Однако эта доля в новых правилах не оговорена, и на подавляющем большинстве предприятий почти вся программа, заданная на 1988 год, состоит из государственных заказов. Выходит, производство в натуре как планировали сверху, так и планируют. Если кое-где и есть пока мизерный резерв под «вольную» продукцию, то я готов поставить ящик коньяку против бутылки боржоми: через год-два ни одного квадратного метра заводских площадей не останется для исполнения договорных заказов.
Такое уже было. По условиям реформы 1965 года продукция тоже делилась на две категории: важнейшую номенклатуру планировали директивно, а второстепенную - по прямым договорам. И вот, скажем, для новой электростанции изготовлены турбины, генераторы, трансформаторы, словом, все важное, а «второстепенные» приборы, без которых объект не пустишь, не сделаны. Дальнейшее ясно: этого впредь мы допустить не можем, приборы тоже надо возвести в ранг важнейшей номенклатуры.
Так было, так будет, тем более что и сами предприятия не больно-то заинтересованы в самостоятельной верстке программы. Вспомним историю с лишними комбайнами. Обяжи сейчас комбайностроителей самостоятельно искать потребителя, они, вероятно, не загрузили бы и половины заводских мощностей. Худо ли им, когда Госагропром разом, на весь год выдает гигантский обязательный заказ. Куда потом деть ненужные машины? А это уж изготовителя не касается: заказали — платите. Аппарат агропрома сам денег не зарабатывает. Он может нажимать на колхозы и совхозы: оплачивайте технику, не в переплавку же ее отправлять. Если у потребителя средств нет, ему автоматически дадут кредит. Скорее всего это будет долг без отдачи - когда-нибудь его спишут. И тоже правильно: покупателю ведь буквально навязали ненужный товар. Словом, все правы, в виноватых выходит одна казна.
Когда производство в натуре жестко задано сверху, тем самым предрешены все обобщающие показатели плана. Не успокоившись на том, сфера управления и в новых условиях будет доводить до предприятий (и уже доводит!) контрольные цифры по объему производства в рублях, по прибыли, производительности труда и еще по четырем показателям. Разумеется, оговорено, что эти цифры вроде бы и не директивные. Моей фантазии, однако, не хватает, чтобы представить себе такую картину: по собственному варианту плана завод не вышел на контрольные цифры, а родимое министерство и местные власти с тем смирились. В жизни так не бывает.
Отчего все-таки сохранен прежний порядок планирования? Писать, так уж правду, всю правду, ничего, кроме правды. Думается, в разработке реформы нет полной определенности, как далеко мы готовы пойти в перестройке. В статье 2 Закона о государственном предприятии сказано: государственный план экономического и социального развития является важнейшим инструментом реализации экономической политики Коммунистической партии и Советского государства. Но государственный план - не пожелание, а закон, то есть приказной, административный прием управления экономикой. Если он служит важнейшим инструментом, то какова роль экономических методов воздействия на производство, которым вроде бы отдается предпочтение? В пакете постановлений из этих конкурирующих принципов определенно выбран первый. Мы толковали уже о производстве излишней продукции, о распылении ресурсов по бесконечному числу строек, об искажениях экономических пропорций. Все это, как известно, сделано по плану. И если плановое управление есть наше важнейшее преимущество, то невольно напрашивается мысль: значит, плановики дурно им распорядились, они никудышные работники. Однако я знаю многих не первый год и могу засвидетельствовать: пожалуй, большинство их - первоклассные знатоки своего дела, в конкретной экономике тайн для них нет.
Нам бы надо быть поосторожнее в суждениях о преимуществах. В работе «Экономические проблемы социализма в СССР» Сталин объяснил, например, мол, зарубежные монополисты скупают изобретения и кладут их под сукно (им невыгодно переналаживать производство), у нас же это немыслимо.
Бывали такие случаи? Бесспорно. Но теперь мы знаем, что не все новинки
там консервируют, кое-какую мелочишку все-таки и применяют. У нас, как теперь признано, темпы технического прогресса ниже, чем в развитых странах. Опять выходит, будто наши конкуренты лучше использовали весьма ограниченные шансы, нежели мы свои безграничные возможности. Каковы тогда качества наших администраторов?
Или вот предполагалось, что в условиях социализма, когда человек работает в конечном счете сам на себя, а не ради интересов предпринимателя, он будет трудиться много старательнее. Предвкушали уже благословенное время, когда труд станет первой жизненной потребностью, приятной игрой физических и духовных сил. А тем часом дело не шло так, что год от году мы работали все лучше и лучше. Скорее наоборот: долгие десятилетия воспитывался самый настоящий наплевизм, небрежение трудом. Будем честны: сегодня мы не лучшие работники в мире. Скажем, в США ежедневно не выходят на работу 1,8 миллиона человек, у нас - 4 миллиона.
Будь предположение о безграничном рвении к труду справедливо, согласитесь, не очень-то красиво выглядела бы наша государственная администрация: в ее распоряжении массы жаждущих отдать все свои силы на общее благо, а вот нет умения использовать эту ситуацию. Увы, представление о всеобщем трудовом порыве существует разве что в трактатах философов.
Надо четко различать, что в жизни произойдет обязательно, какие события только вероятны, а чего не будет никогда, сколько бы мер ни предпринималось. Уверен, например: труд - вещь дьявольски серьезная, никогда он не станет игрой. Настало время инвентаризировать, в чем мы действительно имеем преимущества перед конкурирующим общественным устройством, а в чем, если позволительно так выразиться, недоимущества. Жить среди мифов, может, и уютно для души, да как-то некомфортно в других отношениях.
В идее, в потенции социализм действительно более подходящ для централизованного управления экономикой, и оно совершенно необходимо, тут и вопроса нет. Но централизм удобнее обеспечить не тотальным директивным планированием, а иначе - косвенными, по преимуществу экономическими приемами. Их широко используют в мире. Приведу пример. Япония первая среди развитых держав приблизилась к экологической катастрофе, Это ведь одна из самых перенаселенных стран, стремительно растущая экономика буквально сживала людей со свету. Дошло до того, что в больших городах полицейские стояли на перекрестках в кислородных масках, случались массовые отравления отходами производства. Сегодня, как утверждают и наши туристы, ничего такого нет. Так что же, население вдруг сговорилось и стало беречь среду обитания? Нет, тут государство взяло дело в свои руки. Допустил предприниматель вредные выбросы - уплатит такие деньги, за которые найдутся охотники убирать грязь. Государство ввело жесткие стандарты на выхлопы из автомобилей.и объявило: через пять лет эти нормы вступят в действие. Автостроительные корпорации, хочешь не хочешь, переходят на выпуск машин, отвечающих таким стандартам. Знакомый журналист, побывавший недавно в Японии, говорил: наш «Москвич» там и квартала не проехал бы.
Это и есть централизм управления на деле. А мы все директивы пишем, планы составляем, как спасти Байкал и Ладогу.
В любом случае, хоть у нас, хоть у них, государство является распорядителем огромных средств, полученных в виде налогов или иных поступлений. Оперируя ими, удастся направлять развитие экономики в желательную сторону. Можно на определенный срок уменьшить и даже отменить налоги в казну с предприятий, исполняющих те программы, которые государство поддерживает. Можно давать им более дешевый кредит. Не исключены безвозвратные дотации. Да мало ли примеров централизованного регулирования? Благодаря им в США, Японии, Западной Европе в управлении хозяйством больше реального централизма, чем у нас. При формальной диктатуре плана отечественная экономика развивается, в сущности, анархично. Напомню, что последней исполненной пятилеткой была восьмая, все следующие оказались неудачными, причем степень невыполнения планов нарастала вплоть до двенадцатой пятилетки. Фактически мы потеряли контроль над событиями.
Не так давно наделала шуму небольшая статья Л. Попковой «Где пышнее пироги?», напечатанная в журнале «Новый мир». Автор доказывает, что план и рынок несовместимы, надо выбирать либо то, либо другое (нельзя, мол, быть немножко беременной). Но суть-то дела не в том. Как мне представляется, вопрос поставлен некорректно, автор сам себя загоняет в угол, предлагая выбор между планом и рынком. В действительности альтернатива иная: совместимо ли централизованное управление экономикой с рыночными регуляторами? Тогда ответ очевиден: весь мировой опыт учит, что эти вещи превосходно совмещаются и наибольших успехов достигают те экономики, где найдена верная мера этого совмещения, где применены способы, обеспечивающие реальный централизм.
В новом хозяйственном механизме ни такой меры, ни таких способов, на мой взгляд, пока не содержится. Тем самым предрешены и другие его изъяны. Когда всю программу производства в натуре по-прежнему задают сверху, изготовители продукции вправе потребовать: раз вы указали, что конкретно надо выпускать, так назовите, кому мы обязаны поставить изделия, с кого получим деньги за них. Тогда сохраняется в неприкосновенности система фондового распределения продукции, для свободной оптовой торговли просто не остается места, сколько бы слов в похвалу торговле ни содержал пакет документов о перестройке экономики.
Впрочем, о перестройке Госснаба в пакете постановлений сказано прямо: «Превратить... планы распределения продукции в главный инструмент организации материально-технического обеспечения в новых условиях хозяйствования». Тут уж ни убавить, ни прибавить — каждое слово будто на граните высечено.
В духе старого доброго времени облюбованы практические приемы, которыми предполагается пресекать расточительство ресурсов. Административной сфере и предприятиям предписано «при разработке планов производства применение научно обоснованных норм расхода материальных ресурсов...». Задача не нова: печально известное постановление № 695 (как уже поминалось, оно принято в 1979 году) тоже требовало разработки таких расходных норм. Из этой затеи ничего не вышло, да и не могло выйти.
Вспоминаю выступление одного из руководителей Красноярского главснаба на коллегии союзного Госснаба. В ту пору начинали освоение Канско-Ачинского энергетического комплекса. Две тысячи специалистов из тамошних строительных организаций готовили заявки на материалы под программу следующего года, и, как заявил снабженец, «все две тысячи хотят нас обмануть - завышают заявки, чтобы потом не бедствовать». В Красноярске не могли даже проверить, насколько точны заказы. Как проверишь - ведь по каждой заявке надо в полном объеме повторить расчеты строителей, а таких штатов в снабженческом главке нет. Приходилось принимать явно завышенные расчеты на веру.
Снабженец просил ускорить разработку научных расходных норм. Следом на коллегии выступил директор научного института Госснаба и доложил: за пять лет удалось составить несколько тысяч таких норм. Это все, чем мог похвастаться Госснаб. Между тем в стране выпускается около 25 миллионов видов продукции и на большинство их идет не один вид материалов. Нужны, следовательно, сотни миллионов расходных норм.
История повторяется: опять понадобились научные нормы. Нереальность замысла еще и в том, что их придется ежегодно пересматривать, ужесточать, чтобы уменьшить расход ресурсов. Но больше всего поражает даже не утопичность затеи, а косность мышления: предполагается, будто люди станут бережливо хозяйствовать не в расчете на собственную выгоду, а потому, что экономить приказано. Трудно себе представить, чтобы, например, правительство Франции предписывало государственным заводам Рено, сколько никеля позволительно расходовать на один бампер автомашины. Да хоть платину используйте, только вот рынок не признает этих затрат общественно необходимыми. А у нас? В конце концов неудачи нас учат чему-то или не учат? Верим мы в экономические приемы управления или нет?
Но если в новой системе опять нет места для оптовой торговли, то автоматически отменяется и следующий принцип реформы — самофинансирование. Мало ли что предприятие заработало деньги на развитие производства и социальной сферы. Деньги - это цифра на банковском счету. Под них нужны цемент, металл, кирпич, оборудование и многое другое, а в вольной продаже ничего этого нет и, как мы убедились, не будет. Опять надо ждать, пока неведомо кто и неизвестно когда выделит фонды под заводские деньги. Получится самофинансирование по особому разрешению чиновников в каждом отдельном случае.
Источником самофинансирования служит прибыль предприятия. Но, к примеру, угольная промышленность сегодня убыточна в целом и потому путь к новой системе хозяйствования ей вообще заказан. Неужто в этой отрасли трудятся сплошь недотепы, вгоняющие казну в убытки? Да нет же! Когда оптовые цены назначаются директивно, одним отраслям на роду написано быть убыточными, другим — высокорентабельными. Раз в пятнадцать - двадцать лет происходит пересмотр оптовых цен, выравнивающий уровень рентабельности отраслей. Цены на топливо, металл, древесину, электричество до очередного пересмотра остаются неизменными, тогда как техника быстро дорожает (по нашим расчетам, примерно на 30 процентов за пятилетие), что опять ведет к расслоению отраслей на убыточные и прибыльные.
В пакете постановлений предусмотрен внеочередной пересмотр оптовых цен в 1990 и 1991 годах - иначе перевод множества предприятий на новые условия работы в принципе невозможен. Однако польза от этой меры будет кратковременной - года через два-три предприятия снова окажутся в неравных условиях.
Законы экономики суровы: или работай, как надо, или разоряйся. Но покамест успех или неудача коллектива зависят не столько от того, хорошо или дурно люди хозяйствовали, а от другого: выгодная или невыгодная цена назначена на их продукцию. Единственный надежный способ определения цены - рынок, ничего лучше человечество не изобрело. Речь не идет, конечно, о гигантски увеличенном Тишинском рынке - имеется в виду установление цены на основную массу товаров по согласованию между изготовителем и потребителем. Между тем в новом хозяйственном механизме предусмотрено обратное - «усиление централизованных начал в управлении всем процессом ценообразования». Тогда конец хозрасчету. Сейчас много говорят об использовании закона стоимости, о переходе к товарному производству. Но в товарной модели столько, так сказать, товарности, сколько в ней свободы ценообразования.
Наконец, о последнем, пятом фундаментальном принципе глубоких реформ - об экономических интересах работника. Предприятие, добросовестно рассчитавшееся с казной, отнюдь не получает права самостоятельно распоряжаться оставшимся доходом. На какие цели и сколько направить средств - это по-прежнему определяют свыше через уйму нормативов. Стало быть, заработки опять-таки будут зависеть не от результатов труда, а от того, выгодные или невыгодные нормативы удалось выхлопотать, выклянчить в верхах.
Таким образом, мы не обнаруживаем серьезных изменений в производственных отношениях. Нет их и в практических приемах управления производством, во взаимоотношениях министерств и предприятий. Да, самостоятельность предприятий прокламирована, права их оговорены законом. Но это материя тонкая, деликатная, малейшая непоследовательность законодателя способна превратить закон в пустую бумаженцию.
Сделаем небольшой экскурс в историю. На сентябрьском (1965 года) Пленуме ЦК КПСС, как известно, решались, два вопроса: об экономических реформах и о воссоздании министерств вместо совнархозов. На мой взгляд, не была счастливой сама идея одновременно проводить эти меры: внедрить экономические методы управления и тут же возрождать министерства, то есть органы, предназначенные для чисто административного, приказного руководства. Должно было победить что-то одно: или реформа вытеснит чиновников, или чиновники свернут шею реформе.
Коллизия проявилась уже в ходе Пленума. А. Н. Косыгин обрисовал довольно стройную новую систему хозяйствования. В ней содержались изъяны, я бы даже сказал, смертоносные гены, но для начала она была совсем неплоха, а там жизнь подсказала бы, что и как нужно поправить. Выступивший следом Л. И. Брежнев больше надеялся на министерства - они, мол, наведут порядок в народном хозяйстве. Ключевой тезис его речи таков: министерства несут всю полноту ответственности за обеспечение народного хозяйства продукцией по закрепленной за ними номенклатуре.
Но раньше, чем обеспечивать продукцией, ее надо изготовить. У себя в кабинетах администраторы товаров не делают. По логике вещей министерства отвечали и за производство, то есть за использование живого труда, материалов, оборудования, за качество изделий, короче говоря, за все сколько-нибудь значимые стороны производственной жизни. Ответственности без прав не бывает. Естественно, министерствам объективно понадобилась и вся сумма прав, отпущенных отрасли. Взять их можно было только у предприятий - больше неоткуда. Так и произошло. Принятое в ту пору Положение о предприятии (формально оно давало «низам» немалые права) так и осталось бумагой. Иначе и быть не могло. Ведь если одно и то же право дано и директору завода, и министру, то вопрос решается принципиально: кто выше по должности, тот и прав.
Сегодня мы буква в букву повторяем старую ошибку. В пакете документов главной задачей министерств и ведомств названо «удовлетворение потребностей народного хозяйства и населения в высококачественной продукции, работах и услугах». И того чище: министерства «несут полную ответственность за безусловное удовлетворение требований потребителя по поставке необходимой для него продукции». Тогда предприятие ни за что уже не отвечает. Одних этих коротких формулировок вполне достаточно, чтобы отменить новый хозяйственный механизм вместе с Законом о предприятии. Бюрократы заложили в механизм мину, которая непременно взорвется.
Им бы ограничиться этим подвигом, да только чиновники - люди основательные. Они предусмотрели ответственность министерств за научно-техническую политику, качество продукции, уровень технологии производства, сроки создания новой техники, экономию ресурсов, использование вторичных ресурсов (мыслимо ли доверить предприятиям свалки?), за незавышение цен и себестоимости, за использование основных фондов и оборотных средств, за сроки строительства объектов и ввод их в действие... Во всем остальном предприятия свободны, как птицы.
Нынешняя сфера хозяйственного руководства в перестройку не вписывается, ее просто невозможно приспособить к новым условиям. Вопрос стоит так: или немощное всевластие администраторов и неизбежный развал экономики - или перестройка с хорошими шансами на спасение.
Боюсь, что опыт внедрения негодного хозяйственного механизма даст козырь в руки противников перестройки. Я говорил уже, что в 1988 году скорости развития могут упасть: разовые резервы ускорения исчерпаны, а постоянно действующие факторы новым механизмом включены не будут. Возникнет, однако, видимость неудачи с перестройкой: мол, худо-бедно, а в лучшие последние годы приросты в промышленности приближались к пяти процентам, но вот начали реформы, - пожалуйста, получили спад. Реформы тут ни при чем - новый механизм не хуже и не лучше старого, он просто старый, и в этом качестве нейтрален к ускорению.
Всем нам надо осознать разумом и пережить болью сердца пороки испытываемого варианта хозяйственных правил. Если мы сделаем это быстро, у нас останется еще небольшой запас времени - 1989 и 1990 годы, - чтобы провести глубокую экономическую реформу. Тогда в тринадцатую пятилетку мы вступим, располагая работоспособным хозяйственным механизмом. Пятилетний план и способы его реализации связаны между собою намертво. Опоздаем с переменами - еще пятилетие будет потеряно для перестройки. Не исключено, что при таком развитии событий реформы не понадобятся.
А какие реформы нужны - это мы знаем. Надо решаться на перемены - время, отпущенное нам историей, истекает, счетчик включен.
|