Марксизм – идеология целостного функционального отрицания капитала.
Получается, что марксизм объективно есть идеология тех социальных групп, которые воплощают в своем бытии функциональные аспекты капитализма как противостоящие субстанциональным, и отрицают вторые с позиций первых. Маркс ошибочно посчитал персонификатором функционального отрицания капитализма пролетариат, с которым ошибочно же отождествил европейские, прежде всего английские, низы первой трети XIX в. Капиталистический же, формационный пролетариат на самом деле является персонификатором субстанции, агентом капитала как содержания и действует внутри него. Поэтому-то социал-демократическое движение лишь первоначально выступало против капиталистических порядков, а затем постепенно интегрировалось в них, поскольку противоречие, отрицание здесь имеет место в рамках одного качества – субстанции, а потому не может быть полным: это означало бы самоотрицание, социальное самоубийство рабочего класса.
Борьба рабочих ядра капиталистической системы против капитала под знаменем марксизма была не столько адекватным марксизму политическим движением, сколько результатом временного, обусловленного неразвитостью самого капитализма совпадением еще не полной обособленности, расчлененности двух принципиально различных форм социального отрицания – внутрикапиталистического, в рамках самого капитала (овеществленного труда) как субстанции, с одной стороны, и антикапиталистического – отрицания капитала как субстанции его социальной функцией – с другой. Можно сказать, что длительное время функциональное отрицание капитала внутри самого капитализма проявлялось в неадекватной ему содержательной форме и (или) совпадало с неадекватной формой. Однако по мере развития капитализма база для этого истончалась и исчезала. Вехи этого процесса – идеологический и организационный кризис социал-демократии и марксизма на рубеже XIX-XX вв. (ревизионизм против ортодоксии на Западе, меньшевизм против большевизма, особенно в его крайней, необольшевистской – ленинской – форме в Российской Федерации), крах II Интернационала во время первой мировой войны, австромарксизм и, наконец, Бад Годесберг (1959), который формально зафиксировал фактически уже наступившую смерть “ортодоксального марксизма” и антикапитализма “рабочих партий”. И.Валлерстайн “с подачи” Н.Элиаса верно называет эту разновидность “марксизмом партий”, но ошибочно смешивает в одну кучу Каутского, Ленина и Сталина, социал-демократические и коммунистические политической партии, демонстрируя непонимание непартийной природы коммунистической политической партии, их властного содержания и принимая форму за содержание.
В ядре, в центре капиталистической системы, где капитал силен прежде всего как субстанция, его функциональное отрицание вообще имеет крайне мало шансов на успех (Франция – 1871 г., Республика Германия – 1918, 1923 гг.) и может существовать лишь до поры как элемент внутрикапиталистических “стадиальных отрицаний”. Иное дело – полупериферия и периферия, где сильны функциональные аспекты капитала, а субстанционально он слаб; где капитал выступает, прежде всего, как функция, нередко – в некапиталистической или раннекапиталистической форме – и где сама капиталистическая эксплуатация носит функциональный характер и развивается на основе не столько местных доиндустриальных производительных сил, сколько мирового рынка и индустриальных производительных сил центра. В результате чего, несмотря на слабость или даже отсутствие местной капиталистической субстанции, противоречие между субстанцией и функцией капитала носит острый характер, а функция значительно более сильна и автономна, чем в центре. В такой ситуации принципиально возможен полный отрыв функции от субстанции, приобретение ею самостоятельности и создание адекватной ей структуры, отрицающей капитализм. Поскольку отрицание носит функциональный характер, исходное социальное содержание агента отрицания значения не имеет.
4.1 Плакат
4.2 Пирамида капитализма
В результате марксизм как идеология находит адекватную себе социальную ситуацию на полупериферии мировой капиталистической системы, не зависит жестко и непосредственно от социальной природы персонификатора отрицания и от уровня развития производительных сил данного общества (вспомним Ленина, Мао, Кастро и т.п.). Генетически марксизм становится идеологией захвата власти (государства), а функционально (или негативно содержательно) – идеологией обеспечения индустриального развития на антикапиталистической основе в национально ограниченных рамках (отрыв функции от субстанции в мировом масштабе в условиях промышленного капитализма, – а именно его противоречия и выражает исходно марксизм как идеология, – невозможен). При этом идеология утрачивает свои идеологические характеристики и превращается в отрицающую идеологию как явление власть-знание, универсалистские претензии которого становятся фактором легитимности существования этой власти в национально-ограниченном пространстве. Это и есть марксизм-ленинизм, т.е. Идеология марксизма, превратившаяся во власть-знание, утратившая черты идеологии и борющаяся с немарксистскими идеологиями уже не только как с немарксистскими, но и как с идеологиями, точнее как с Идеологией.
“Марксизм-ленинизм” отрицает либерализм, консерватизм и “неленинские формы марксизма” не по отдельности, не как рядоположенные, а в целом, как целое, как Идеологию. Будучи коррелятом коммунистического строя, т.е. всевластия власти, “власти власти” (кратократии), снявшим в себе, выражаясь марксистским же языком, “противоречие между базисом и надстройкой” и оказавшимся по ту сторону их дихотомии, “марксизм-ленинизм” не может терпеть и отрицает любую идеологическую форму, поскольку она автоматически, самим фактом своего существования подрывает основы его бытия. В то же время внешне, по форме “марксизм-ленинизм” должен был оставаться и остаться идеологией – так же, как негосударственная, отрицающая государственность структура СССР должна была внешне, по форме выступать как государство со всеми внешними атрибутами. Таковы правила игры – Большой игры – мировой капиталистической системы: любая суверенная политическая структура, чтобы быть допущенной в игру, должна выступать элементом межгосударственной системы, т.е. Государством, по крайней мере, внешне. Аналогичным образом любая идейная система Современности – “доидеологическая”, “антиидеологическая” или “неидеологическая” – должна выступать как идеология.
4.3 Маркс СССР
Это касается не только “марксизма-ленинизма”, но, например, таких форм, как национализм или исламизм. Сам по себе национализм идеологией не является. Однако в идеологизированном поле Современности он автоматически превращается в идеологию. Точнее, приобретает ее внешние атрибуты и претендует на идеологический статус.
Если национализм исторически возник на Западе в современную эпоху, т.е. в том месте и в том времени, с которыми исторически тесно связана идеология, и которые суть социокультурное “магнитное поле”, породившее идеологию как явление, то исламизм к этому всему не имеет никакого отношения. Его религиозный, интегралистский и антизападный характер не содержит в себе ничего идеологического. Однако поскольку исламизм возник как реакция на идеологическое и социокультурное давление Запада, капитализма, поскольку он выступает как идейно-политическое средство борьбы в современной мировой капиталистической системе, функционально, негативно и формально он приобретает идеологические черты. Западной универсалистской идеологии – будь то либерализм или марксизм, исламизм противостоит как идеология. Правда, по мере ухода Современности в прошлое и в связи если не с упадком, то с ослаблением универсалистских идеологий либерализма и марксизма антизападные идейные течения, по-видимому, все меньше будут примерять идеологические одежды и станут выступать в адекватной им этноцивилизационной или религиозной форме – этот процесс уже вполне различим. Иранская революция 1979 г. – тому пример и иллюстация.
В идеологизированном мире Современности идеологическую форму приобретали даже такие идейно-политические явления, структуры и институты, которые содержательно возникали как отрицание идеологии, как антиидеология. И это несовпадение было внутренним системообразующим противоречием указанных явлений, структур и институтов. Нетрудно заметить, что несовпадение и противоречие, о которых идет речь, повторно-зеркально воспроизводят внутри форм, возникших на основе несовпадения субстанции и функции капитала, на основе противоречия между субстанцией и функцией, эти самые несовпадение и противоречие, интериоризируют их, превращая во внутреннее противоречие негативно-функциональных форм. Но противоречие это уже выступает как таковое между содержанием (антикапиталистическим) и формой (капиталистической, буржуазной), которую они вынуждены принимать в соответствии с логикой функционирования мирового капиталистического целого, в которое они вписаны, хотя и со знаком “минус”. Это относится и к “марксизму-ленинизму”.
Именно в форме “марксизма-ленинизма”, трансформирующегося затем в “маоизм”, “чучхе” и т.п., марксизм успешно распространялся на полупериферии и периферии. Особенно в тех странах Азии, где идейные (“религиозно-этические”) системы фиксировали жесткое закрепление групповых социальных ролей и полномасштабную регуляцию их властью, т.е. были “власть-знанием” генетически, на “докапиталистической” основе, а не как отрицание капитализма и его идеологий. “Недоидеология”, если можно так выразиться, и “постидеология”, “гиперидеология” совпали по негативу – как “азиатские способы производства” и “реальный коммунизм”. Но это – далеко не единственная причина успеха “марксизма” (“марксизма-ленинизма”) в неевропейском мире.
Дело еще и в следующем. Будучи такой критической социальной теорией и идеологией, которая возникла на пересечении нескольких линий социального, экономического и идейно-политического развития и отразила взаимодействие (позитивное и негативное) между различными типами исторических систем (и между системами одного типа) – Европейской цивилизацией, буржуазным обществом и мировой капиталистической системой, марксизм объективно мог быть использован как средство идеологического отрицания и в его рамках – социального теоретического анализа любой из этих систем. Будучи антикапиталистическим, он мог стать основой и орудием критики европейского капитализма (капитализма “ядра”) и “изнутри”, и “извне”, с позиций мировой системы – как в целом, так и с “точки зрения” ее периферийных и полупериферийных элементов (докапиталистических и некапиталистических). В то же время без серьезного нарушения его внутренней логики марксизм может быть использован как средство критики мировой системы и капитализма с позиций как европейской цивилизации, так и неевропейских цивилизаций. Наконец, он мог быть использован для критики европейской цивилизации с позиций капиталистической системы в целом.
Иными словами, благодаря функциональному антикапитализму марксизм приобрел черты содержательного антизападничества (“антиимпериализма”), реализуемого посредством западной же по происхождению системы идей. Перефразируя К.Леонтьева, который охарактеризовал чехов как оружие, которое славяне отбили у немцев и против них же направили, можно сказать, что марксизм – это оружие, которое Не-Запад (прежде всего Россия, а затем Восток) отбил у Запада и против него же направил; это оружие, которое не-капитализм отбил у капитализма и против него же направил: “Ступай, отравленная сталь, по назначенью”. Но дело в том, что в ходе “отбития” и изменения направления удара серьезнейшие качественные перемены происходят с марксизмом и как с марксизмом, и как с идеологией. Во-первых, он перестает быть марксизмом, т.е. специфической, одной из трех идеологий Большого Идеологического Треугольника Современности, перестает быть чисто западной идейно-политической формой. Во-вторых, он, как уже говорилось, вообще перестает быть идеологией по содержанию, а в значительной степени и по функции; только форма осталась, да и то не во всем.
В то же время необходимо отметить, что такие трансформации оказались (были) возможны только с марксизмом, у марксизма. Создается впечатление, что только в ходе этих трансформаций, посредством их и на их основе и смогло реализоваться на практике полное тотальное отрицание капитализма, характерное для марксизма, смогло реализоваться заложенное в нем, его “генетическая” программа. Только так могла реализоваться на практике идеология марксизма, т.е. путем самоотрицания. Похоже, было нечто в марксизме, что для полной реализации его на практике в качестве марксизма требовало преодоления его идеологичности, что бы по этому поводу ни думал сам Маркс. По-видимому, в самом марксизме неидеологическое было очень важным, но непроявленным компонентом, представляло собой hidden transcript. Некоторые исследователи именно в этом видят идеологичность марксизма и ленинизма и противопоставляют его идеологию, в строгом смысле слова, либерализму и консерватизму. На мой взгляд, дело обстоит с точностью до наоборот. Именно либерализм и консерватизм были идеологиями, по крайней мере, с точки зрения их реализации на практике.
Либерализм и консерватизм реализовывали себя на практике, не переставая быть идеологиями, не исчезая как специфические качественные определенности. Это говорит не только об их специфике, но и о специфике самого марксизма и его места в Западной Системе или, более узко, в “цивилизации XIX в.”, и о специфике его роли в мировой капиталистической системе. Точнее говорить о спецификах. Одна из них заключается в том, что марксизм возник позже двух других идеологий. Ненамного позже, но в условиях бурного и динамичного XIX в. это “ненамного” – два десятка лет – дорогого стоит. Консерватизм и либерализм возникли “вглуби” революционной эпохи 1789-1848 гг., на них (даже на либерализме) лежит еще сильный отпечаток локального европеизма, они еще не так близки к краю, за которым начинается превращение, исторически почти моментальное, “локальной Европы” в “мировой Запад”, они сравнительно далеки от “точки бифуркации”, пройдя которую “европейский локус” превратился в центр “мирового глобуса”. Марксизм же находится не просто близко к этой точке, а по сути в ней. Или почти в ней. В этом (но только в этом!) смысле марксизм – это самая современная и мировая из современных идеологий, во многом – самая квинтэссенциальная, не говоря уже о том, что самая революционная идеология. Обладание таким количеством качеств сделало марксизм исключительно плотным, насыщенным, внутренне противоречивым – вплоть до возможности самоотрицания (в качестве идеологии) и придало ему исключительно динамичный характер, причем не только как идеологии, но и в еще большей степени как социальной теории и научной программе. Но прежде чем перейти к ним – последнее замечание, точнее, предположение о марксизме как идеологии.
По-видимому, именно “мировые” и “переломные” качества, помимо прочего, способствовали усилению неидеологического (гиперидеологического – марксизм исторически оказался не просто идеологией, но преодолением идеологии и идеологичности) компонента и потенциала в марксизме. Это лишний раз свидетельствует о том, что идеология – явление европейское; это такая же “европейская роскошь”, как политика. Можно сказать и так: буржуазная роскошь. И чем больше буржуазное европейское общество становилось капиталистической мировой системой, точнее – ядром этой системы, тем большее напряжение испытывала идеология, связанная с европейскими буржуазными ценностями. Принципиальных ответов на рост напряжения могло быть два.
Первый – самоконсервация на уровне и в качестве идеологии, что и продемонстрировали либерализм и консерватизм, оказавшиеся с этой точки зрения в “одной лиге”.
Второй – преодоление идеологии, трансидеологичнось, гиперидеологичность, “идеологический сюрреализм”. Это путь марксизма, превращающегося в “марксизм-ленинизм”, коммунизм. Но был еще и промежуточный вариант – социализм. Это та “часть” марксизма, которая, опершись на определенные структуры субстанции в ядре капиталистической системы и “зацепившись” за идеологию (главным образом – за либерализм), сохранила себя в качестве идеологии и начала свое историческое “болтание в проруби”. Но к марксизму это уже имеет лишь косвенное отношение.
Понятие марксистской социологии
В настоящее время социология марксизма подвергается основательной и порой справедливой критике. Но как бы к ней ни относиться, она является одним из течений современной социологической мысли и имеет своих сторонников во многих странах мира.
Социология марксизма - это теория социального развития общества, созданная К. Марксом и Ф. Энгельсом в середине - второй половине XIX века. Ее место и роль в истории социологической мысли определяются тем, что функционирование общества, сознание и поведение живущих в нем людей анализируются, прежде всего, через призму материальных условий их жизни, через противоречия и конфликты в реально существующем способе производства.
Это, прежде всего материалистическое понимание истории, выработанное на основе исследования реального содержания исторического процесса, его объективных закономерностей.
Следует, прежде всего, отметить две принципиальные концепции.
1. Идеи рассматриваются в контексте социокультурных ценностей того времени и пространства, где и когда они жили. Поэтому неправомерно отождествлять их воззрения с ленинизмом, сталинизмом, троцкизмом, маоизмом и т.д., где используются авторитет и отдельно взя-тые идеи марксизма как средство привести в жизнь полити-ческие идеи самого разного толка. Словом, есть социология марксизма и множество постмарксистских течений, школ, которые называются марксистскими.
2. Маркс и Энгельс одними из первых стали использовать эмпирические социологические исследования в своих теоретических работах -- “Анкета для рабочих”, “Положение рабочего класса в Англии” и др.
На становление социологии марксизма в той или иной степени оказали влияние диалектика Гегеля, а также политико-экономические и социологические воззрения таких мыслителей предшествующего периода, как А. Смит, Д. Рикардо, К.А. Сен-Симон и др. Созданное диалектико-материалистическое понимание истории дает свое объяснение материалистических основ жизни общества, характера взаимодействия его основных сторон, объективной направленности его развития и роли сознательной деятельности людей в историческом процессе.
Марксистская социология остается одной из наиболее влиятельных в настоящее время. Она противостоит многим классическим и современным социологическим теориям. Исторический материализм привел к появлению множества различных объяснительных версий исторического процесса, к формированию значительной совокупности достаточно плодотворных исследовательских программ. Многие из них демонстрируют всевозрастающие возможности в понимании социальных феноменов. В своей претензии описывать социальную жизнь как тотальность марксизма, видимо, не имеет себе равных и в конце XX столетия.
Вникая в ближайшие причины, положившие начало разработке социологии в так называемом материалистическом направлении, мы можем разделить их на две категории:
1) причины общего и необходимого характера и
2) причины частичные, более случайные.
К разряду первых следует отнести следующие три благоприятные условия:
1. Высокая степень развития, достигнутая экономическими отношениями за последнее столетие, и значение, которое они приобрели во всех областях общественной жизни. Расцвет этот совпал с заметным упадком таких господствующих прежде факторов эволюции, как религия и метафизическое учение, а также с крайней специализацией научных исследований. Не будучи объединены соответствующей философией, отдельные науки не могли открыто притязать на роль верховных руководительниц общественного прогресса; они влияли и действовали только, так сказать, за кулисами истории.
2. Глубокие, хотя на первый, поверхностный взгляд и незаметные перемены, происшедшие в основных нравственных началах, в этических обобщениях, от новых, установившихся между людьми отношений, смутно выразившихся, например, в известной трехчленной формуле французской революции: свобода, равенство, братство. Этический процесс резко сказался в падении прежних, христианских, аскетических идеалов бедности, воздержания, лишений всякого рода и в замене их противоположными идеалами материалистического довольства, земного блаженства и счастья.
3. Быстрые успехи как наук о явлениях мира неорганического и органического, наиболее тесно связанных с экономической деятельностью человека, так и техники, основанной на этих отраслях знаний. Ускоренный и могучий рост этот выгодно контрастировал в течение всего XIX столетия с отсталостью наук о явлениях сверхорганического мира - самой социологии и производной от нее психологии. Такое положение вещей, в силу общего закона соотношения между развитием специальных наук и эволюцией философии, не могло не отразиться и на господствующих мировоззрениях.
Действительно, свое внутреннее обоснование современная философия, как в позитивизме, так в эволюционизме и неокритицизме и даже в учениях левого крыла гегельянства (не забудем, что из него вышли Герцен, Бакунин, Прудон и др.) получила от ряда более совершенных, так называемых естественных наук. В новейших философских системах, имевших влияние на массу умов, ясно чувствуется материалистическая или сенсуалистическая односторонность (соответствующая могуществу наук физико-химических и биологических). Идеализм, в строгом смысле слова, пользовался успехом лишь в небольших кружках; и успех его был преходящий, непрочный. Вообще, за исключением первой трети столетия, да и то только в Германии, идеализм в XIX веке был не глубок; он легко вырождался в спиритуализм, в мистицизм и играл роль, хотя бы, например, в Российской Федерации, временной реакции против крайних увлечений противоположными взглядами.
Если же принять во внимание, что на общий характер практической деятельности человека непосредственно влияет не специальное знание, а выразительница его, философия, то нельзя удивляться тому, что деятельность эта расположила умы к восприятию и усвоению социологических теорий преимущественно материалистического и сенсуалистического характера. Теми же влияниями объясняются и первоначальное смешение социологии с политической экономией (которая, кстати сказать, дала марксизму, чуть ли не две трети его содержания), и относительный успех биологической, антропогеографической и, в особенности, этнологической школ в социологии. Учение Маркса явилось логическим заключением всего предыдущего развития, выводом из совокупности распространенных в его время научных истин и заблуждений. Таким образом, вопрос о внутренней ценности экономического материализма неизбежно превращается в вопрос о ценности его теоретических, философских и социологических предпосылок.
Частные и уже более случайные причины, обусловившие сильный и быстрый рост экономического материализма, весьма многочисленны.
В своих ранних работах Маркс проявлял интерес к понятию отчуждения; эта тема в том или ином контексте проходит и через многие его последующие работы. Маркс широко известен своими взглядами на связь между экономической жизнью и другими социальными институтами. В основе его интересов лежал, прежде всего, анализ жизнедеятельности обществ, организованных в социальные классы. Теория социального изменения находит у Маркса выражение в теории гражданской войны, которая выступает, по его утверждению, "двигателем истории"; эта идея настолько глубоко пронизывает творчество Маркса, что марксистскую теорию в западной социологии именуют иногда просто "теорией конфликта".
Диалектический материализм и социология
Принципиальный вопрос, имеющий для социологии первостепенное значение, -- это вопрос о взаимодействии материальных и духовных ценностей в жизни общества.
Маркс выдвинул и обосновал ту независимую переменную, которая, по его мнению, играет решающую роль, -- способ материального производства. При этом он отстаивал положение о первичности бытия по отношению к общественному сознанию не в смысле появления во времени сначала первого, а затем второго, а в пла-не признания решающей роли первого в процессе взаимодействия. Отправным пунктом анализа всех обществ для Маркса являлось выяснение состояния производительных сил, научного и технического знания, материальных отно-шений между людьми. Идеи же, субъективные чаяния людей отражение, прежде всего этих отношений и поэтому не могут выступать в качестве главного, решающего фактора общественных перемен. “Способ производства материальной жизни, обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание”
Пожалуй, никакое другое положение, как это (и в прошлом, и ныне), не подвергается самой интенсивной критике, что Маркс исходит из экономического детерминизма, т.е. объясняет возникновение определенных социальных структур и отношений, политических и культурных институтов всецело из тенденции экономического развития, хотя в жизни сплошь и рядом можно наблюдать обратные связи, ибо отмеченные явления сами воздействуют на экономику, на характер реального производства.
Можно соглашаться или нет с оппонентами Маркса, однако очевидно, что резкое акцентирование роли способа производства материальной жизни вольно или невольно умаляет значимость культурных, духовных, религиозных ценностей в развитии общества. Следует заметить, что многие советские и другие последователи марксизма столь абсолютизировали эту марксову мысль, что вовсе игнорировали важную роль культурных ценностей. Вместе с тем в высказываниях самого Маркса, никак не просматривается стремление свести действие всех факторов общественной жизни лишь к одному -- экономическому, не отрицается их взаимодействие. Более того, при жизни сам Маркс всячески открещивался от экономического детерминизма, заявляя, что нельзя трактовать экономическую необходимость так, будто лишь она является активным фактором, а все остальное -- лишь пассивное следствие.
Маркс был первым социологом, который рассматривал общество как объективную саморазвивающуюся реальность. Источником этого саморазвития являются противоречия и конфликты, прежде всего в материальной жизни. “На известной ступени своего развития, -- пишет он, -- материальные производительные силы общества приходят в противоречия с существующими производственными отношениями, или - что является только юридическим выражением последних - с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции... Сознание надо объяснять из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями.
Следует обратить внимание на три принципиальных. Движущей силой развития общества выступает противоречие между производительными силами и производственными отношениями. Социальная революция -- есть не политическая случайность, а закономерное проявление исторической необходимости. Сознание людей отражает реальные жизненные противоречия. Иными словами, независимо от субъективных желаний отдельных людей, правящих верхов массы думают и действуют в зависимости от характера противоречий, прежде всего в материальной жизни. Изменяются противоречия и конфликты -- соответственно изменяются формы мышления людей, происходит переоценка ценностей. Если постоянно не учитываются материальные интересы масс, если противоречия нарастают и углубляются, то возникает революционное сознание, приводящее массы в движение, и через социальную революцию происходит радикальное изменение, качественное обновление общественных отношений.
Такой взгляд на общество вошел в историю общественной мысли как диалектический материализм. Он был применен Марксом к конкретному анализу капитализма его времени. “Буржуазные производственные отношения, -- отмечал он, -- являются последней антагонистической формой общественного процесса производства, антагонистической не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества”.
Итак, по Марксу, на определенном уровне развития производительных сил буржуазные отношения становятся препятствием на пути прогресса, которое устраняется в результате социальной революции. Вместе с тем, в последние годы жизни Маркс искал и альтернативные варианты, имеющие прямое отношение к социологическому анализу возникающих новых реалий капиталистического строя. Так в третьем томе “Капитала” он отмечал серьезные трансформации в самом способе производства капиталистического общества. Приведем некоторые, на наш взгляд, наиболее значимые выдержки, которые так и не были подвергнуты серьезному научному анализу в догматических версиях марксизма.
“Образование акционерных обществ. Благодаря этому:
1. Колоссальное расширение масштабов производства и возникновение предприятий, которые были невозможны для отдельного капиталиста. Вместе с тем такие предприятия, которые раньше были правительственными, становятся общественными.
2. Капитал, который сам по себе покоится на общественном способе производства и предполагает концентрацию средств производства и рабочей силы, получает здесь непосредственную форму общественного капитала (капитала непосредственно ассоциированных индивидуумов) в противоположность частному капиталу, а его предприятия выступают как общественные предприятия в противоположность частным предприятиям. Это -- упразднение капитала как частной собственности в рамках самого капиталистического способа производства.
3. Превращение действительно функционирующего капиталиста в простого управляющего, распоряжающегося чужими капиталами...” Осипов Г. В., Тульчинский М. Р., Кабыща А. В. и др. «Социология», учебник для высших учебных заведений - М.: Наука, 2002 - 105 с.
Проблемы эти Маркс успел лишь наметить. Но даже одно их упоминание свидетельствует, что социолог осознал возникновение качественно нового общества, к которому нельзя некритически применять характеристики традиционного капитализма. Отнюдь не случайно уже после смерти Маркса Энгельс с особой силой подчеркивал, что в социологии марксизма ценны не те или иные отдельно взятые положения, а диалектико-материалистический - подход к анализу общества.
Таким образом, Маркс устанавливает довольно однозначную и убедительно трактуемую связь между экономической жизнью общества и всеми другими социальными институтами. Со времен Маркса в социологии само понятие "материализм" имеет специфический смысл отношения к тем теориям, в которых базовой причиной всех социальных явлений выступают экономические отношения.
Социология классов и гражданской войны
Первыми попытались объяснить природу социальной стратификации Карл Маркс и Макс Вебер. Социологическая теория марксизма включает в себя системный анализ классов, социальных отношения и гражданской войны. По Марксу, принадлежность человека к классу, его социальные интересы обусловлены, прежде всего, экономическими отношениями.
Маркс считал, что в капиталистических обществах причиной социального расслоения является разделение на тех, кто владеет и управляет важнейшими средствами производства, - класс капиталистов-угнетателей, или буржуазия, и тех, кто может продавать только свой труд, - угнетенный рабочий класс, или пролетариат. По мнению Маркса, эти две группы и их несовпадающие интересы служат основой расслоения. Во всех известных ему обществах характер этих отношений был таков, что социальное положение подавляющего большинства индивидов довольно жестко регламентировалось от момента их рождения и до самой смерти. Такое положение вещей в принципе не исключало определенную социальную мобильность. Но она ограничивалась лишь отдельными индивидами, что не оказывало существенного влияния на социальную жизнь в целом. Классовое деление приводило к тому, что одни группы людей благодаря своему социальному положению имели материальные, политические и иные привилегии, другие, напротив, лишались необходимого для существования и выживания. В социальной поляризации Маркс видел источник антагонизма классов, глубинную причину гражданской войны. Таким образом, по Марксу, люди являются товаром общества и, прежде всего объективного положения в процессе производства. Но, будучи вовлеченными в гражданскую войну, они становятся сами творцами общества. Таков общий взгляд на классы и гражданскую войну, который, однако, для Маркса никогда не был догмой и существенно корректировался сообразно изменению социальных реалий.
В работах начального периода Маркс акцентирует жесткую социальную дифференциацию, характер которой приводил к рельефно выраженному делению всех людей на две группы -- угнетателей и угнетаемых, а гражданская война трактуется им не иначе как сердцевина исторического процесса. С этих позиций социолог характеризует современное ему капиталистическое общество как общество антагонистическое - буржуазия и пролетариат являются основными силами, которые вступают в непримиримую борьбу друг с другом. Кроме указанных классов, в капиталистическом обществе есть еще много промежуточных групп - ремесленники, торговцы, крестьяне и другие.
В последующих работах - “гражданская война во Франции” “Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта” - Маркс более обстоятельно анализирует социальную структуру капиталистического общества, выделяя промышленную, финансовую, торговую, мелкую буржуазию, крестьянство, пролетариат и люмпен-пролетариат. При этом он вводит уточняющие критерии класса, отмечая не только отношение к средствам производства, но и общность деятельности, способов мышления и образа жизни. Особенно важно для вычленения класса, по мнению Маркса, -- осознание принадлежности к социальному единству, ощущение отличных интересов от интересов других групп, наличие воли к совместным действиям. Он подчеркивал, что различие классовых интересов проистекает не из субъективного мышления индивидов, а из их объективного положения в обществе и, прежде всего в процессе производства. Люди могут не осознавать своих классовых интересов и, тем не менее, руководствоваться ими в своих действиях.
Социология революции
Маркс допускал разные формы гражданской войны. Он не отрицал значимость мирных форм борьбы в рамках профсоюзного движения, но считал, что реформистская борьба, по крайней мере, в ранний период развития капитализма, не разрешит проблему антагонизма, не приведет к преодолению отчуждения трудящихся от средств производства. Кардинальное решение проблемы он усматривал в социальной революции.
Взгляды Маркса на эту проблему, особенно их эволюция до сих пор глубоко не проанализированы и не изучены. Широко известны его слова “революции -- локомотивы истории” Уин Ф. «Карл Маркс.» - М.: АСТ (Историческая библиотека)., 2003 - 322 с. и в то же время не востребованы его мысли о том, что революционную борьбу трудно регулировать, что ее конечные результаты зачастую оказываются мало похожими на декларировавшиеся революционерами цели. А Энгельс прямо указывал, что “во всякой революции неизбежно делается множество глупостей”.