[А. П. Медведев]

Стремясь доказать безгосударственный характер классического полиса, М. Берент отрицает существование в нем такого важнейшего государственного института как правительство, фактически признавая таковым лишь центральный бюрократический аппарат. А его в Афинах и других полисах в привычных нам формах действительно не было. Наемными государственными работниками были, пожалуй, лишь писцы, да и те происходили главным образом из государственных рабов. Однако хоть и выборный и поэтому меняющийся, но постоянно действующий в течение года аппарат государственных служащих в Афинах был. Ежегодно в его состав входило не менее 700 магистратов, 500 членов Совета (βουλή), 6000 присяжных судей гелиэи. Конечно, не все избранные булевты и тем более не все присяжные судьи каждый день находились в присутственных местах — свои государственные обязанности они исполняли по установленной очередности согласно главному принципу полисного строя — «править и быть управляемыми» (Arist. Pol. VII. 3. 4. 1333a). Но важно то, что со второй половины V в. до н. э. все нуждающиеся выборные магистраты стали получать специальную денежную плату за исполнение своих обязанностей, так называемую диэту, в виде вознаграждения за работу в суде (δικαστικόν), Совете (βουλευτικόν), народном собрании (ἐκκλησιαστικόν). В начале она была невелика и равнялась 2—3 медным оболам, на которые гражданину действительно можно было лишь прокормиться в день заседания. Затем, в начале IV в. до н. э., размер платы за участие в народном собрании вырос до 1—1.5 серебряных драхм (Arist. Ath. pol. 62. 2). Выплата диэты сильно активизировала малоимущих афинских граждан. Были и другие формы их социальной поддержки, включая государственную заботу о стариках, инвалидах, детях-сиротах27. При Перикле афиняне с. 26 вплотную приблизились к реализации принципа равенства граждан в занятии должностей (исотимия). По подсчетам ученых, в эпоху расцвета афинской демократии около трети граждан одновременно занимали ту или иную государственную должность.

В античном полисе VI—V вв. до н. э. мы наблюдаем сложный и противоречивый процесс постепенного отделения публичной власти от массы граждан. Представление эллинов об ἀρχή как власти-порядке, в отличие от ἀναρχή, наступившей в Аттике на пятый год после реформ Солона из-за того, что не был избран архонт, отчетливо проступает у Аристотеля (Ath. pol. 13. 1). Государственная власть вполне институализировалась в Афинах в таких государственных органах как Совет 500 и множестве выборных годичных магистратур (ἀρχαί). Не позже V в. до н. э. эллины хорошо осознавали разницу между статусом ἀρχαί (букв. «властвующих») и ἀρχόμενοι («подвластных»). Это было заметно даже внешне — в течение всего срока полномочий полисный магистрат носил на голове почетный миртовый венок. В IV в. до н. э. Аристотель дает вполне четкое определение полисных «должностных лиц», их прав и полномочий (Pol. IV. 12. 3—9. 1299b—1300a). Но, к счастью для афинян и граждан других демократических полисов, власть архонтов (в широком смысле этого слова) не отделилась от народа настолько, насколько это случилось в любом современном бюрократическом государстве. Если исходить лишь из формального критерия государственности — наличия многочисленного и разветвленного аппарата госслужащих, — то одним из самых «продвинутых» государств придется считать «восточные деспотии» или современную Россию, где интересы гипертрофированного чиновничьего аппарата и народа расходятся очень далеко. Как и во всех сложных социальных образованиях, публичная власть в греческих полисах отделялась от гражданства, но граждане имели большие возможности держать эту власть под своим каждодневным контролем. Сама кратковременность пребывания магистрата на полисной должности и соблюдение принципа очередности в какой-то мере предотвращали полное отделение этих «слуг государства» от общества. Поэтому публичная власть в полисе не была такой тяжелой и тем более столь материально обременительной для граждан как, например, содержание современного государственного аппарата.

Более того, именно в классическую эпоху в полисе зарождается фундаментальный принцип построения современного государства, основанный на разделении властей. «Во всяком государстве, — писал Аристотель, — этих составных частей три… Вот эти три части: первая — законовещательный орган, рассматривающий дела государства, вторая — должности, третья — судебные органы» (Pol. IV. 1. 1. 1297b). Такое разделение государственных властей в Афинах наметилось уже в VI в. до н. э. в результате реформ Солона и Клисфена. Как далеко оно зашло к концу классической эпохи, в деталях показывает вторая часть «Афинской политии» Аристотеля. Такой дифференциации ветвей власти не было в территориальных государствах Древнего Востока.

Мало соответствует фактам и еще одно утверждение М. Берента о природе власти афинских лидеров. По его мнению, афинский лидер-демагог был просто харизматической личностью и не занимал никаких с. 27 формальных государственных постов. Но это не так. Тот же Перикл был не просто демагогом (букв. «вождем народа»), а занимал должности архонта и стратега. На этом посту он был вполне легитимным главой афинского государства с 441 по 429 г. до н. э.

М. Берент полностью обошел молчанием такую важную функцию полиса как правотворчество, результатом которого было законодательство. В VII—VI вв. до н. э. в греческих полисах принимались писаные законы, которые затем неоднократно обновлялись28. Они публично выставлялись на агоре и были доступны любому гражданину. Как известно, писаное законодательство, прежде всего выражавшее политическую волю властвующего сословия, позже класса, считается непременным атрибутом уже сформировавшегося государства. Во всяком случае, в безгосударственных обществах оно неизвестно. К V в. до н. э. у эллинов уже выработалось представление о законе как первооснове существования полиса (известный фрагмент Гераклита: μάχεσθαι χρὴ τὸν δῆμον ὑπὲρ τοῦ νόμου ὅκωσπερ τείχεος — frag. 44. Diels-Kranz; ср.: νόμος ὁ πάντων βασιλεύς θνατῶν τε καὶ ἀθανάτων — Pind. Frag. 169a. 1—2. Maehler). B IV в. до н. э. в творчестве Платона, речах Демосфена оно развивается в стройное правовое учение, в котором закон выступает фактически как самая сущность полиса29.

Также неизвестны в безгосударственных обществах и города, являвшиеся не просто поселениями, средоточиями торгово-ремесленной жизни, но и административными центрами большинства греческих полисов. В последние десятилетия становится все более очевидной теснейшая взаимосвязь и взаимозависимость между экономическим ростом античных городов и усложнением полисного управленческого аппарата30. Весьма развитые античные урбанистические структуры с агорой в центре, где публично выставлялись высеченные в камне важнейшие декреты и прочие официальные постановления, плохо увязываются с гипотезой М. Берента о негосударственном характере античной полисной организации31.

Отрицание наличия в полисе государственного аппарата приводит М. Берента к итоговому заключению: «по большому счету полис не был инструментом для присвоения прибавочного продукта»32. Он уверенно пишет об отсутствии механизма принуждения в греческих полисах, естественно, делая оговорку лишь для Спарты с ее жесточайшей эксплуатацией подневольных илотов. Сейчас, после падения марксистской парадигмы государства как орудия и механизма подавления, созданного в первую очередь для обеспечения эксплуатации угнетенных, становится все более очевидной узость и ограниченность старой социальной концепции государства лишь как репрессивной силы. Не только с. 28 античный полис, но и классическое буржуазное государство как таковое не являлись прямым инструментом присвоения прибавочного продута. Это более характерно для «восточных деспотий», где для этих целей существовало специальное ведомство, а иногда даже целый государственный («царский») сектор экономики, занимавшийся эксплуатацией подневольных работников рабского типа. С самого момента возникновения любое государство являлось организацией, создающей условия, в той или иной мере необходимые для регулярного присвоения и перераспределения прибавочного продукта. Видимо, в этом состоит одна из универсальных функций государства. С этой задачей прекрасно справлялся античный полис как коллектив свободных полноправных граждан, причем действительно в большинстве случаев без постоянного специального репрессивного аппарата.

Эту специфику полиса хорошо понимали древние. По Ксенофонту, все хозяева рабов в общине действуют вместе, как «добровольная стража» (Hiero. 4. 3). Не могу здесь не привести известное рассуждение Сократа в «Государстве» Платона, предельно откровенно раскрывающего социальную природу классического полиса. Сократ предлагает представить собеседнику Главкону, что «если некий бог взял бы одного человека, который обладал пятьюдесятью или более рабами и перенес бы его с женой и детьми, его товарами и движимым имуществом и его рабами в пустынное место, где не было бы никакого другого свободнорожденного человека, чтобы помочь ему; не будет ли он в большом страхе, что он сам, его жена и дети будут убиты рабами?» В реальной же жизни на помощь частному лицу, по словам Главкона, приходит весь полис (578e). Наконец, не следует забывать и того, что Аристотель в самом начале своего знаменитого трактата попытался теоретически обосновать необходимость рабства как социального института, без которого была невозможна «благая жизнь» его соотечественников (Pol. I. 1. 5—10. 1252b). По мнению А. И. Доватура, уже одного факта включения Стагиритом в число первичных человеческих объединений, наряду с супружеской парой, соединения господина и раба, было бы достаточно, чтобы говорить об огромном числе рабов в Греции и роли рабовладения в жизни греческого обще*ства33.

Мне кажется, ярче репрессивную рабовладельческую природу классического полиса как сплоченного коллектива свободных граждан — реальных и потенциальных рабовладельцев — описать просто невозможно, тем более, что это свидетельства современников. Граждане V—IV вв. до н. э. вынуждены жить полисом, потому что не могут поодиночке управлять своими, даже рассеянными по усадьбам и эргастериям рабами. И в данном случае не так важно, много или мало было рабов в классическом полисе. Даже если они составляли, как считает М. Берент, все*го 30—40 % населения, рабовладельческий уклад должен был играть определяющую роль и в экономике, и в жизни если не всех, то большинства граждан. Именно благодаря институту классического рабства античная цивилизация достигла того, чего достигла, намного превзойдя те весьма скромные естественные ресурсы и возможности, с. 29 которыми обладал древний мир Средиземноморья. Античный рабовладельческий способ производства (или уклад) — это не выдумка марксистов, как сейчас пишут некоторые не очень сведущие в античной истории ученые, а исторический факт, находящий все новые и новые подтверждения в разнообразных источниках. До К. Маркса в этом был убежден А. Сен-Симон, о том же писали такие далекие от марксизма мыслители, как А. Валлон и Ф. Ницше. Пожалуй, ярче всего рабовладельческую природу «прекрасной Античности» выразил немецкий поэт Готфрид Бенн: «античное общество покоилось на костях рабов, оно крушило эти кости — а наверху расцветал город. Наверху квадриги белых коней и звук имени великого моря — а внизу не умолкал металлический лязг — цепи…» (пер. С. С. Аверинцева)34.

Хорошо известно, что рабы обеспечивали многих свободных — полностью или частично — не только всем необходимым, но и предоставляли им свободное время (σχολή), столь необходимое для занятия политикой, наукой, искусством и спортом. Без этого, вероятно, и не было бы той блестящей «цивилизации досуга», каковой и была античность. Кажется, именно благодаря беспощадной эксплуатации рабов-чужеземцев, античное общество по уровню жизни и потребляемых благ забежало несколько вперед, намного опередив те имеющиеся возможности, которыми располагал древний средиземноморский мир. Обладая более мощным экономическим потенциалом, оно через неэквивалентный обмен втягивало в себя лучшие людские и материальные ресурсы окружавшей его огромной «варварской периферии». В этом противоречии следует искать одну из главных, если не самую главную причину невиданного взлета, а затем и страшной гибели античной цивилизации.

В заключении своей статьи М. Берент неоднократно проводит одну и ту же мысль: «полис ставит под сомнение многие основные положения современной социальной антропологии, например, положение о том, что государство является непременным условием для цивилизации». Ученый утверждает, что греческое общество было и цивилизованным, и безгосударственным. Более того в конце статьи он ставит перед читателями несколько вопросов. В частности, как можно объяснить существование цивилизованной жизни в безгосударственных условиях Греции? И заключает: «ответы на эти вопросы выходят за пре*де*лы статьи»35. Я думаю, что при подоб*ной поста*нов*ке вопро*сов, отве*тов на них про*сто не будет. Не будет преж*де все*го пото*му, что наду*ман*ным пред*став*ля*ет*ся его исход*ный тезис о без*го*судар*ствен*но*сти антич*но*го поли*са.

Как известно, новая исследовательская парадигма имеет право на существование тогда, когда она по своим эвристическим возможностям превосходит старую. Но старая концепция полиса как своеобразного государства давала ответы — логичные и убедительные — почти на все затронутые М. Берентом вопросы. Поэтому здесь уместно с. 30 вспомнить знаменитое правило «бритвы Оккама»: «не следует умножать число сущностей без надобности». Кажется, к числу таких надуманных сущностей и принадлежит идея М. Берента о «безгосударственном полисе». Но, к сожалению, его основной вывод без критической проверки уже начали активно использовать некоторые наши социальные антропологи как последнее слово науки по проблемам античной государственности и, более того, на его основе делать еще более далеко идущие заключения.

Как точнее определить государственную специфику античного полиса? Мне кажется, ближе всего его сущности отвечает лаконичная дефиниция полиса у В. Г. Рансимэна — это «гражданское государство», точнее одна из его разновидностей36. А вот в понимании социальной природы греческого полиса или римской цивитас никто еще не превзошел, может быть, несколько абстрактного, но по сути своей очень глубокого определения К. Маркса и Ф. Энгельса в «Немецкой идеологии»: «граждане государства лишь сообща владеют своими работающими рабами и уже в силу этого связаны формой общинной собственности. Это совместная частная собственность активных граждан государства, вынужденных перед лицом рабов сохранять эту естественно возникшую форму ассоциации»37.

Мне кажется, М. Берент в своей статье акцентировал внимание лишь на одной стороне полисной жизни, а их было как минимум две: 1) гражданская (собственно полис как община) и 2) властно-государственная (не в последнюю очередь для физического и морального подавления всех эксплуатируемых слоев населения: рабов, илотов, свободных неграждан типа афинских метеков или спартанских периэков). Если в первой отношения действительно строились преимущественно по горизонтали и базировались на принципах солидарности, коллективизма, координации, «филантропии», то во второй — по вертикали в форме жесткой социальной иерархии: «граждане» — «свободные неграждане» — «рабы». Первая ипостась проявляла себя «внутри» полиса часто как прямая демократия. Вторая всегда была повернута «наружу» как власть привилегированного гражданского меньшинства, пользующегося всеми благами полисной жизни. Кажется, М. Берент сильно упростил проблему, сводя государство лишь к наличию бюрократического аппарата и механизма подавления. Но государство — это еще и аппарат управления конкретным обществом, в том числе и выборный.

Так что, завершая анализ очередной ревизии традиционной концепции античного полиса, хотелось бы еще раз вернуться к названию ключевого параграфа статьи М. Берента — «Социальная антропология и миф о греческом государстве». Думаю, что в свете современной теории государства и имеющихся в распоряжении исследователей исторических данных античная полисная государственность все-таки не была с. 31 мифом. Скорее современным научным мифом следует признать основной тезис статьи М. Берента о «безгосударственном полисе».
Послесловие

Уже после завершения настоящей работы в библиотеке Института Майнеке (Свободный Берлинский университет) в 2004 г. мне удалось ознакомиться с очередным томом «Центра полисных исследований» в Копенгагене, открывающимся статьей М. Г. Хансена на ту же тему38. Она целиком посвящена критике концепции «безгосударственного полиса» М. Берента. М. Г. Хансен — признанный специалист по истории и теории античного греческого полиса — рассмотрел вопрос о соответствии этого социально-политического института новоевропейским и современным научным представлениям о государстве, его сущности и признаках. Его итоговое заключение покоится на иных теоретических основаниях, но очень близко нашему: «Если при исследовании полиса применить именно этнологическое разделение на ранние государства и безгосударственные общества, классический греческий полис будет относиться к ранним государствам»39. Опираясь на конкретные нарративные и эпиграфические источники, М. Г. Хансен сумел назвать 36 видов полномочий (!), входивших в компетенцию античного полиса40. С точки зрения современной теории, не все их можно признать государственными. Но важно то, что в совокупности они совпадают с полным спектром функций государства как такового, хотя, разумеется, есть и существенные различия. Датский исследователь обратил внимание на такой важный признак государства, как территория, несомненно, присущий и полису41. Он привел ряд интересных свидетельств о восприятии гражданами хоры своего полиса как территории, на которую распространяется его ἀρχή, а также о полисных границах, которые часто отмечались специальными пограничными камнями (ὅροι). Им собраны очень важные свидетельства о наличии в классических полисах постоянных военных контингентов42, что заставляет усомниться в широко распространенном представлении, что в мирное время в полисе не было каких-либо вооруженных сил.
Alexander P. Medvedev (Voronezh).
War die griechische Polis ein Staat?

In dem Aufsatz wird die strittige Frage nach dem historischen Status der altgriechischen Staatlichkeit in Zusammenhang mit den Arbeiten des israelischen Antikenforschers M. Berent untersucht, der den с. 32 nichtstaatlichen Charakter der klassischen antiken Polis zu begründen versuchte. Der Autor analysiert die wesentlichen Argumente von M. Berent zugunsten seiner Konzeption von der Polis als «nichtstaatlicher Gesellschaft» und zeigt, dass die meisten von ihnen unbegründet sind. Die spezifische sklavenhalterische Form der klassischen Polis bestätigen die Zeugnisse von Xenophon (Hiero. 4, 3) und Platon (Resp. 578e). M. Berent richtet seine Aufmerksamkeit nur auf eine Seite des Lebens in der Polis, es gab aber mindestens zwei: 1. die zivile (die eigentliche Polis als Gemeinde), und 2. die staatlich-herrschaftliche, nicht zuletzt für die physische und moralische Unterjochung der Sklaven, Heloten, solcher freien Nicht-Bürger wie die athenischen Meteken oder der spartanischen Periöken. Hinsichtlich der ersten Seiten wurden die Beziehungen tatsächlich vorwiegend horizontal gebaut und fußten auf den Prinzipien der Solidarität, des Kollektivismus und der Koordination. In Bezug auf die zweite Seite dominierte die Vertikale in Form der sozialen Hierarchie: «Bürger» — «freie Nichtbürger» — «Sklaven». Die erste Erscheinungsform zeigte sich «innerhalb» der Polis häufig als Demokratie, die zweite offenbarte sich «nach außen» als Herrschaft einer privilegierten Minderheit, die alle Vorteile des Polis-Lebens zu nutzen verstand.

ПРИМЕЧАНИЯ

Работа выполнена автором в качестве Forschungsstipendiat der Alexander von Humboldt-Stiftung.

1Пустовалов С. Ж. О возможности реконструкции сословно-кастовой системы по археологическим данным // Древности Степного Причерноморья и Крыма. Запорожье, 1995. Вып. 5. С. 21—35; Синюк А. Т. Брон*зо*вый век бассейна Дона. Воронеж, 1996. С. 316—317.

2Чмыхов Н. А. Первые государства в Степи — Лесостепи: предпосылки возникновения // Теория и методика исследований археологических памятников: Тез. конф. Липецк, 1992. С. 116—117; Писаревский Н. П. О государственности у ранних скотоводческих племен степи и лесостепи Евразии // Вестник Ворон. ун-та. Серия гуманит. науки. Воронеж, 2000. № 1. С. 98—114. Некоторые исследователи идут еще дальше и пишут о государственности первобытно-коммунистического типа и о доклассовой государственности. См.: Шилов Ю. А. Послесловие к «Космогонии первобытного общества» // Начала цивилизации. М., 1999. С. 92, 95.

3Медведев А. П. К исторической оценке скотоводческих обществ на Юге Восточной Европы II—I тыс. до н. э. // Вестник Ворон. ун-та. Серия гуманит. науки. Воронеж, 2001. № 2. С. 159—180; Гей А. Н. К вопросу об уровне социального развития степных скотоводов бронзового века // Бронзовый век Восточной Европы: характеристика культур, хронология и периодизация. Самара, 2001. С. 82—84.

4Штаерман Е. М. К проблеме возникновения государства в Риме // ВДИ. 1989. № 2. С. 76—94.

5Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 21. С. 128—129.

6Berent M. The Stateless Polis. Towards a Re-Evaluation of the Classical Greek Political Community. Diss. Cambr., 1994.

7Берент М. Безгосударственный полис: раннее государство и древнегреческое общество // Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000. Идеи этой статьи получили дальнейшее развитие в докладе М. Берента на I Международной конференции «Hierarchy and Power in the History of Civilization». Moscow, June 15, 2000.

8Коротаев А. В. Горы и демократия: к постановке проблемы // Альтернативные пути к ранней государственности. М., 1995. С. 77—93.

9Коротаев А. В., Крадин Н. Н., Лынша В. А. Альтернативы социальной эволюции (вводные замечания) // Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000. С. 37—39, 45.

10Строго говоря, подход М. Берента к античному полису как к безгосударственному обществу нельзя признать новым. Еще в XIX в. Фюстель де Куланж в своей знаменитой работе «La cité antique» рассматривал полис, прежде всего, как древнюю гражданскую общину, а не как государство в том смысле, в каком это слово тогда употреблялось во французском языке. О реминисценциях такого подхода в современном антиковедении см.: Finley M. I. The Ancient City: From Fustel de Coulanges to Max Weber and Beyond // CSSH. 1977. Vol. 19. 3. P. 305—312.

11В греческом языке V в. до н. э. общепризнанного термина для обозначения «государства» еще не было (чаще всего использовалось слово τὸ κοινόν), хотя проблема его сущности уже поставлена Протагором. См.: Бергер А. К. Политическая мысль древнегреческой демократии. М., 1966. С. 240—246, 351.

12Доватур А. И. Политика и политии Аристотеля. Л., 1966. С. 14—15; Кошеленко Г. А. Введение. Древнегреческий полис // Античная Греция. Проблемы развития полиса. М., 1983. Т. 1. С. 12.

13Tanck C. ARCHE, ETHNOS, POLIS. Untersuchungen zur begrifflichen Erfassung des Achemenidischen Reiches in zeitgenössischen griechischen Quellen. Frankfurt am Main, 1997. S. 242—243.

14Медведев А. П. У истоков европейской политологии (к формированию образа «восточной деспотии») // Вестник Ворон. ун-та. Серия гуманит. науки. Воронеж, 1996. № 2. С. 160—164.

15Hansen M. H. Polis and City-State. An Ancient Concept and its Modern Equivalent // CPCActs. 1998. Vol. 5. P. 117—118.

16Gellner E. Nations and Nationalism. Oxf., 1983. P. 4.

17Гаджиев К. С. Введение в политическую науку. М., 1997. С. 130.

18Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 645—646.

19Гаджиев К. С Указ. соч. С. 130.

20Берент М. Указ. соч. С. 235.

21Видаль-Накэ П. Черный охотник и происхождение афинской эфебии / Пер. А. И. Иванчика // Видаль-Накэ П. Черный охотник. М., 2001. С. 135—154.

22Берент М. Указ. соч. С. 239.

23Фролов Э. Д. Скифы в Афи*нах // ВДИ. 1998. № 1. С. 134—142; Иванчик А. И. Кем были «скифские» лучники на аттических вазах эпохи архаики? // ВДИ. 2002. № 3. С. 33—55.

24Lissarague F. L’autre guerrier. P., 1990. P. 126.

25Берент М. Указ. соч. С. 239.

26Hansen M. H. The Copenhagen Inventory of Poleis and the Lex Hafniensis de civitate // The Development of the Polis in Archaic Greece. L.; N. Y., 1997. P. 13—14.

27Dreizenter A. Sozialpolitik im antiken Athen (vom 7. bis 4. Jahrhundert v. u. Z.). Neustadt im Schwarzwald, 1992. S. 86—133.

28Шишова Н. А. Раннее законодательство и становление рабства в Античной Греции. Л., 1991.

29Бергер А. К. Указ. соч. С. 337.

30Кошеленко Г. А. Полис и город: к постановке проблемы // ВДИ. 1980. № 1. С. 3—27.

31Мысль об отсутствии организующего «государственного начала» в архитектурно-планировочном оформлении классических полисов звучала в докладе М. Берента на конференции «Hierarchy and Power in the History of Civilization».

32Берент М. Указ. соч. С. 236.

33Доватур А. И. Указ. соч. С. 23.

34Взято из: Аверинцев С. С. Образ Античности в западноевропейской культуре XX в. Некоторые замечания // Новое в современной классической филологии. М., 1979. С. 12.

35Берент М. Указ. соч. С. 255—256.

36Runciman W. G. Doomed to Extinction: The Polis as an Evolutionary Dead End // The Greek City from Homer to Alexander. Oxf., 1990. P. 348. Также называют античный полис и некоторые другие исследователи. См.: Кампогросси Колоньези А. Формирование государства в Риме // ВДИ. 1990. № 1. С. 95.

37Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 3. С. 21.

38Hansen M. H. Was the Polis a State or a Stateless Society? // Even More Studies in the Ancient Greek Polis Centre 6 [Historia: Einzelschriften. H. 162]. Stuttgart, 2002. S. 17—47.

39Ibid. P. 42.

40Ibid. P. 24—25.

41Ibid. P. 26.

42Ibid. P. 38.