадаться, выстроились гигантские очереди), ну или пройдите вон в ту комнату — да-да, вперед и налево, — поговорите там, может, сумеете нас как-то заинтересовать…
С учетом дороговизны дальних заграничных путешествий главными выгодоприобретателями визовой революции в первый момент стали челночники из внутренних районов страны (для жителей приграничных и так существовали облегченные правила пересечения границы). Они были избавлены от утомительных процедур получения разрешения на выезд. Но стали и главными жертвами, на собственной шкуре ощутившими, что значит новая российская коррупция.
Всего же за 1993 год из России выехало чуть более полутора миллиона человек (годом позже — уже два с половиной).
В итоге отмена выездных виз стала своеобразным зеркалом первоначального реформаторского процесса. Большинство россиян еще долго не осознавало никакой пользы от проведенных преобразований; немногочисленные граждане, вовлеченные в процесс, надолго запомнили все издержки, сопряженные с обрушившейся на них свободой. И все вместе с завистью, переходящей в негодование, смотрели на совсем уж малочисленных представителей элиты, которых все эти проблемы не касались ни до, ни после отмены виз. Когда же еще через несколько лет, с наступлением относительной экономической стабильности, выездной туризм стал действительно массовым, свободный выезд за границу воспринимался уже как данность и не ставился в особую заслугу реформаторам.
«Ледокол» тронулся
В самом начале года на прилавках российских книжных магазинов появилась книга «Ледокол» бывшего офицера КГБ Виктора Резвуна, писавшего под псевдонимом Суворов. Она немедленно стала бестселлером: якобы опираясь на секретные архивы, Суворов утверждал, что Гитлер напал на СССР в упреждающем порядке, узнав о планах Сталина вторгнуться в Европу первым.
Годы перестройки были отмечены масштабным развенчанием культа Сталина в прессе и на телевидении. Из теневого героя, коим второй советский лидер оставался в брежневские времена, он превратился в монстра во плоти — олицетворение всего коммунистического зла. Книга Суворова вроде бы продолжала ту же линию, однако вызвала недоумение даже у историков, которых трудно заподозрить в симпатиях к «отцу народов»: никаких доказательств «ледокольной» теории в доступных источниках не удается найти до сих пор. Это уже дало повод поднять голову сталинистам: вот чего стоят все ваши разоблачения, вот красная цена вашим обвинениям! Шум, произведенный «Ледоколом», повлияет на события далеко не одного только 1993-го: он предопределит раскол общества на многие годы вперед.
После крушения СССР и всех развенчаний перестройки из общих исторических ценностей у российского народа осталась Великая Победа; отказаться еще и от нее он в массе своей не был готов.
Вневременное правительство
Сторонники президента Бориса Ельцина. Для них он пока еще герой и народный президент
Фото: Олег Булдаков/ИТАР-ТАСС; Юрий Абрамочкин/РИА Новости; из архива пресс-службы (2)
Политические преобразования явно не поспевали за социально-экономическими изменениями, добавляя к ним ощущение стихийности, хаотичности и нестабильности. Утверждение в декабре 1992 года первого полноценного главы российского правительства Виктора Черномырдина дало надежду, что острая фаза конфликта между президентом Ельциным и законодательной властью преодолена. К радости противников «шоковой терапии»: наконец, мол, во главе Совмина «крепкий хозяйственник», вот уже и говорит про рынок без базара. И почти что к ужасу апологетов реформ — по тем же самым причинам.
Но довольно быстро выяснилось, что надежды одних и страхи других были безосновательны. То ли Черномырдин с самого начала не собирался удовлетворять лоббистские ожидания депутатов Верховного Совета, то ли президенту удалось быстро его «перевербовать», — в любом случае уже в первые месяцы работы нового Совмина стало ясно, что Ельцин проявил незаурядное политическое чутье и нашел нужного человека.
Когда в марте открылся очередной Съезд народных депутатов, речи Черномырдина мог бы поаплодировать и Егор Гайдар: продолжение курса реформ, жесткая финансовая политика, «прагматичная и приземленная», единство всех ветвей власти. Если бы Руслан Хасбулатов, глава законодательного корпуса — к тому времени не только аппаратный, но и идейный — обладал ораторскими талантами Черномырдина, то мог бы несколькими месяцами раньше произнести легендарную фразу «Хотели как лучше, а получилось как всегда», которой сам премьер-министр порадует россиян после неудачи денежной реформы в августе 1993 года.
Убедившись, что союзника в лице главы правительства найти не удалось, съезд перешел в наступление, вернув себе право отрешать президента от должности фактически по малейшему поводу, а главное — вмешиваться в решение буквально любых вопросов. Получалась этакая суперпарламентская республика. Таковую, собственно, и предусматривала Конституция РСФСР 1978 года, с одним существенным уточнением: принимая Основной Закон в самый разгар брежневского «застоя», всерьез не рассчитывали, что кто-то когда-то будет следовать его букве.
Ельцин ответил телеобращением, в котором объявил, что распускает Съезд и вводит «особый порядок закона». Надо ли говорить, что никакими формальными полномочиями для этого он не обладал? Тем не менее депутаты поспешили пойти на попятную. Формально началась процедура импичмента, но фактически она была заранее обречена, не в последнюю очередь усилиями того же Хасбулатова, очевидно еще рассчитывавшего на тихое, аппаратное разрешение политического кризиса.
Свою суверенную волю предстояло выразить российскому народу — на 25 апреля назначили референдум о доверии власти.
А Виктор Черномырдин в итоге станет рекордсменом на посту премьера, проработав больше пяти лет, до марта 1998 года, и даже после своей отставки не нарушит своего оммажа Борису Ельцину, лишний раз доказав, что тот сделал ставку на правильного человека.
Председатель Совета Министров Виктор Черномырдин на IX внеоче редном съезде народных депутатов
Фото: Олег Булдаков/ИТАР-ТАСС; Юрий Абрамочкин/РИА Новости; из архива пресс-службы (2)
Апрельские тезисы
Борьба за референдум — как за саму идею, так и за конкретные формулировки вопросов — была долгой и изнурительной. Депутаты шли на него явно неохотно. Сторонники Ельцина были уверены, что парламент просто боится доказательств массовой поддержки президентских реформ. И действительно, опросы свидетельствовали о том, что президент остается самым популярным политиком страны, а критиковали его все чаще те, кто считал, что в своем курсе он недостаточно решителен, а не наоборот. Так, Константин Боровой, в то время видный биржевик, заявил, что Ельцин ведет себя со съездом «как баба, а не как всенародно избранный президент».
«Ельцин, кстати, получает на орехи за свое благодушие, — писала в своем дневнике Татьяна Юрьева, сотрудник Музея Маяковского. — Страна жаждет более сурового режима. Он ей просто необходим».
С другой стороны, в Верховном Совете полагали, что всенародное голосование даст начало только новому витку конфликта, потому что оставалось неясным, какие по его результатам должны последовать политические решения. Ельцин предлагал рубануть сплеча, спросив у россиян, кому они доверяют проведение реформ — парламенту или президенту. Хасбулатов возражал: если в доверии будет отказано одному из органов, то Россию ждет либо диктатура без парламента, либо анархия без главы исполнительной власти.
В итоге сошлись на четырех вопросах: о доверии президенту, об одобрении проводимой им социально-экономической политики, о досрочных выборах сразу и главы государства, и Верховного Совета.
Большим, как бы сейчас сказали, пиаровским успехом команды Ельцина считается четырехсложное «да-да-нет-да»: именно так сторонникам президента предлагалось отвечать на поставленные вопросы. Под этим названием референдум и остался в новейшей истории.
А накануне плебисцита Ельцин предложил россиянам упростить себе жизнь и ответить «да» на все четыре вопроса, в том числе и о досрочных президентских выборах. Тем самым он сделал еще один эффектный политтехнологический ход. С одной стороны, продемонстрировал, что не боится новых выборов. С другой, как бы заранее присвоил себе голоса всех тех, кто выступит за досрочные выборы: поди разберись после такого заявления, почему они сказали «да» — из неприязни к Ельцину или, наоборот, в знак поддержки.
Однако все это так и осталось пропагандистским искусством ради искусства: участники голосования ответили «да» на первые два вопроса — о доверии президенту и его экономической политике, и «нет» на оба вопроса о досрочных выборах. Притом методика подсчета голосов различалась: по первому и второму пункту считали голоса только участников референдума, по третьему и четвертому процент вычисляли от общего количества граждан страны.
Впрочем, сочувствующие президенту СМИ — а таких, надо сказать, было большинство — все равно провозглашали победу, мотивируя это тем, что за перевыборы парламента проголосовала почти половина россиян (43%), против только 19%. Относительно судьбы главы государства голоса разделились почти поровну: тридцать на тридцать.
Но формальных оснований для роспуска Верховного Совета у Ельцина так и не появилось. Более того, полученный результат предполагал, что конфликтующим ветвям власти нужно как-то уживаться вместе. А это Ельцина не устраивало. Парламент-то был не против сохранить президента, просто лишив его всех реальных рычагов власти. Зато глава государства по понятным причинам не желал работать с таким парламентом.
Не вполне ясно было даже, какую именно социально-экономическую политику одобрили россияне. «Мощный социал-демократический импульс, который получила экономика России в марте-апреле, дает основания для того, чтобы присудить победу по второму вопросу отнюдь не монетаристам-реформаторам гайдаровского круга, а сторонникам плавного вхождения в рынок», — писал, в частности, «Коммерсантъ».
Тем не менее «итоги референдума обязывают президента действовать быстро и решительно», настаивали «Известия». Но Ельцин не пошел на нарушение принятых договоренностей. Вряд ли это добавило ему сторонников, зато противников, очевидно, воодушевило и, возможно, убедило в слабости президента.
Еще перед референдумом оппозиция подала заявку на проведение 1 мая крупного шествия от Калужской площади к Кремлю. Однако за два дня до намеченного мероприятия президент своим указом запретил проведение массовых акций в пределах Садового кольца в этот день. Демонстрантам предложили пройтись до Крымского моста — примерно триста метров; они с этой идеей не согласились и двинулись по Ленинскому проспекту в сторону Воробьевых гор. Там их уже ожидал милицейский спецназ.
«Организаторы демонстрации не имели разрешения двигаться по Ленинскому проспекту, при этом подразделения ОМОН стояли неподвижно, а колонна демонстрантов шла на них — ясно, кому принадлежала инициатива столкновения», — писали «Известия».
«Со стороны центра на Крымском мосту стояли кордоны милиции… На улице Димитрова (ныне Большая Якиманка — «РР») тоже стояли заградительные отряды. Таким образом, все пошли по Ленинскому проспекту, потому что поперек него не стоял никто, — это уже “Российская газета”, в то время подконтрольная Верховному Совету. — Относительно первых минут противостояния мы можем поделиться свидетельствами двух участников митинга. Один утверждал, что группа лиц в штатском, постоянно находившихся в гуще событий, переговаривалась по рации с человеком, чей голос живо напоминал голос мэра Лужкова, который повторял: “Жестче, жестче”».
Так или иначе, в ходе столкновений пострадало около 200 бойцов ОМОНа и не менее 70 участников митинга. «Известия» особенно упирали на то, что омоновцы были не готовы дать отпор авангарду протеста, и даже журналист «Российской газеты», избегая слова «боевики», признавал, что в первых рядах шествия шли те, кто был готов «к немедленной войне», выделенные из «представителей офицерского собрания».
Казалось, первомайские столкновения, чудом не приведшие к человеческим жертвам, должны были стать кульминацией противостояния ветвей власти.
Урок 93-го года № 1: системные конфликты не прекращаются в результате психологического шока. Как бы сильным этот шок ни был, он в лучшем случае способен дать передышку. Развязка наступает, только когда устранены как минимум политические причины. А до этого было еще очень далеко.
Булат Окуджава — любимец советской интеллигенции, часть из которой была по-прежнему очарована постсоветской свободой, а другая уже разочарована многочисленными бытовыми неурядицами, — просил дать «каждому то, чего у него нет». Добыванием этого с разной степенью успешности и занималась каждая из противоборствующих сторон большую часть 93-го года.
Ельцину и реформаторам как воздух необходимо было расширение социальной базы — не просто тех, кто надеялся на реформы, а тех, кто уже извлек из них конкретные дивиденды. В свою очередь, Верховному Совету остро не хватало силового ресурса для борьбы с президентом.
Диктатура буржуазии
Борис Ельцин и финансист Джорж Сорос во время встречи. Сорос открывает грантовую программу в России
Фото: Александр Сенцов и Александр Чумичев/ИТАР-ТАСС; Diether Endlicher/AP Photo; из архива пресс-службы
В самом начале года американский финансист и филантроп Джордж Сорос объявил о намерении инвестировать в российскую и постсоветскую науку впечатляющую по тем временам сумму — 100 миллионов долларов. После личной встречи Сороса с Ельциным в январе программе был дан ход. За один только 1993 год Международный научный фонд, учрежденный Соросом, потратил на поддержку российской науки свыше 16 миллионов долларов (при государственных расходах на те же цели примерно в 9 миллионов долларов).
Соросовские гранты по 500 долларов получили около 20 тысяч ученых. Учитывая, что средняя зарплата по стране колебалась в районе 40 долларов (в академической сфере — 20) и порядка 56% исследователей жили за чертой бедности, поддержка была действительно немалой. Она должна была стать зримым свидетельством того, что даже в трудный «переходный период» ученых не оставят один на один с надвигающейся бедностью.
Оборотной стороной процесса был рост расслоения в научном сообществе, подобный тому, что шел в обществе в целом. Но в 1993 году это еще не было так заметно; оставалась надежда, что пришедшими с Запада благами смогут воспользоваться все или почти все желающие.
Если ученым было приказано выжить, то российским предпринимателям предстояло зажить полноценной новой жизнью. В массовой культуре она чуть позже была осмыслена с недоброй иронией: «новые русские», малиновые пиджаки (по одной из версий, вошедшие в моду после того, как их стали носить «знатоки» телеклуба «Что? Где? Когда?» — любимого развлечения все той же советской интеллигенции), «голда», шестисотый мерседес.
С культурологической точки зрения во всех этих карикатурных атрибутах прослеживается вполне естественное стремление обрести классовое сознание, определить маркеры «свой-чужой». Проще говоря, чем-то выгодно отличаться от остальных соотечественников.
Реформаторы не только не препятствовали этому, но и сами участвовали в процессе формирования элитного образа жизни. Для них было крайне важно приобрести устойчивую группу поддержки, которая будет жизненно заинтересована в их сохранении у власти.
К примеру, президент Ельцин увлекся большим теннисом, и очень скоро этот вид спорта превратился в показатель социального благополучия и доступа в высокие сферы. Или вспомним дома на Рублевке, которые станут притчей во языцех только через несколько лет, но уже в 1993 году пользовались спросом — именно в этой «подмосковной Швейцарии» политическая элита вступила в добрососедские отношения с новоявленной экономической.
Покуда взрослые соревновались в приобретении дорогих костюмов, машин и дач, дети осваивали новомодные игровые приставки. У самых обеспеченных была более продвинутая Sega; представители среднего класса довольствовались Dendy. И чем сильнее младшее поколение приобщалось к западной культуре потребления, тем меньше у старшего было желания от нее отказываться.
Между тем исторически «новые русские» выступили лишь промежуточным звеном между позднесоветскими фарцовщиками, цеховиками, «силовыми предпринимателями» и раннероссийскими олигархами. Одних государство, по сути, только легализовало. Других — само же породило.
Первые итоги реформ. Потребительский бум и нищета
Фото: Александр Сенцов и Александр Чумичев/ИТАР-ТАСС; Diether Endlicher/AP Photo; из архива пресс-службы
Бывший газовик Виктор Черномырдин, став премьером, сразу же заявил об особой важности топливно-энергетического комплекса для экономики страны, и именно в этой сфере произошел, пожалуй, самый грандиозный передел собственности.
В ноябре 1992 года Ельцин поручил правительству создать три нефтяные компании — «ЮКОС», «ЛУКОЙЛ», «Сургутнефтегаз» — и подготовить документы для их акционирования. Весной-летом 1993 года все организации были учреждены официально. Государство намеревалось сохранить в каждой из компаний по 45% акций; остальные 55% предполагалось приватизировать в последующие два года. В реальности все назначенные правительством руководители (слово «топ-менеджеры» тогда еще не вошло в обиход) оказались среди их совладельцев.
С юридической точки зрения это одна из самых темных страниц российской приватизации, ставящая под большое сомнение ее принципиальную легитимность. Но политический расчет, если он, конечно, существовал, был совершенно верен: куда выгоднее иметь в числе сторонников тех, у кого есть собственность, а не просто пост, который при любой власти сегодня твой, а завтра — как повезет.
Продолжал Ельцин укреплять свою поддержку и за пределами страны. В январе он подписал с уходящим президентом США Джорджем Бушем договор о сокращении стратегических наступательных вооружений — СНВ-II. Ратифицировать его Верховный Совет отказался. И это лишний раз убедило Запад, что единственным договороспособным партнером в России является ее президент, а значит, необходимо оказывать ему всяческую поддержку.
Красно-коричневая гвардия
У российского парламента на заре противостояния с президентом наличествовали ощущение своей конституционной значимости, обида от потери реальной власти и понимание, что реформы больно бьют по избирателям. Но отсутствовали четкая идеология и силовые ресурсы. То и другое в итоге было найдено у наиболее радикальных общественных сил — националистических и коммунистических.
Их союз, который сегодня кажется вполне привычным, в начале 90-х выглядел весьма причудливо. Традиционной частью советской идеологии был интернационализм, в котором националисты усматривали лишь прикрытие для дискриминации русских. Однако же обе стороны в октябре 1992 года оказались среди создателей «Фронта национального спасения» (ФНС), флаг которого состоял из двух частей — черно-желто-белой, имперской, и красной, советской, со стилизованным изображением Родины-матери.
Массовость акциям ФНС обеспечивало формально не вошедшее во «Фронт» движение «Трудовая Россия» бывшего журналиста-международника Виктора Анпилова, работавшего на Кубе и, видимо, не чуждого амбиций «русского Че Гевары». Тем не менее его актив — это в основном люди пожилого возраста, которые не слишком подходили для полноценной городской герильи.
К той самой «немедленной войне», которая случилась в Москве 1 мая 1993 года, готовились в первую очередь участники различных офицерских организаций, в том числе из ветеранов-афганцев, которых радикальные реформы заставляли делать выбор: либо участие в организованной преступности, либо жизнь чуть ли не впроголодь.
Но сторону Верховного Совета заняли также и многие полу-, а то и откровенно фашистские группировки, самая известная из которых, пожалуй, — «Русское национальное единство», созданная в 1990 году бывшим активистом Общества «Память» Александром Баркашовым.
Если Анпилов претендовал на лавры пламенного латиноамериканского революционера, то Баркашова сравнивали непосредственно с Гитлером. Демобилизация из армии в чине ефрейтора добавляла этому сравнению пугающую убедительность.
«В 1993-м, сразу после Указа Бориса Ельцина о роспуске парламента, РНЕ встает на сторону защитников Белого дома, — пишет Илья Стогов в своей книге “Революция сейчас!”. — Отряд получил статус “специальной воинской части Министерства безопасности” и составлял личную охрану Руцкого и Хасбулатова. Сам Баркашов… моментально получил погоны подполковника. К Белому дому Баркашов смог подтянуть отряд в несколько сотен бойцов. Среди них было больше двадцати офицеров армии, флота, авиации, милиции и спецслужб: от старших лейтенантов до двух подполковников КГБ… Командиром сводного отряда РНЕ был капитан ГРУ Сергей Рогожин. Сколько из этих людей ушло с баррикад живыми — неизвестно до сих пор. Назывались цифры от четырех до пятидесяти погибших бойцов. Среди деятелей оппозиции ходили слухи о массовых расстрелах боевиков РНЕ на стадионе около Белого дома. О самом Баркашове говорили, что из горящего здания ему пришлось выбираться через туннели подземных коммуникаций».
Другие защитники Белого дома приводят несколько менее романтические версии, называя лидера РНЕ провокатором, громогласный антисемитизм которого служил только черным пиаром для парламента. Намекают на связи в спецслужбах. Правда, собеседник «РР» из числа бывших работников ФСБ эту популярную версию отрицает:
«Не более чем городская легенда. Секрет живучести Баркашова не в том, что его поддерживали сверху из каких-то там политических соображений, а в том, что его ребята выступали наемниками в многочисленных бизнес-войнах. Поэтому его регулярно и отмазывали. Но к Белому дому, я уверен, он пошел исключительно по зову души».
Трудно сказать, каково было ученому-экономисту с чеченскими корнями Руслану Хасбулатову между борцами за «возрождение русской нации» и апологетами Сталина, по приказу которого его семью депортировали в Казахстан. Возможно, он до последнего надеялся, что Ельцин согласится на компромисс, подобный договору с башкирским лидером Муртазой Рахимовым: тот грозился чуть ли не выйти из состава РФ, но Москва предложила ему треть доходов от добычи нефти — и получила мир в обмен на полномочия. А возможно, Хасбулатов банально потерял контроль над ситуацией и уже не владел ею, а просто старался удержаться на волне…
Мятеж, октябрьская революция, гражданская война
Москва. У Белого дома 3 октября 1993 года.
Фото: Олег Власов/ИТАР-ТАСС; Роман Денисов /ИТАР-ТАСС; из архива пресс-службы
Начало решающей фазы противостояния ознаменовал указ Бориса Ельцина об отстранении от должности вице-президента Александра Руцкого. Конституционный суд тут же признал указ противоречащим Основному Закону, после чего 21 сентября президент выпустил еще один — за номером 1400, «О поэтапной конституционной реформе». В соответствии с ним парламент в существующем виде прекращал свою работу.
Ельцин вполне мог считать, что и так терпел достаточно долго, слишком часто соглашался на компромиссы, в то время как из него постоянно хотели сделать «английскую королеву», которая царствует, но не правит, да еще и несет единоличную ответственность за все трудности реформ. Именно на это он упирал в своем телеообращении к гражданам страны.
Эффектный момент: изложив свое видение причин сложившейся ситуации и определив виновников, Ельцин берет чашку чая, делает несколько глотков и только после этого объявляет о роспуске парламента — как бы подчеркивая, насколько тяжело ему дается это решение.
Понятно, что примерный план действий сложился у Ельцина несколько раньше. Еще летом он посещает элитные воинские части, как бы проводя смотр сил.
А уже после указа 1400 издает еще два. Первый — о социальных гарантиях для народных депутатов, уже бывших: тем из них, кто сложил полномочия, предоставляются различные материальные блага, среди прочего — передаваемые в собственность служебные квартиры, единовременное денежное пособие в размере годовой заработной платы, досрочный выход на пенсию в размере 75% депутатского оклада, трудоустройство на любую вакантную должность на государственных предприятиях, в учреждениях и организациях. Второй — о досрочных выборах президента 12 июня 1994 года: играю, мол, по-честному, переизбирать, так всех. Правда, второй указ так никогда и не был выполнен.
Уже вечером 21 сентября вокруг Белого дома начали собираться сторонники Верховного Совета. На следующий день парламент принял решение об отстранении Ельцина от должности и о переходе президентских полномочий к Руцкому. Началась блокировка здания парламента, через несколько дней перешедшая в его фактическую осаду. Тогда же пролилась первая кровь: неизвестные напали на здание штаба Объединенной группировки войск стран СНГ на Ленинградском проспекте, двое человек — милиционер и случайная свидетельница — погибли.
Все последующие дни вплоть до 3 октября в Москве регулярно происходили столкновения, параллельно с которыми шли безуспешные переговоры. Кремль требовал сдать все нештатное оружие, находившееся в Белом доме; из Белого дома отвечали требованием снять оцепление.
Финальный акт драмы начался со штурма мэрии Москвы, предпринятого сторонниками парламента во главе с генералом Альбертом Макашовым. После того как над зданием мэрии был водружен красный флаг, Руцкой приказал двигаться на «Останкино», которое именовали «цитаделью лжи». Атаку с трудом, но удалось отбить.
Ранним утром 4 октября в Москву были введены танки, в 9:20 утра началась стрельба по верхним этажам Белого дома, в 19:01 Александр Руцкой, Руслан Хасбулатов, Альберт Макашов были арестованы.
За двенадцать дней противостояния погибли более полутора сотен человек, точная цифра неизвестна до сих пор.
Победа в этой гражданской войне осталась за Борисом Ельциным: ему остались почти полностью верны Вооруженные силы. Но почему?
Очевидно, на то есть три причины. Во-первых, президент оказался достаточно решителен, чтобы отдать приказ о штурме парламента, на что не отважились, например, участники ГКЧП. Тут версии расходятся: то ли министр обороны Павел Грачев потребовал письменного приказа и получил его, то ли услышал нечто вроде: «Я ваш президент, какой вам еще приказ?» — и бросился выполнять.
Во-вторых, сторонникам парламента пришлось вступать в столкновения с войсками, приведшие в том числе к человеческим жертвам среди военнослужащих. Недостаточным для того, чтобы возникла паника, но вполне достаточным, чтобы вызвать ярость.
«Ни ты, ни Хасбулатов, ни Ельцин, надоели вы, кровопийцы вы!» — это из записи радиопереговоров 3 октября: военные обращаются к Руцкому безо всякого почтения к нему (мат стоит страшный), но и без особой любви к президенту. Просто врагом здесь и сейчас, к своему несчастью, оказался именно Руцкой.
И наконец, в-третьих, у сторонников исполнительной власти был единый лидер — Борис Ельцин, на котором лежала вся ответственность «в случае чего». Парламент этим похвастаться не мог — непонятно, с кем там нужно было договариваться: Руцкой, Хасбулатов, Макашов, Ачалов, глаза разбегались.
Победа президента сулила плохое или хорошее, но окончание кризиса; победа парламента обещала только новый его виток.
Еще не конец света
Любопытные наблюдают за штурмом Белого дома с соседних крыш
Фото: Олег Власов/ИТАР-ТАСС; Роман Денисов /ИТАР-ТАСС; из архива пресс-службы
«Я увидела их на улице, в центре Львова в сентябре прошлого года. Они были в белых сутанах и говорили в общем-то обо всем известных истинах: разваливается экономика, растет преступность, падает нравственность… Но говорили так искренне, так убедительно, и такие у них были светлые лица, когда они звали к покаянию, что я им доверилась. Они сказали: пойдем с нами. И я пошла».
Так в интервью «Известиям» описывала свое вступление в секту «Белое братство» студентка Надя из Львова.
В Москве отходили от штурма Белого дома, а в Киеве штурмовали Софийский собор. 10 ноября адепты секты ждали конца света, который предрекала спустя две недели «мать-богиня» Мария Дэви-Христос.
«Мама и папа! Не волнуйтесь за меня! У меня есть все необходимое: теплая одежда, обувь, меня окружают хорошие люди, мои духовные братья и сестры. Мама! В войну дети тоже уходили из дому. Просто сейчас другая война — энергетическая…»
Это из письма другой неофитки. В «Белое братство», идеи которого представляли собой гремучую смесь христианства, буддизма, индуизма, нью-эйджа, шли молодые люди почти из всех бывших республик СССР, но особенно много с Украины и из России. Политики деловито выстраивали границы, но все еще сходили с ума в едином порыве.
Обещанного конца света не случилось, дело ограничилось арестом лидеров «Белого братства». Между тем само распространение то ли сект, то ли, выражаясь политкорректно, «новых религиозных учений» добавило ощущения, что нечто апокалиптическое в 90-е все-таки происходило.
И как нельзя вовремя, 12 декабря 1993 года, одновременно состоялись выборы в Федеральное собрание РФ (первый и единственный раз выбирали не только Госдуму, но и Совет Федерации), а также голосование по проекту новой Конституции. Картина получалась по-своему забавной: а что если россияне проголосовали бы против принятия предложенного президентом Основного Закона? На каких правовых основаниях работал бы новый парламент? И работал бы в принципе?
Пожалуй, это выборочное и не очень предсказуемое стремление к соблюдению демократической формы — главная отличительная черта президентства Ельцина. И очень возможно, что его главная слабость.
До такой степени коллективной иронии россияне все-таки не дозрели и Конституцию поддержали. Но своеобразный сюрприз власть предержащим подготовили. По итогам выборов в Думу — то ли в первую, то ли в пятую, если считать с царских времен — победу одержала Либерально-демократическая партия России Владимира Жириновского, который к тому времени прославился экстравагантными ура-патриотическими заявлениями вроде обещания, что российские солдаты вымоют сапоги в Индийском океане.
Правда, вместе с одномандатниками у проправительственной фракции «Выбор России» Егора Гайдара получилось столько же мест. Но третье место заняли коммунисты — их вождь Геннадий Зюганов, бывший лидер ФНС, поспешно покинул Белый дом еще до начала штурма («поднимать регионы») и счастливо избежал уголовного преследования. Пятыми пришли идеологически близкие КПРФ аграрии, шестым — «Яблоко» во главе с Григорием Явлинским, который сразу же сообщил, что блокироваться с гайдаровцами не собирается.
Урок 93-го года № 2: даже если устранены институциональные предпосылки для кризиса и все враги побеждены, это не значит, что не осталось политических. Тоже не апокалипсис, но «Россия, ты одурела!» — только и смог выпалить актер-шестидесятник Юрий Карякин в прямом эфире поствыборного марафона, на которых реформаторы, журналисты и деятели культуры готовились отмечать окончательную победу над «силами реакции».