*503. Афинская демократия
 

http://ru.wikipedia.org/wiki/%C0%F4%...F0%E0%F2%E8%FF

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Приблизительно с 500 по 321 г. до н. э. в Афинском полисе существовала демократическая форма правления. Любой гражданин имел право (и даже обязанность) участвовать в работе Народного собрания. Разделения властей в современном понимании не было. Высшим органом власти было Народное собрание — экклесия, в котором могли принимать участие все взрослые мужчины, имевшие права гражданства. От участия отстранялись женщины, чужеземцы и рабы. Народное собрание собиралось довольно часто, несколько раз в месяц, в нем принимали участие несколько тысяч человек (все население Афинского полиса, имевшее право голоса, оценивается современными исследователями в 20-30 тыс. человек). На собрании решались наиболее важные вопросы жизни полиса. Во времена расцвета афинской демократии для того, чтобы позволить беднейшим гражданам оторваться от работы и принимать участие в народном собрании, была введена плата за участие в экклесии в размере примерного дневного заработка ремесленника.

В перерывах между собраниями экклесии текущими делами занималось булэ — «совет пятисот». Члены булэ избирались по жребию из граждан не моложе 30 лет, по 50 человек от каждой из 10 фил. Такие 50 человек составляли т. н. пританию, каждая из которых выполняла функции булэ в течение 1/10 части года.

Судебные дела рассматривались в «суде присяжных» — гелиэе. Гелиэя состояла из 6 000 человек, которые выбирались по жребию. Эти 6 000 человек были разделены на 10 декастериев, примерно по 500 человек в каждом (100 из них считались запасными). При рассмотрении дела оно рассматривалось определенным декастерием, причем из-за многочисленности судей подкуп был практически исключен.

Продолжал существовать ареопаг, однако его реальная власть в условиях демократии была очень сильно ограничена.

Исполняли решения народного собрания и других органов носители должностей. Все должности в Афинах были коллегиальными и практически все исполнялись по жребию. Исключение составляли должности, требовавшие особых навыков — стратегов и руководителей полисных финансов, носители которых выбирались голосованием. Коллегия десяти стратегов играла очень важную роль в Афинах и сами стратеги были влиятельными гражданами. Так, формальная власть Перикла состояла в том, что он в течение длительного времени переизбирался на должность стратега.

Обилие государственных должностей в Древних Афинах приводило к тому, что каждый гражданин за свою жизнь не раз занимал те или иные должности, приобщаясь к управлению государством и постоянно участвуя в его жизни.

См. также

История демократии
Рабство в Древней Греции
Остракизм

Примечания

↑ Исторически первой называют первобытнообщинную демократию [1]

Источники и литература

Диссертация на тему «Афинская демократия в отечественной историографии середины XIX — первой трети XX вв.» автореферат по специальности ВАК 07.00.09 — Историография, источнико…
↑ Медведев А. П. Был ли греческий полис государством?
↑ www.russ.ru Пересматривая античные каноны
↑ Мифы о "Древней Греции" развеяны

Античная демократия: свобода как фактор культурогенеза
↑ http://vestnik.yspu.org/releases/istoriya/39_1/
↑ библиотека античности Гумер - Боннар А. Греческая цивилизация
↑ Сократ и Вьетнам - Михаил Гефтер
↑ В.С. Сергеев. История Древней Греции : Историография древней Греции
↑ Диссертация на тему «Культура как фактор обусловленности демократической традиции Древней Греции» автореферат по специальности ВАК 24.00.01 - Теория и история культуры | disse...
↑ Ю. Н. Литвиненко. О «Черном охотнике» и его авторе

Аристотель. Афинская полития.
Георгиев Павел Валентинович. Афинская демократия в отечественной историографии середины XIX — первой трети XX вв.: диссертация на соискание учёной степени кандидата исторических наук — Казань: Б/и, 2009.
Суриков И. Е. Античная Греция: политики в контексте эпохи. Время расцвета демократии. — М.: Наука, 2008. — 384 с. — ISBN 978-5-02-036984-9.
Суриков И. Е. Как назывался высший орган власти в демократическом Афинском полисе?
Ручинская О. А. Современный взгляд на Афинскую демократию (Монева С. Атинската демокрация. Практика и институции. – Велико Търново: Университетско изд-во "Св. св. Кирил и Методий", 2009. – 347 с.) / О. А. Ручинская // Вісник Харківського національного університету імені В. Н. Каразіна. Сер. : Історія. - 2011. - № 965, вип. 43. - С. 247-251. [2]

Содержание темы:
#01 страница
#01. Википедия. Афинская демократия
#02. Геродот. Афинская демократия (середина V в. до н.э.).
#03. Перикл. ИЗ РЕЧИ НАД МОГИЛАМИ ВОИНОВ, КОТОРЫЕ ПЕРВЫМИ ПАЛИ В НАЧАЛЕ ПЕЛОПОННЕССКОЙ ВОИНЫ
#04. П. Дж. Родс. Афинская демократия
#05. Геродот. Афинская демократия как политическая система
#06. "Эхо Москвы". Древнегреческий мудрец Солон: начало демократии
#07. "Эхо Москвы". Перикл
#08. А. П. Медведев. Был ли греческий полис государством?*
#09. А. П. Медведев. Был ли греческий полис государством?*
#10. В. П. Бузескул. История афинской демократии
02 страница
#11. В. П. Бузескул. История афинской демократии
#12. В. П. Бузескул. История афинской демократии
#13. А. Буйчик, Э. Зайнагабдинова, Е. Сорокина. Глава 3. Классическая демократия в Древних Афинах
#14. А. Буйчик, Э. Зайнагабдинова, Е. Сорокина. Глава 3. Классическая демократия в Древних Афинах

Афинская демократия (середина V в. до н.э.).
 

http://yspu.org/hreader/2/

Автор: доцент Т.Б. Перфилова, (c) 2003

ISBN 5-87555-434-7
Введение

Уважаемые студенты!

Данное учебное пособие посвящено сущности и проблемам афинской демократии - первого в истории опыта создания демократического общественного устройства, первого образца "народовластия", в котором наиболее ярко и отчётливо проявились черты этой новой для античности формы государственного управления.

Сам термин "демократия" следует применять для характеристики политического строя Аттики, утвердившегося после окончания греко-персидских войн (500 - 449 гг. до н.э.). Как мы уже пытались доказать ранее1 ни при Солоне - знаменитом афинском мудреце, реформаторе, ни при Клисфене - другом политическом лидере Афин VI в. до н.э., демократии не существовало. Солон предоставил народу только "почёт ... без лишних прав", а Клисфен допустил к управлению Афинами одну лишь "верхушку демоса", так как провозглашение равенства граждан перед законом при неоплачиваемости магистратур сводило право на участие в политической жизни всех граждан к лозунгу2.

Реформирование системы государственного устройства Афин было фикцией при сохранении за Ареопагом (высшим государственным советом, органом власти аристократии) прав высшего законодательного органа, отвечающего за сохранение государственного порядка и привлечение граждан к судебной ответственности. Только дискредитация членов Ареопага при Эфиальте (462-461 гг. до н.э.), повлекшая утрату государственным советом его значения как высшего органа власти, позволила народному собранию (экклесии) занять освободившуюся нишу в системе государственного управления Афин. Этому же способствовала и победа греческого народа, прежде всего граждан Афин, в греко-персидских войнах, позволившая демосу добиваться дальнейшего расширения доли участия в политической жизни своей родины.

В период утверждения демократии народное собрание стало высшим законодательным, избирательным, контролирующим и обвинительным органом. Решения экклесии не подлежали контролю и утверждению.

В промежутках между созывами экклесии, подготавливая дела к очередным заседаниям и контролируя деятельность должностных лиц, непрерывно функционировал своеобразный президиум народного собрания - Совет пятисот, правительство Афинского государства.

Органом народовластия можно считать и суд присяжных (гелиэю), состоявший из шести тысяч человек и защищавший государственный демократический строй, выносивший приговоры об остракизме (изгнании), лишении гражданских прав, конфискации имущества без права обжалования.

Проявлениями афинской демократии следует считать следующие права граждан-мужчин, достигших 30-летнего возраста: равенство перед законом, право избирать на все должности и быть избранными на все государственные должности (кроме стратегов и казначеев), право каждого на законодательную инициативу, на опротестование принятых на народном собрании решений, на критику должностных лиц. В Афинах ежегодно пересматривались все законы, переизбирались все должностные лица (исключение было сделано лишь Периклу).

Гарантией права каждого на участие в политической жизни служила оплата должностей, к которой в IV в. до н.э. присоединилась плата за посещение народного собрания. В Афинах раздавались и театральные деньги, так как в те времена театр был средством политического и нравственного воспитания граждан.

Ф. Арский, характеризуя афинскую демократию, писал: "Демократия достигла высшей точки и замкнулась в себе. Она существовала в себе и для себя. Она открыто провозгласила своё право повелевать и господствовать, презириая не только рабов, но и метеков. Опасаясь возвышения отдельных личностей, она сделала демос источником закона, высшим судьёй и носителем истины, несокрушимо уверовавшим в то, что большинство всегда право. Сражаясь с призраком тирании, афинский демос превратился в коллективного деспота, требующего жертв как от собственных граждан, так и от союзников"3.

Нельзя не обратить внимания и на то, что демократия в Афинах была направляемой и управляемой. Лидером афинской демократии с 444 г. до н.э. и на протяжении 15 лет был первый стратег Перикл. Перикл оказался во главе "демократической партии" по логике политической борьбы: место лидера "аристократической партии" было "занято" Кимоном, прославленным героем греко-персидских войн, пользовавшегося огромной любовью у афинян. Стремление Перикла к лидерству, ярко выраженная амбициозность заставили его воспользоваться в качестве средства для достижения власти силой народа, "вопреки его природным наклонностям, совершенно не демократическим" (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Перикл. 9; 11). Периклу пришлось поначалу "заигрывать" с народом, сообщает нам Плутарх: он устраивал торжественные зрелища, пиршества, морские экспедиции. Лишь после того, как Перикл добился изгнания из Афин своих политических противников, Кимона и Фукидида из Алопеки, он оказался на вершине власти, единственным лидером страны. Перикл фактически стал единолично управлять Афинами. Плутарх по этому поводу замечает: "Но Перикл уже был не тот, - не был, как прежде, послушным орудием народа, легко уступавшим и мирволившим страстям толпы..., он в своей политике затянул песню на аристократический и монархический лад... По б?льшей части он вёл за собою народ убеждением и наставлением... Однако, бывали случаи, когда народ выражал недовольство; тогда Перикл натягивал вожжи и, направляя его к его же благу, заставлял его повиноваться своей воле" (Плутарх. Перикл. 15).

Плутарх неоднократно упоминает о могуществе и всесилии Перикла, умении искусно управлять народом, а при характеристике государственного строя Афин при Перикле использует термины "единовластие", "тирания", "полная монархия".

Вместе с тем нельзя не признать, что у Перикла не было титула, возвышающего его над остальными гражданами, не было личной гвардии, как у тиранов, его деятельность не шла вразрез с существующими законами. У него было лишь одно существенное преимущество над остальными гражданами и оружие - уникальный ораторский дар, позволявший ему вести за собой толпу.

Характеризуя методы управления Перикла, историк Фукидид отмечал, что Перикл свободно правил массой, и не столько она руководила им, сколько он ею, потому что он приобрёл власть, и не прибегая к недостойным средствам, и не имел вследствие этого нужды льстить толпе.

Неоспоримыми достоинствами Перикла как политика можно назвать ум и дальновидность, патриотизм, великодушие, бескорыстие.

Встав во главе "партии демократии", он думал не только о росте материального благосостояния и усилении политической активности граждан, но главным образом, о росте могущества Афин. Не собственная слава, а благо отечества, по словам Фукидида, стали целью его жизни. Он не отделял своей судьбы от судьбы государства и жил в соответствии с теми обычаями и законами, которые считал образцовыми и наисправедливейшими для Афин. Он ни на драхму не увеличил своего состояния за годы многолетнего управления Афинами.

В то же время нельзя забывать, что Перикл принёс афинянам не только славу, но и горе. Закон об ограничении гражданства был вызывающим средством дискриминации тех граждан Аттики, один из родителей которых не пользовался гражданскими правами.

Сократ обвинил Перикла в том, что он развратил демос подачками, приучил к праздности, введя оплату должностей. Люди, окунувшиеся в политическую жизнь, отвыкали от производительного труда и начинали относиться к нему как к занятию, достойному только рабов. Наконец, нельзя забывать, что по инициативе Перикла была начата Пелопоннесская война, а бездарный план ведения военных действий, разработанный первым стратегом, привёл к поражению Афин и фактической гибели демократического строя.

При рассмотрении проблем Афинской демократии важно обратить внимание на её ограниченность:

Лозунг "прямого народоправства" вряд ли был осуществим, в связи с частотой проведения народных собраний (1 раз в 10 дней). Это делало нереальным право каждого гражданина, особенно живущего в отдалённых уголках Аттики, на участие в политической жизни.
Право "свободы слова, законодательной инициативы" могло быть реализовано на практике только гражданами, обладавшими знаниями, обучавшимися риторике, наделёнными ораторскими способностями.
Демократия оставалась демократией для избранных. 20 тыс. афинян, (среди которых не было метеков, женщин, юношей, не достигших 20-летнего возраста), получавших при Перикле пособия или жалованье, открыто грабили союзные государства (членов Первого Афинского морского союза), расстрачивая их средства не на строительство и оснащение своих кораблей, а на потребности демократического строя украшение города, празднества.
Демократия нивелировала общество: народ ревниво следил, чтобы кто-нибудь из граждан не приобрёл большего влияния. Незаурядных, ярких, способных политических лидеров заставляли покидать территорию страны из-за страха за разрушение созданных порядков.

Внутри политического режима, созданного в Афинах, отчётливо проявились зародыши его гибели:

Замкнутость и ограниченность Афинского полиса порождали ограниченность мировоззрения его граждан. Они не могли великодушно поделиться своими правами даже с теми греками, которые, борясь с персами, приближали победу демократического строя в Аттике. Наоборот, они демонстративно подчёркивали свои права и привилегии перед негражданами своей страны. Свобода для граждан, возведённая в культ в Афинах, оборачивалась требованиями покорности для союзников. Эксплуатируемые союзники превратились в подданных афинских граждан. Никакие проявления свободомыслия и недовольства союзников были не допустимы. На территориях восставших союзников появлялись афинские военные поселения (клерухии), непокорным союзникам увеличивали форос, у них насаждались демократические порядки.
Суд - опора демократии по Периклу - превратился в орган преследования инакомыслия и сведения счётов с обидчиками. В Афинах появилась даже профессия доносчиков (сикофантов). Штрафы и конфискации стали обычным явлением, и как следствие - расцвело взяточничество. Неподготовленность и неквалифицированность большинства судей обернулись против справедливости. Не в силах разобраться в изощрённых аргументах ораторов, гелиасты голосовали, поддавшись настроениям, поддерживая тех, кто смог произвести на них впечатление.
Паразитическая психология афинских граждан стала главной социальной проблемой в IV в. до н.э.

Пятнадцатилетний период существования "прямой демократии" в Афинах, когда народ доверял Периклу как главе государства руководство внутренней и внешней политикой своей страны, в науке принято называть "веком Перикла" или "эпохой Перикла".

Перикл стал символом политики и даже эпохи в глазах потомков, хотя он не был ни великим полководцем, ни великим реформатором. Он не изобрёл ничего нового и лишь завершил то, что начали его предшественники. Но именно при нём Афины стали могущественной державой, господствующей на морях, обрели статус крупнейшего экономического центра Греции. При нём они украсились величественными постройками Акрополя, превратились в интеллектуальный центр Греции, стали "Элладой в Элладе" - настоящим "чудом света".

В глазах многочисленных современников и потомков Перикла (прежде всего, аристократического происхождения) именно расцвет культуры и экономики Афин были главными достижениями этого лидера, имевшими для судьбы их родины и Греции в целом гораздо большее значение, чем первые шаги и уроки "народовластия".

Проблема афинской демократии стали привлекать внимание исследователей в начале XIX в. К немецким историкам, наиболее активно в это время исследовавшим природу афинской демократии и деятельность Перикла, постепенно присоединились англо-американские и отечественные специалисты.

Научные дискуссии разворачивались по ряду направлений:

социально-экономический фундамент афинской демократии (являлась демократия рабовладельческой?);
экономические предпосылки политического равноправия граждан (являлась ли демократия господством "корабельной черни" или, напротив, в соответствии с "конституцией" Солона, она позволила сохранить власть в руках высших слоёв общества);
соотношение "прямой" и "представительной" демократии в Афинах V в. до н.э.;
сущность Первого Афинского морского союза - финансового источника демократии (являлся ли этот союз проявлением "империалистической демократии" или он был первым в истории Греции централизованным демократическим государством, преодолевшим узкие границы замкнутого полиса?).

Многолетние дискуссии, "высветившие" разнообразные подходы к этим узловым проблемам темы, хотя и нельзя считать окончательно завершенным, позволяют нам быть более уверенными при рассмотрении сущности и специфики афинской демократии.

Мало кто из современных исследователей разделяет точку зрения А.Джоунза4, поставившего под сомнение рабовладельческий характер афинской демократии. Напротив, как показали результаты изучения этой проблемы в последние годы, широкое применение труда рабов во всех сферах экономики, во всех типах хозяйств Аттики, позволяло основной массе граждан заниматься политической деятельностью. Более того, развитие демократии в Аттике самым тесным образом было связано с развитием рабства, а широкое распространение рабского труда являлось одним из важнейших условий возникновения демократической системы правления в Афинах.

Другим, не менее важным условием существования демократии, является высокий уровень развития экономики, обеспечивающий значительную производительность труда и высвобождающий свободное время граждан для участия в общественно-политической жизни. Расцвет экономической жизни в Аттике после окончания греко-персидских войн привёл к укреплению социального статуса демоса - мелких и средних собственников, занятых сельским хозяйством, ремеслом, торговлей; их количество было не меньше 80%, как показали подсчёты В. Эренберга, А. Джоунза, К. Пауэлла. Следовательно, основу гражданского коллектива Афинского полиса составляли собственники, а не "корабельная чернь" - деклассированные слои населения. Это позволяет отказаться от вывода, популярного в XIX в., согласно которому афинский демос, представлявший собой люмпен-пролетариев, жил за счёт подачек от государства на средства, получаемые от эксплуатации союзников.

Выяснение вопроса об экономической основе политического равноправия афинских граждан, вместе с тем, не должно затушёвывать рассмотрение другого вопроса, связанного с финансовыми возможностями существования демократического строя. Большая часть средств, направленных на привлечение граждан из малоимущих слоёв населения для участия в политической жизни Аттики в V в. до н. э., как для повышения их уровня жизни, поступала всё же из казны членов Афинской Архэ.

Не так однозначно в историографии рассматривается вопрос о соотношении элементов "прямой" и "представительной" демократии в Афинах V в. до н.э. Ряд исследователей (к примеру Дж. Ларсен) полагает, что Совет 500 был ярким выражением "представительной" демократии, реальным правящим органом власти, куда не допускали граждан IV имущественного разряда. "Прямая" демократия существовала только на уровне демов - низовых административных единиц Аттики.

Статистические данные, привлекаемые зарубежными историками, относятся к IV в. до н. э. (не к V веку), и их сведения довольно противоречивы. С одной стороны, социальный состав гелиэи, воспроизводящий в разрезе структуру афинского общества (10% - богатые граждане, 10% - очень бедные, остальные - мелкие и средние собственники), не даёт оснований сомневаться в том, что представители всех четырёх имущественных разрядов участвовали в управлении государством. С другой стороны, на высших должностях в Афинах эпиграфические источники засвидетельствовали преимущественно богатых граждан аристократического положения, а не демос, что служит главным доказательством в пользу мнения о "представительной" демократии (однако, повторим, что эти данные относятся к IV в. до н. э., когда политическая ситуация в Аттике претерпела существенные изменения).

Преобладающее большинство англо-американских историков, как показывает историографический обзор, сделанный А.Е. Медовичевым, а также отечественные специалисты утверждают, что противопоставление Совета 500 и народного собрания является заблуждением. Народное собрание обладало полным суверенитетом. Ему принадлежала вся полнота законодательной, исполнительной и даже судебной власти. Совет же при всей важности его функций оставался прежде всего пробулевтическим учреждением, т.е. техническим аппаратом народного собрания, готовящим проекты решений последнего.

С широким спектром мнений мы встречаемся и при изучении взаимоотношений Афин с членами Первого Афинского морского союза.

Наряду с самым распространённым мнением об "империалистической" политике Афин в отношении союзников, о дискриминации и ограблении союзников, даже в отечественной историографии существует точка зрения о том, что Афины создали первое в истории централизованное демократическое государство из членов этого военно-политического союза, а также мнение о том, Афинская Архэ ускорила процесс демократизации.

Особого внимания, на наш взгляд, требует изучение вопроса о длительности существования демократического строя в Афинах. Стремление "реанимировать" здесь демократический строй после окончания Пелопоннесской войны (431-404 гг. до н. э.), встречающееся в трудах историков, приводит к явным натяжкам и грубым искажениям афинских исторических реалий, не подтверждаемым ни литературными, ни историческими свидетельствами древности.

Структура учебного пособия соответствует учебным задачам, связанным с изучением наиболее важных аспектов проблемы "Афинская демократия середины V в. до н.э.". Шесть разделов учебного пособия, как правило, построены по единой схеме: материалы учебников для исторических факультетов вузов, источники, мнения отечественных специалистов, мнения зарубежных историков. Если в эту схему мы вынуждены были вносить какие-либо изменения, то во введении к главе (разделу) на это обращается ваше внимание. Материалы двух школьных учебников по истории древнего мира, освещающих жизнь в Афинах в "Век Перикла", мы поместили в третьем разделе (главе).

Каждый из указанных блоков раздела, обычно, заканчивается вопросами проблемного характера (и/или заданиями), которые направлены на то, чтобы помочь вам глубже осмыслить предложенную учебную, научную информацию, материалы источников, а также разобраться в сонме мнений специалистов и обдумать собственную точку зрения.

ИЗ РЕЧИ НАД МОГИЛАМИ ВОИНОВ, КОТОРЫЕ ПЕРВЫМИ ПАЛИ В НАЧАЛЕ ПЕЛОПОННЕССКОЙ ВОИНЫ
 

Кн. II, гл. 37. "Наш государственный строй не подражает чужим
учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве (демоса). По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех {1}; что же касается
политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей
ему добрую славу в том или другом деле; равным образом, скромность звания не служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать какую-либо услугу государству. Мы живем свободною политическою жизнью в государстве и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях повседневной жизни; мы не раздражаемся, если кто делает что-либо в свое
удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но все же удручающей другого. Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов главным образом из страха перед ними и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время; в особенности же прислушиваемся ко всем тем законам, которые существуют на пользу обижаемым и которые, будучи неписанными, влекут (за нарушение их) общественный позор
{2}.
(38) Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы доставляем душе возможность получить многообразное отдохновение от трудов, равно как и благопристойностью домашней обстановки, повседневное наслаждение
которой прогоняет уныние. Сверх того, благодаря обширности нашего города, к нам со всей земли стекается все, так что мы наслаждаемся благами всех других народов с таким же удобством, как если бы это были плоды нашей собственной
земли.
(39) В заботах о военном деле мы отличаемся от противников следующим:
государство наше мы предоставляем для всех, не высылаем иноземцев, никому не препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас нисколько не тревожит, что кто-либо из врагов, увидев что-нибудь не скрытое, воспользуется им для себя; мы полагаемся не столько на боевую подготовку и
военные хитрости, сколько на присущую нам отвагу в открытых действиях. Что касается воспитания, то противники наши еще с детства закаляются в мужестве тяжелыми упражнениями, мы же ведем непринужденный образ жизни и тем не менее
с неменьшей отвагой идем на борьбу с равносильным противником. Вот доказательство этому: лакедемоняне идут войною на нашу землю не одни, а со всеми своими союзниками, тогда как мы одни нападаем на чужие земли и там, на чужбине, без труда побеждаем большей частью тех, кто защищает свое достояние. Никто из врагов не встречался еще со всеми нашими силами во всей
их совокупности, потому что в одно и то же время мы заботимся и о нашем флоте, и на суше высылаем; наших граждан на многие предприятия. Когда в стычке с какою-либо частью наших войск враги одерживают победу над нею, они кичатся, будто отразили всех нас, а потерпев поражение, говорят, что побеждены нашими совокупными силами. Хотя мы и охотно отваживаемся на опасности, скорее вследствие равнодушного отношения к ним, чем из привычки к
тяжелым упражнениям, скорее по храбрости, свойственной нашему характеру, нежели предписываемой законами, все же преимущество наше состоит в том, что мы не утомляем себя преждевременно предстоящими лишениями, а, подвергшись им, оказываемся мужественными не меньше наших противников, проводящих время
в постоянных трудах. И по этой и по другим еще причинам государство наше достойно удивления. (40) Мы любим красоту, состоящую в простоте {3}, и мудрость без изнеженности; мы пользуемся богатством как удобным средством для деятельности, а не для хвастовства на словах, и сознаваться в бедности у
нас не постыдно, напротив, гораздо позорнее не выбиваться из нее трудом. Одним и тем же лицам можно у нас и заботиться о своих домашних делах, и заниматься делами государственными, да и прочим гражданам, отдавшимся другим делам, не чуждо понимание дел государственных. Только мы одни считаем не свободным от занятий и трудов, но бесполезным того, кто вовсе не участвует в
государственной деятельности. Мы сами обсуждаем наши действия или стараемся правильно ценить их, не считая речей чем-то вредным для дела; больше вреда, по нашему мнению, происходит от того, если приступать к исполнению необходимого дела без предварительного обсуждения его в речи. Превосходство наше состоит также и в том, что мы обнаруживаем и величайшую отвагу и зрело обсуждаем задуманное предприятие; у прочих, наоборот, неведение вызывает
отвагу, размышление же - нерешительность. Самыми сильными натурами должны, по справедливости, считаться те люди, которые вполне отчетливо знают и ужасы и сладости жизни, благодаря чему они не отступают перед опасностями. Равным образом, в отношениях человека к человеку наши действия противоположны тактике большинства: друзей мы приобретаем не тем, что получаем от них
услуги, но тем, что сами их оказываем. Оказавший услугу - более надежный друг, так как он своим расположением к получившему услугу сохраняет в нем чувство признательности; напротив, человек облагодетельствованный менее чувствителен: он знает, что ему предстоит возвратить услугу, как лежащий на нем долг, а не из чувства благодарности. Мы одни оказываем благодеяния
безбоязненно, не столько из расчета на выгоды, сколько из доверия, покоящегося на свободе. (41) Говоря коротко, я утверждаю, что все наше государство - центр просвещения Эллады; каждый человек может, мне кажется, приспособиться у нас к многочисленным родам деятельности, и, выполняя свое дело с изяществом и ловкостью, всего лучше может добиться для себя
независимого положения. Что все сказанное не громкие слова по поводу настоящего случая, но сущая истина, доказывает самое значение нашего государства, приобретенное нами именно благодаря этим свойствам.
Действительно, из нынешних государств только одно наше выдерживаетиспытание, чтобы стать выше толков о нем; только одно наше государство не возбуждает негодования в нападающих на него неприятелях в случае поражения их такими людьми (как мы), не вызывает упрека в подчиненных, что они будто бы покоряются людям, не достойным владычествовать. Создав могущество,
подкрепленное ясными доказательствами и достаточно засвидетельствованное, мы послужим предметом удивления для современников и потомства, и нам нет никакой нужды ни в панегиристе Гомере, ни в ком другом, доставляющем
минутное наслаждение своими песнями, в то время как истина, основанная на фактах, разрушит вызванное этими песнями представление. Мы нашей отвагой заставили все моря и все земли стать для нас доступными, мы везде соорудили
вечные памятники содеянного нами добра и зла. В борьбе за такое-то государство положили свою жизнь эти воины, считая долгом чести остаться ему верными, и каждому из оставшихся в живых приличествует желать трудиться ради него" {4}.

Афинская демократия
 

http://ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1334878858

Даремский университет, Англия
Межвузовский сборник научных статей «Античность и средневековье Европы».
Пермский ун-т, 1998. С. 40—52.
© П. Дж. Родс, 1998, © Перевод В. Р. Гущина, 1998.
Используется греческий шрифт.

с. 40 В настоящей статье рассматривается функционирование демократических институтов Афин со времени реформ Эфиальта до момента ликвидации демократии Антипатром Македонским в 321 г. (здесь и далее — до Р. Х.). Хотя за это время Афины пережили два политических переворота (в 411 и 404—403 гг.) и их конституционное устройство претерпело определенные изменения, демократический строй оставался без изменений2.

с. 41
1

Выясним прежде: что значило быть афинским гражданином? С самого раннего времени Аттика представляла собой полис — единое политическое целое с центром в Афинах. Поэтому жители Марафона, расположенного в 40 км от Афин, считали себя одновременно и афинянами, и марафонцами. Территория Аттики составляла приблизительно 2600 км2; перед началом Пелопоннесской войны здесь проживало около 400 тыс. человек: 60 тыс. взрослых граждан мужского пола, 180 тыс. женщин и детей, 50 тыс. метеков (иностранцев, живших в Афинах, но не имевших гражданства), остальная часть приходится на рабов3. (Для сравнения: графство Дарем в Соединенном Королевстве, где я живу и работаю, имеет приблизительно ту же площадь и около 600 тыс. человек городского и сельского населения.)

До реформ Клисфена 508—507 гг. быть гражданином значило принадлежать к филам (phylai) и фратриям (phratriai) — сообществам с наследственным членством, возглавляемым аристократами. Клисфен произвел кардинальные изменения. Прежние сообщества потеряли свое значение. Это значение приобрели новые образования: 139 местных округов — демов (demoi), из которых теперь состояли 10 новых фил. Членство в них также было наследственным. Однако после Пелопоннесской войны увеличилось число граждан, живших в одном деме и бывших при этом членами другого дема.

Политический статус обычно наследовался от отца: молодой человек становился гражданином, если гражданином был его отец (вне зависимости от статуса матери). Однако в 451—450 гг. Перикл провел закон, по которому для получения гражданства требовалось, чтобы отец и мать являлись афинскими гражданами. Это требование, не принимавшееся в расчет во время Пелопоннесской войны, было подтверждено позднее. По-видимому, по мере превращения Афин в центр греческого мира смешанные браки становились более частыми, что породило тревогу: авторы реформы посчитали гражданство привилегией, которой имели право пользоваться лишь афиняне. Как было показано, в Афинах было немало метеков, но они не имели права просить гражданства, оно давалось им не иначе, как в виде награды за значительные услуги. Прочие неафиняне могли сохранять статус метеков на протяжении нескольких поколений.

Все или почти все граждане принадлежали к фратриям. Уже в детстве дети граждан представлялись фратриям своих отцов. Правда, их регистрация в отцовском деме происходила лишь после того, как ребенку исполнялось восемнадцать лет. После этой процедуры он приобретал основные права гражданина — для получения остальных прав он должен был стать старше (лишь после 30 лет можно было стать судьей или быть назначенным на общественную должность). Совершение преступления вело к частичному или полному поражению в правах. Со времени Солона (594—593 гг.) граждане делились на четыре имущественных класса; занятие определенных должностей зависело теперь от принадлежности к определенным классам. К V в. большая часть должностей была открыта для всех, за исключением низшего класса. с. 42 А к IV в. и это ограничение, продолжавшее существовать в теории, не соблюдалось.

В первые два года после регистрации, в преддверии взрослости, граждане обретали промежуточный статус — эфебов (epheboi). Примерно с 335—334 гг. складывается система гражданского и военного воспитания эфебов. Возможности для военного обучения существовали и прежде, но мы слишком мало знаем об этом. Известно, что epheboi были одним из армейских подразделений («самые молодые»). Военнообязанными граждане оставались от 20 до 40 лет (некоторые, я полагаю, сказали бы до 50). Затем — до 60 лет — гражданин становился резервистом («старшие»). Три высших класса могли быть призваны в армию в качестве гоплитов — тяжеловооруженных воинов (самые богатые могли служить в кавалерии). Феты — представители низшего класса — служили гребцами на флоте. В V в., когда Афины были достаточно богаты, среди гребцов было немало волонтеров неафинян. В IV в уже для этого требовался принудительный набор.

Как и везде и во все времена, дети не обладали политическими правами (правда, рубеж окончания детства устанавливался по-разному). Не имели политических прав и женщины, что в наше время может показаться шокирующим. Однако нельзя забывать, что так было повсеместно до начала нынешнего столетия. Для комедиографа Аристофана политические права женщин были предметом шуток. Платон полагал, что отдельные женщины, если они этого заслуживают, могут иметь политические права. Начиная с Аристотеля обычным становится представление о превосходстве мужчин.

Таким образом, граждане (взрослые мужчины, имевшие гражданские права) и являлись государством. Они были наделены всей полнотой прав, они владели землей и домами — в пределах государства (чего были лишены метеки, за исключением тех, кто пользовался какими-либо привилегиями) Именно гражданам предназначалось распределяемое зерно, деньги и т. п. Негражданам даровались лишь те права, которые граждане считали нужным даровать, неграждане были обязаны выполнять то, что граждане считали нужным возложить на них.
2

Суверенным органом Афин было народное собрание, открытое для всех граждан. Решением (psephisma) народного собрания принимались законы4, заключались союзы, объявлялись войны или устанавливался мир. На нем решались все значительные и незначительные вопросы. Однако народное собрание было слишком многочисленным, чтобы собираться очень часто Некоторые граждане жили в 40 (и более) км от Афин, и им было затруднительно посещать все заседания. При решении некоторых вопросов устанавливался кворум — 6 тыс. человек, присутствие 8 тыс. можно назвать высокой посещаемостью. В третьей четверти IV в. происходило до 40 собраний в год, в первой половине V в., возможно, всего 105.

с. 43 Однако в Афинах существовал другой часто собиравшийся орган — совет (boule). Со времени Клисфена в совет избиралось по 50 человек от каждой из 10 фил. Демы были представлены в каждой квоте в соответствии с их размерами. Назначение происходило по жребию из числа всех желающих сроком на один год. В работе совета гражданин мог принимать участие не более двух раз в своей жизни. Совет имел на агоре отдельное здание и собирался каждый день, за исключением праздников. Но и совет был слишком велик, поэтому со времени Эфиальта 50 человек от каждой филы образовывали его постоянный комитет (пританей) и рассматривали все дела в течение одной десятой части года. Каждые 24 часа кто-то из членов пританея становился председателем (epistates) и с кем-то из своих коллег разбирал все важные дела.

Совет готовил повестку дня для народного собрания, а пританей — для самого совета. Некоторые вопросы по закону должны были рассматриваться народным собранием в определенное время: например, один раз в течение каждой притании ставился вопрос о доверии должностным лицам. В остальном именно совет решал, какие вопросы должны были обсуждаться на собрании, которое не рассматривало ни одного вопроса, не обсуждавшегося прежде на совете. Но все, что требовалось от совета, это всего лишь поставить вопрос: он мог дать положительные рекомендации, а мог и не давать никаких.

Когда вопрос ставился на заседании собрания, каждый гражданин мог выступить с речью и выдвинуть свое предложение. Могли быть выдвинуты два противоположных предложения или поправки к чьему-то предложению. Решение принималось простым большинством голосов (в этом Греция отличалась от Рима, где граждане при голосовании объединялись в группы — так что голоса одних имели больший вес, чем голоса других). Обычно граждане голосовали поднятием руки. Точного подсчета, возможно, не было: надеялись на то, что будет видно, какое предложение имеет большую поддержку. А если это было неясно, вероятно, проводили повторное голосование.

Какой из упомянутых органов обладал реальной властью в Афинах — совет или собрание? Факты, которыми мы располагаем, свидетельствуют, что до начала III в. серьезные дискуссии разворачивались как в совете, так и на собраниях. Даже самые известные политики не могли быть уверены в получении поддержки собрания тогда, когда они хотели ее получить. Лишь тогда, когда Афины утратили свое прежнее влияние, а равно менее значимыми стали и принимаемые здесь решения, собрание в большей мере стало склоняться к автоматическому утверждению решений совета.

Дебаты, о которых нам известно лучше, — не обычные дискуссии, разворачивавшиеся на собраниях, на них лежит печать разразившихся тогда кризисов. Приглядимся к двум наиболее характерным фактам. Осенью 406 г. афинский флот разбил флот Спарты близ Аргинусских островов. Однако битва происходила при плохой погоде, и после нее афиняне не смогли поднять на корабли тела погибших и тех, кто еще был жив6. Когда это известие достигло Афин, граждане пришли в негодование. Те, кому было поручено поднять тела, прибыли в Афины до возвращения стратегов. Последние же направили афинянам письмо, в котором обвинили исполнителей.

с. 44 Расспросы вернувшихся настроили афинян против стратегов, которые тут же были смещены. Шесть из восьми стратегов, принимавших участие в битве, вернулись в Афины и были арестованы. На первом заседании собрания арестованные подверглись атакам со стороны Ферамена — одного из тех, кому был поручен подъем живых и мертвых на корабли. Ссылки стратегов на то, что подъем был поручен Ферамену и другим, но погода помешала сделать это, произвели должное впечатление. Однако проводить голосование было уже поздно, поэтому совет включил этот вопрос в повестку следующего собрания. Это, как утверждает Ксенофонт, было на руку Ферамену, который воспользовался праздником Апатурий для того, чтобы возбудить общественное мнение против стратегов.

На следующем заседании выступил некто Калликсен и от имени совета предложил одним голосованием решить судьбу всех обвиняемых. Кое-кто возражал, указывая на незаконность такой процедуры, «толпа же кричала и возмущалась тем, что суверенному народу не дают возможности поступать, как ему угодно» (Xen. Hell. 1. 7. 12 — пер. С. Я. Лурье). Возражавшие отступили, испугавшись возможных обвинений в свой адрес. Дольше сопротивлялись некоторые из пританов, но и они вынуждены были уступить. Непреклонным остался лишь философ Сократ, чью позицию просто проигнорировали. Один из выступивших в защиту стратегов предложил в соответствии с законом судить каждого из них в отдельности: в таком деле спешка неуместна, осужденным следует дать возможность ответить. После этого собрание уже выбирало между двумя внесенными предложениями: вначале склонялись к новому предложению, но после повторного голосования приняли прежнее. В соответствии с ним собрание одним голосованием приговорило всех арестованных к смерти. (Впоследствии афиняне раскаялись в содеяном и осудили Калликсена и ряд других граждан как обманщиков народа).

Мой второй пример относится к 338 г. Филипп Македонский, ведший армию на Амфиссу, расположенную в Центральной Греции, внезапно изменил маршрут и, двинувшись в направлении Афин, занял Элатею. Вот что рассказывает об этом Демосфен: «Был вечер. Вдруг пришел кто-то к пританам и принес известие, что Элатея захвачена. Тут некоторые — это было как раз во время обеда — поднялись с мест и стали удалять из палаток на площади торговцев и устраивать костер из их щитков, другие пошли приглашать стратегов и вызывать трубача. По всему городу поднялась тревога. На следующий день с самого рассвета пританы стали созывать Совет булевтерий, а вы направились в Народное собрание, и не успел еще Совет обсудить дело и составить пробулевму, как весь народ сидел уже там наверху. После этого туда явился Совет. Пританы доложили о полученных ими известиях, представили самого прибывшего, и тот рассказал обо всем. Тогда глашатай стал спрашивать: “Кто желает говорить?” Но не выступил никто. И хотя уже много раз глашатай повторял свой вопрос, все-таки не поднимался никто. А ведь были налицо все стратеги, все обычные ораторы, и отечество призывало, кто бы высказался о мерах спасения… Так вот таким человеком оказался в тот с. 45 день я, и, выступив, я изложил перед вами свое мнение» (Demosth. XVIII. 169—170, 173 — пер. С. И. Радцига).

В данном случае совет, по-видимому, предложил собранию обсуждать проблему, не дав собственного заключения о ней. А Демосфен предложил Афинам заключить договор с Фивами против Филиппа как рядовой член собрания.

Таков был механизм принятия решений в Афинах — голосование в народном собрании, которое было открыто для всех граждан, могущих и желающих присутствовать на его заседаниях.
3

Теперь обратимся к администрации и чиновникам. В Темные века, я полагаю, Афинское государство более или менее напоминало гомеровское: цари, совет знати (Ареопаг) и периодические заседания народного собрания — когда требовалась поддержка всего коллектива. Ко времени Солона (594—593 гг.) уже существовала коллегия девяти архонтов, один из которых имел титул «царя» (basileus), другой был «военачальником» (polemarchos), а третий — просто «правителем» (archon), шестеро остальных — «законодателями» (thesmothetai). Архонты имели различные обязанности, избирались сроком на один год без права переизбрания и после истечения срока полномочий становились членами Ареопага. Солон создал еще один орган — совет 400, подготавливавший заседания собрания7. Клисфен преобразовал его в совет 500, дополнив новой системой фил и демов. Последняя пронизывала всю общественную систему Афин, включая армию, для руководства которой Клисфен создает коллегию десяти стратегов, сменивших прежнего полемарха. В отличие от прочих должностных лиц стратеги всегда избирались голосованием, а не по жребию, и могли быть переизбраны.

В 490 и 480—479 гг. Афины сыграли важную роль в изгнании персов из Греции, а с 478—477 гг. стали лидером Делосской лиги — союза полисов, созданного с целью продолжения войны с персами. Не удивительно, что роль стратегов при этом возрастает (Кимон, в частности, неоднократно становился стратегом в 470-е и 460-е гг., Перикл — в 440-е и 430-е), тогда как значение архонтов явно падает — с 487—486 гг. они начинают избираться по жребию. В 462—361 гг. роль Ареопага уменьшается благодаря реформам Эфиальта, а в 457—456 гг. он оказывается открытым для представителей третьего имущественного класса. Во времена Перикла стратеги становятся не только военными, но и политическими лидерами, тогда как архонты превращаются в простых чиновников.

Пелопоннесская война, длившаяся с 431 по 404 г., положила конец военному превосходству Афин, а равно и политической значимости стратегов. В IV в. они превращаются в профессиональных военных, готовых воевать где угодно, если в Афинах на тот момент нужды в них не было. Политиками нового типа становятся rhetores (ораторы) или politeuomenoi (политики), они не занимали официальных должностей и поэтому не были подотчетны кому-либо, с. 46 их влияние базировалось на умении убеждать народное собрание или суды. В середине IV в. (после почти полувековых финансовых неурядиц) мы вновь обнаруживаем административные новации: влияние обретают финансовые эксперты, что символизировало отход от любительщины эпохи демократии.

Решения принимались сообща гражданами Афин на заседаниях собрания, ими же они и исполнялись. Огромная масса поручений возлагалась на специальные комитеты, в которые входили представители каждой из десяти фил, назначавшиеся по жребию без права переизбрания. Все они работали под общим руководством совета 500.

Примером работы административной системы может послужить сбор двухпроцентного налога, взимавшегося с товаров, ввозимых и вывозимых через порт Пирей. Специальных служб для сбора налога здесь не существовало. Отдельные граждане создавали объединения для того, чтобы купить право сбора налога на текущий год. Poletai (продавцы) в присутствии членов совета уступали право сбора тем, кто предлагал большую цену. Контракт оформлялся соответствующими документами, хранившимися в совете. После сбора налога обещанная сумма под контролем совета выплачивалась apodektai (получателям) и контракт уничтожался. Члены подобных объединений должны были выплачивать только установленные суммы: если собиралось больше — разница считалась прибылью, если меньше — недостающие суммы подлежали компенсации. Если взявшиеся собирать налог не выплачивали полагавшиеся суммы вовремя, то ими занимались praktores (взыскиватели). В V в. все доходы поступали в афинскую казну, из нее же по решению собрания производились необходимые выплаты. Этим ведали kolakretai («сборщики мяса»). Полагали, что они более других могли быть подвержены коррупции, поэтому их полномочия ограничивались лишь одной пританией — десятой частью года. В IV в. основой бюджетной политики становится ежегодное распределение (merismos) средств, выплачивавшихся государственным организациям и чиновникам.

Администрация Афин была проще администрации современных государств хотя бы потому, что финансировалось меньшее количество статей: строительство кораблей, дорог, создание системы водоснабжения. Образование считалось частным делом и не финансировалось, не существовало системы общественного транспорта. И налоги собирались не для того, чтобы оказывать сознательное влияние на экономику, но лишь затем, чтобы иметь государственные средства. До середины IV в. государство не создавало никаких финансовых резервов (в V в. денежные излишки обычно оказывались в казне храмов, благодаря чему во время Пелопоннесской войны государство имело дополнительный источник денежных средств). Кредитная система отсутствовала, государство не имело возможности расходовать деньги, если их не было в казне. Большая часть денежных средств поступала в казну в конце года, из-за чего порой возникали кризисные ситуации. В 348 г., например, не работали суды из-за отсутствия денег для выплаты судьям.

с. 47 Участие граждан в управлении государством было бы невозможно, если они не имели времени для занятия общественными делами. Наличие рабов и метеков, а также то, что женщины не участвовали в политической жизни, облегчало возможность участия в ней мужчин, обладавших гражданскими правами. Однако большинство все же должно было трудиться. Поэтому устанавливались денежные выплаты, позволявшие гражданам заниматься общественными делами, — от установленной в 450 г. платы за участие в работе судов до введенной в 390 г. платы за присутствие на заседании собраний. Выплаты никогда не были значительными, их целью было компенсировать гражданам их убытки. (Весьма любопытно в этой связи то, что, если прочие доплаты росли в IV в. с учетом инфляции, то выплаты судьям оставались неизменными.)

Налоги были преимущественно косвенными, поэтому размер выплат зависел скорее от характера потребления, нежели от размеров собственности и получаемых доходов. Однако существовал налог на собственность (eisphora), который выплачивали те, кто имел больше определенной нормы. Решение о взыскании этого налога принималось ad hoc каждый год. Обычно это 1 или 2 процента от размера имущества, облагаемого налогом. Кроме того, богатые служили государству, исполняя литургии (leitourgiai). Вместо денежных выплат они предоставляли средства на общественные нужды: организацию празднеств (подготовка и финансирование хоров или команд на состязаниях в беге с факелами), триерархию (финансирование строительства и оснащения корабля). Хотя литургии не могли возлагаться беспредельно, афинская соревновательная этика превращала расходование больших средств при их исполнении в предмет гордости. Лишь неупорядоченность делала эту систему обременительной для богатых: в один год оснащение корабля могло стоить дороже, нежели в другой, в один год некто мог выплатить двухпроцентную эйсфору и исполнить дорогостоящую литургию, в другой — не платить ничего. Поэтому в IV в. делались попытки более разумного распределения бремени литургий.

Очевидно, такая административная система была непрофессиональной и неэффективной. Ее сверхзадача состояла в демонстрации скорее лояльности, нежели умения: каждый лояльный гражданин должен был играть в этой системе свою роль. Она была «справедливой» не в том, что касается исполнения принятых гражданами решений, а в самом факте их вовлечения в эту работу. На административной работе использовалось несколько государственных рабов и оплачиваемых служащих, однако не существовало ничего подобного административной системе современного государства.
4

Теперь обратимся к правовой системе. Первоначально законы сохранялись в памяти аристократов, а правосудие осуществлялось девятью действовавшими архонтами и теми из них, кто становился членом Ареопага. В 621—620 гг. Драконт впервые в Афинах обнародовал писаные законы. В с. 48 594—593 гг. Солон издал законы, заменившие законы Драконта, и (или) распространил законодательство на те сферы, которые ранее не регулировались им. Солон модифицировал правовые процедуры, выделив в особую категорию публичные процессы (graphai). Они могли теперь инициироваться любым гражданином посредством обращения архонта к (h)eliaia (которая была, возможно, специальной сессией народного собрания), а не только пострадавшей стороной или семьей пострадавшего (как было в случае с частными делами — dikai)8. Первоначально такие обращения могли быть редкостью, но в первой половине V в., когда граждане с доверием стали относиться к созданной Клисфеном системе участия, они становятся более частыми. А в середине столетия афиняне сделали подобные обращения обязательными. В этом случае архонт проверял лишь формальную сторону дела, а затем просто передавал его в суд (dikasterion), где сам же председательствовал. Система обязательных обращений становится обычной для graphai, для dikai были созданы низшие судебные инстанции, хотя и они могли по запросу слушаться в судах.

Ареопаг, состоявший из бывших архонтов, первоначально имел широкие полномочия, являясь хранителем коллективной мудрости, памяти и опыта аристократических семей Афин. Он сохранил свое влияние и в VI в. Солон передал ему право проведения eisangelia — расследования преступлений против государства. Я полагаю, что Ареопаг приобрел право контроля государственных чиновников, включая проверку их квалификации до вступления в должность (dokimasia) и анализ их деятельности после прекращения полномочий (euthynai). Право проведения eisangelia, а также контроля за чиновниками, я полагаю, и было тем, что Эфиальт отнял в 462—461 гг. у Ареопага, (оставив право расследования дел об убийствах, поджогах и ряда религиозных преступлений). Право контроля за государственными чиновниками было передано совету и судам, eisangelia первоначально проводилась советом и народным собранием, а позднее — чаще всего судами.

В V и IV вв. административная система усложняется — частично потому, что Афины становятся лидером Делосской лиги (V в.) и Второго Морского союза (IV в.). Это неизбежно вело к росту числа правонарушений, имеющих отношение к государственной деятельности, совершаемых как чиновниками, так и частными лицами. В результате этого, а также вследствие реформ Эфиальта совет стал играть все большую роль в административной системе, он приобретает все больше прав при расследовании названных правонарушений.

С точки зрения британского (западноевропейского) или американского исследователя, это тревожный симптом. Ибо в современном государстве, где немалое значение имеют законодательная и исполнительная власти, считается важным иметь независимую судебную систему, чтобы и государство заставить подчиняться законам. Но в древности власти были значительно слабее, поэтому считалось нормальным, непротиворечащим законам наделение административных органов судебной властью, с тем чтобы усилить их административную власть. В представлении афинян о правосудии было и еще кое-что, тревожащее нас: в отличие от нас они не видели разницы между противозаконными с. 49 и непродуманными или политически недальновидными действиями. Политики, чьи действия не приносили желаемого результата, военачальники проигрывавшие сражения, вполне могли быть обвинены в обмане народа или получении взяток от врагов. Должностные лица могли быть обвинены например, во время euthynai. Политики «новой волны», появившиеся в конце V и IV вв., — те, кто не занимал никаких официальных должностей, ратовали за такие дополнения к уже существующим законам, которые позволяли бы подвергать чиновников наказаниям в судебном порядке. В афинских судах не стремились дотошно расследовать обстоятельства дела, хотя и это имело место: каждый процесс был прежде всего личным состязанием тяжущихся, фактически требовавших от суда выяснить, кто из них — более уважаемый гражданин.

Процесс над стратегами (о котором шла речь ранее) был скорее исключением, но по своей форме напоминал eisangelia: трудно представить себе, в нарушении какого закона они обвинялись. Эмоциональную ситуацию характеризуют уже приводившиеся слова: «толпа… кричала и возмущалась тем, что суверенному народу не дают возможности поступать, как ему угодно» (Xen. Hell. I. 7. 12). В 336 г. Эсхин начал в судебном порядке преследовать того, кто предложил оказать почести его сопернику Демосфену (правда, сам процесс состоялся лишь в 330 г.). Из речей обоих ораторов мы знаем, что было выдвинуто по меньшей мере три обвинения: два касались юридических тонкостей, третье — наиболее существенное — состояло в том, что предложивший почтить Демосфена заявил, будто тот всегда говорил и действовал на благо Афин. Между тем Эсхин так не считал, он обвинил этого человека во внесении в публичный документ лживого утверждения. В итоге весь процесс превратился в подробное обсуждение общественной деятельности Эсхина и Демосфена.

Судебная система Афин — подобно административной — также была непрофессиональной: чиновник, председательствующий в суде, будучи одним из многих других чиновников, не имел возможности провести тщательное расследование. Тяжущиеся не имели возможности нанять адвоката (хотя могли использовать профессиональных составителей судебных речей) и должны были сами обращаться в суд. Суды были громоздкой структурой (от 200 до нескольких тысяч человек), но именно здесь разбиралось дело и выносилось решение. Принятое в одном случае решение, однако, не было принимаемым во внимание прецедентом при рассмотрении подобных дел в дальнейшем.

Я уже говорил о слабости властей в Афинах. Там не было и полиции (Лисий рассказывает о членах совета, которые сами отправились в Пирей арестовывать Агората, — Lys. XIII. 23). Заключение в тюрьму имело место (но не всегда) до суда, чтобы исключить бегство осуждаемого. Это касалось, в частности, тех, кто был должен государству. После суда в тюрьму заключались ожидавшие смертного приговора (например, Сократ). Но обычно это не рассматривалось как наказание. Даже тюремное заключение не могло заставить человека отказаться от того, что не принадлежало ему по закону.

с. 50 Можно привести пример, относящийся к 357 г. ([Dem.] XLVII). У некоего Теофема — члена товарищества, исполнявшего триерархию, — в конце года оказалась оснастка для триеры, принадлежащая государству. Тогда товарищество попыталось изъять ее. «Триерарх» (его имя осталось неизвестно) обратился к Теофему, но не получил требуемого. После этого он объявил портовым чиновникам о возбуждении дела, а те передали его в суд. Теофем и его партнер признаются виновными в укрывательстве оснастки, и последний возвращает требуемое. Но Теофем не торопится следовать его примеру. Триерархи (прежний и новый — в этот год была введена новая система триерархий) жалуются в совет, который постановляет взыскать требуемое каким угодно способом. Только на этой, удивительно поздней, стадии триерарх выясняет где живет Теофем, и приходит за оснасткой к нему домой. Теофем отказывается вернуть ее, триерарх настаивает и, пригласив свидетелей с улицы, пытается проникнуть в дом с тем, чтобы взять что-то в качестве залога. Начинается потасовка, после чего триерарх отправляется жаловаться в совет, где ему рекомендуют провести eisangelia. В итоге Теофем признается виновным в том, что он препятствует отправке флота. Нам неизвестно, передал он удерживаемое или нет. Возможно, что передал, так как триерарх покинул-таки Афины, снарядив корабль. По возвращении он был втянут Теофемом в бесконечные судебные разбирательства, взаимные оскорбления и новое насилие. Окончательный исход дела остался нам неизвестен. Эта история примечательна сама по себе: в ходе событий слишком большую роль играли инициатива и действия отдельных людей, что было бы невозможно в современном государстве.
5

Афинская демократия была demo-kratia — властью народа. Важные решения принимались собранием граждан, административная система функционировала благодаря их участию, суды, скорее, декларировали волю народа, нежели применяли законы в узком смысле слова. Должностные лица назначались по жребию из числа имевших равные права. Каждый гражданин мог и должен был участвовать в общественной жизни: философ Сократ служил в армии и был членом совета.

Были, конечно же, у афинской демократии и отрицательные моменты. Едва ли можно считать благом принятие решений на массовых митингах, на которые не могут не оказывать влияния эмоции и привходящие обстоятельства. В таких условиях едва ли возможно принять разумное решение, особенно в случаях, требующих тщательного анализа. Правда, существовал своего рода защитный механизм: важные решения принимались в течение двух дней — с тем, чтобы дать возможность поразмышлять, вопросы, обсуждаемые на собрании, подготавливались советом, а кроме того, к ответственности привлекались те, кто предлагал противозаконное или заведомо неверное решение. Впрочем, защитный механизм мог и не сработать в период кризисов. с. 51 Спасало то, что рассматриваемые вопросы были значительно проще тех, что решаются современным государством, и не требовали экспертизы.

Современному чиновнику административная система Афин может показаться ужасающей: разнообразные комитеты, члены которых избираются по жребию сроком на один год и без права повторного избрания, выполняют разнообразные, но в сущности мелкие поручения. Компенсировалось это опять-таки простотой исполнявшихся поручений, а также тем, что, хотя обязанности были незначительными и исполнявшие их не имели необходимого опыта, избранные все же имели опыт работы в других комитетах в предшествующие годы. Наконец, контроль со стороны совета позволял координировать деятельность отдельных комитетов (а это содействовало процессу принятия решений: совет, готовивший программу для народного собрания, был в курсе всех дел, а присутствовавшие на собрании либо уже отработали год в одном из комитетов, либо им это еще предстояло).

Афинские суды далеко не всегда строго следовали закону, одним воздавая по заслугам, других оправдывая. Политическая подоплека разбираемых в них дел содержала явную угрозу политического авантюризма. Однако такая судебная система устраивала афинян. К тому же знакомство с законом не было сопряжено, как теперь, с денежными затратами.

Афиняне открыли для себя то, что политическая мудрость не была монополией аристократии или богатых, что вопросы, касающиеся многих граждан, ими же и должны решаться. Это было столь важным открытием, что афиняне заразились, я полагаю, своего рода демократическим идеализмом, или энтузиазмом, — особенно при Перикле. Однако это обернулось тем, что пользовавшиеся свободой ограничивали свободу граждан других государств — членов Делосской лиги. В конце V в. демократические Афины не сумели одержать победу в Пелопоннесской войне и Делосский союз был распущен. В первой половине IV в. афиняне вновь попытались восстановить свои лидирующие позиции в греческом мире, однако, столкнувшись с серьезными финансовыми проблемами, не сумели реализовать свои амбиции. В середине столетия афиняне проводили уже менее амбициозную внешнюю политику, наделив специалистов в области финансов значительными полномочиями, что во времена Перикла сочли бы недемократичным. В конце концов они вынуждены были уступить Филиппу Македонскому — хитрому феодальному монарху, поведение которого противоречило всему тому, что представляла собой Афинская демократия. Секрет успеха Филиппа раскрывает нам Демосфен: «Во-первых, он распоряжался своими подчиненными сам полновластно, а это в делах войны — самое важное из всего. Затем, его люди никогда не выпускали из рук оружия. Далее, денежные средства у него были в избытке, и делал он то, что сам находил нужным, причем не объявлял об этом наперед в псефисмах и не обсуждал открыто на совещаниях, не привлекался к суду сикофантами, не судился по обвинению в противозаконии, никому не должен был давать отчета, — словом, был сам над всем господином, вождем и хозяином» (Dem. XVIII. 235 — пер. С. И. Радцига).

с. 52 В Афинах, где все решалось народом и все было открыто для общественной проверки, трудно было принять быстрое и неожиданное решение, проводить последовательную политику и эффективно исполнять принятые решения, что, как выяснили афиняне, совсем не помешало бы. Однако это не значит, что демократия сама по себе плоха. Это означает, скорее, что система управления должна способствовать тому, чтобы народ сам управлял своими делами, но чтобы эта система работала эффективно и без сбоев. Впрочем, эта проблема не решена и в наше время.

ПРИМЕЧАНИЯ

1Я много раз на протяжении последних тридцати лет читал эту лекцию — более на основании коротких набросков, нежели развернутого текста. 14 апреля 1997 г. она была прочитана в Пермском государственном университете, 18 апреля того же года — в Пермском педагогическом университете. Настоящий текст был написан по небольшим наброскам для перевода на русский язык. Я благодарю д-ра А. Колобова и д-ра В. Гущина за приглашение и гостеприимство, а д-ра В. Гущина — за перевод данного текста.

2В середине IV в. произошли изменения, сделавшие конституционное устройство менее демократичным (по критериям V в.). В отличие от М. Хансена я не склонен считать, что это была сознательная политика, призванная сгладить крайности демократии (Hansen M. H. The Athenian Democracy in the Age of Demosthenes. Oxford, 1991. Ch. 13).

3Согласно моим подсчетам взрослых граждан мужского пола было несколько больше, чем принято считать. См. мое издание «Thucydides History» (II. Wanninster, 1988. P. 271—276).

4Так было в V в. В IV в. процедура усложнилась: работа начиналась на заседании собрания, а завершалась специальной коллегией «законодателей» (nomothetai), вырабатывавшей «законы» (nomoi), которые действовали длительное время и распространялись на всех.

5Это традиционная точка зрения, которую я защищаю в своей статье: Ekklesia Kyria and the Schedule of Assemblies in Athens // Chiron. 1995. Bd. 25. P. 187—198. Нетрадиционные взгляды развиваются в следующей работе: Hansen M. H. Op. cit. P. 133—135, более решительно — в статье: Errington R. M. ἑκκλησία κυρία in Athens // Chiron. 1994. Bd. 24. P. 135—160.

6Изложение основано на сообщении Ксенофонта (Xen. Hell. I. 7). В рассказе Диодора Сицилийского Ферамен изображается не столь злокозненным, что, возможно, соответствует действительности (Diod. Sic. XIII. 101—103).

7Cloché P. La Boulè d’Athènes en 508—507 avant J.-C. // REG. 1924. T. 37. P. 1—26.

8Такой взгляд на ῾(h)eliaia подвергнут сомнению М. Хансеном. См. его статью: The Athenian Heliaia from Solon to Aristotle // Classica & Mediaevalia. 1982. Vol. 33. P. 9—47; Idem. The Athenian Ecclesia II. Copenhagen, 1989. P. 219—257, with addenda 258—261.

Афинская демократия как политическая система
 

http://www.sno.pro1.ru/lib/kuzishchin/liberXIII.htm
Общие особенности. Понятие афинского гражданства
Народное собрание в Афинах
Совет 500 и Ареопаг
Выборные должностные лица
Суд присяжных — гелиея
Социальная политика афинской демократии

1. Общие особенности. Понятие афинского гражданства. По своему политическому устройству, структуре государственных органов греческие полисы V—IV вв. до н. э. делились на два основных типа: полисы с демократическим устройством и полисы с олигархическим правлением. Наличие демократического или олигархического строя в тех или иных полисах не было случайностью, временным стечением обстоятельств, а отражало, как правило, существенные различия в социально-экономических отношениях, сложившихся внутри этих полисов. Полисы с высоким уровнем экономики, интенсивным сельским хозяйством, развитым ремеслом и активной торговлей тяготели к демократическим формам государственного устройства. Демократический строй как бы увенчивал интенсивную экономику, динамичную социальную структуру торгово-ремесленных полисов.

Олигархия, напротив, в большинстве случаев оформляла в политической области консервативную аграрную экономику, архаические общественные отношения. В то время эталоном олигархии стала политическая организация Спарты.

Афинская демократия считается самой развитой, самой законченной и самой совершенной формой демократического строя античных государств. Золотым веком афинской демократии стало столетие с середины V до середины IV в. до н. э. Формирование системы политических органов афинской демократии было результатом длительного исторического периода начиная с реформ Солона. «Наш государственный строй,— говорил один из прославленных вождей афинской демократии Перикл, — не подражает чужим учреждениям: мы сами скорее служим образцом для подражания некоторым, чем подражаем другим. Называется наш строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве граждан».

Любая политическая система, в том числе и афинская демократия, направлена на регулирование отношений как между классами (в интересах господствующего класса), так и между социальными группами, в том числе и между отдельными людьми, составляющими данное общество. В греческих полисах (и Афины здесь являются одним из классических примеров)

основой всей социально-экономической и политической организации выступал коллектив граждан, образующий в совокупности античную общину. Гражданский коллектив не составлял всего населения того или иного полиса, в частности Афин. Кроме граждан, в афинском обществе находились метеки, многочисленные рабы, которые в совокупности составляли более половины всего населения. Однако афинская полисная система опиралась на гражданина и была создана прежде всего для афинского гражданина.

Достижением греческой политической мысли и полисного мировоззрения была выработка самого понятия «гражданин». В древневосточных деспотиях такого понятия практически не существовало. В древневосточных монархиях были «подданные», правоспособность которых слабо обеспечивалась законодательством и могла быть в любой момент ущемлена представителями

Греческий же гражданин — это личность, наделенная некоторыми неотъемлемыми правами, составляющими основу его жизнедеятельности.

Полноправным афинским гражданином мог быть житель Аттики, оба родителя которого имели гражданские права, а его имя вносилось в особый список, ведущийся в демах — низших административных единицах Аттики. В списки включались юноши и девушки по достижении 18-летнего возраста после тщательно проведенной проверки специальной комиссией. Молодые люди, внесенные в гражданские списки демов, собирались со всей Аттики в районе Пирея и здесь в течение года проходили обучение и получали определенное воспитание под руководством специальных учителей — софронистов, избранных из числа наиболее уважаемых афинян. Под их руководством юноши (их называли эфебами) обучались фехтованию, стрельбе из лука, метанию копья, обращению с метательными орудиями, физическим упражнениям. Большое внимание уделялось нравственному воспитанию молодых людей.

После окончания занятий учителя отчитывались о своей деятельности в Народном собрании, а эфебы в театре, по словам Аристотеля, «показывают народу строевые приемы и получают от государства щит и копье. После этого они охраняют границы страны, дежуря все время на сторожевых постах... По истечении этих двух лет они становятся уже на один уровень с остальными гражданами». Таким образом, воспитание и подготовка эфебов к исполнению гражданских обязанностей рассматривались как важное государственное дело, находились под пристальным наблюдением Народного собрания и властей. О значимости воспитательной работы говорит не только факт отбора софронистов из числа наиболее уважаемых граждан, но и их высокая оплата: софронисту была положена на содержание I драхма в день, как и члену важнейшего органа афинской демократии —Совета 500.

К 20 годам эфеб заканчивал обязательный курс военно-воспитательного обучения и становился полноправным гражданином. Гражданское полноправие включало совокупность как определенных прав, так и обязанностей. Наиболее существенными правами гражданина были право на свободу и личную независимость от какого-либо другого человека, право на земельный участок на полисной территории и экономическую помощь от государства в случае материальных затруднений, право на ношение оружия и службы в ополчении, право на участие в делах государства, т. е. участия в Народном собрании, Совете, выборных органах, право на почитание и защиту отечественных богов, на участие в общественных празднествах, на защиту и покровительство афинских законов.

Своего рода продолжением этих прав было формирование обязанностей гражданина: он был обязан беречь свое имущес-
170

тво и трудиться на земельном участке, приходить на помощь полису в чрезвычайных обстоятельствах, защищать родной полис от врагов с оружием в руках, повиноваться законам и избранным властям, принимать активное участие в общественной жизни, почитать отеческих богов. Идеалом афинского полноправного гражданина был свободный человек, имеющий земельный участок и обладающий известным достатком, физически развитый человек, получивший определенное воспитание.

2. Народное собрание в Афинах. Главным и решающим органом власти в Афинах было Народное собрание. На Народное собрание собирались все граждане независимо от их имущественного положения, проживавшие в городе Афинах, Пирее, в Аттике, на других территориях, входивших в состав Афинского государства (например, жители островов). Женщины не имели права участвовать в политической и общественной жизни.

Народное собрание обладало широкими полномочиями. Здесь принимались государственные законы, утверждалось объявление войны и заключение мира, результаты переговоров с другими государствами, ратифицировались договоры с ними. На Народном собрании избирались должностные лица, магистраты Афинского государства, обсуждались отчеты после ихгодичного управления, решались дела по продовольственному снабжению города, контролировались сдача в аренду государственных имуществ, земель и рудников, утверждались наиболее крупные завещания. Оно осуществляло контроль за воспитанием юношей, готовящихся к получению гражданских прав. В компетенцию Народного собрания входило проведение такого чрезвычайного мероприятия по охране государственного строя от происков знатных лиц, как остракизм, т. е. изгнание на 10 лет всякого лица, заподозренного в намерении свергнуть демократический строй.

Важнейшим делом Народного собрания было обсуждение и утверждение государственного бюджета, дарование прав гражданства иностранцам, хотя это случалось крайне редко. Оно выступало не только в качестве законодательного органа своего государства, но и контролировало ситуацию в сферах управления и администрации.

Народное собрание в Афинах собиралось в строго определенные сроки: раз в 9 дней или 4 раза в 36 дней, а вся годовая деятельность состояла из 10 циклов. Чтобы упорядочить работу Народного собрания, на каждое из них выносились свои важные вопросы. Скажем, на первом обсуждались военные, продовольственные, чрезвычайные заявления, проводилась проверка правильности избрания соответству
http://www.sno.pro1.ru/lib/kuzishchin/illustr/p170.jpg
Остраки с именами Фемистокла и Кимона

ющих магистратов. На втором — рассматривались ходатайства по личным и общественным делам и т. д. Повестка дня предварительно готовилась и обсуждалась Советом, председатели собрания избирались на один день по жребию.

В Народном собрании был принят довольно демократический порядок обсуждения повестки дня. Выступить по обсуждаемому вопросу мог каждый гражданин, однако не допускалось непристойное поведение на ораторской трибуне. Каждый афинский гражданин независимо от его имущественного положения имел право внести на обсуждение проект закона, который мог быть принят на Народном собрании. Афинские граждане, как сообщают источники, активно участвовали в рассмотрении всех вопросов, они тщательно проверяли отчеты должностных лиц и особенно расходование общественных денег. Каждый афинский магистрат, какое бы высокое положение он ни занимал, со страхом ожидал дня, когда должен был отчитываться на собрании. Плутарх рассказывает, что самый уважаемый и самый авторитетный руководитель Афинского государства, первый стратег Перикл, так тщательно готовился к отчету перед гражданами, что в течение нескольких дней не допускал к себе никого из близких. Участие в деятельности Народного собрания развивало ораторские навыки у многих афинян, формировало их мышление, гражданское самосознание. Аристофан в комедии «Ахарняне» хорошо передает общую атмосферу в афинском Народном собрании, показывает, как свободно и смело обсуждались там многие вопросы. Его герой — крестьянин Дикеополь, проживающий в деревне афинский гражданин, — решает пойти на очередное Народное собрание и добивается заключения мира со спартанцами (пьеса отражает период между Афинами и Спартой).

Участвовать в работе Народного собрания имел право каждый афинский гражданин, в том числе и человек бедный, однако не все бедняки могли реально принимать участие в довольно многочисленных заседаниях, длившихся иногда целый день. Ведь им нужно было кормить семью, зарабатывать необходимые для этого средства. Чтобы привлечь к работе Народного собрания самый низший слой афинского гражданства, в начале IV века до н. э, был принят закон (по предложению Агиррия), устанавливающий вознаграждение за посещение Народного собрания в размере 3 оболов, средней заработной платы афинского ремесленника в день.

Однако, несмотря на принятые меры, далеко не все лица, имевшие гражданские права, могли принять участие в его работе. Ведь многие граждане жили вдали от Афин, где-нибудь в Элевсине, Марафоне или на мысе Суний, на островах, например Лемносе, Имбросе или Скиросе, и им было трудно приезжать в Афины. Обычно завсегдатаями народных собраний были граждане, проживающие в Афинах, Пирее или их окрестностях, так что из общего количества граждан 30—40 тыс. обычно в народных собраниях присутствовало около 3—5 тыс. человек. Вот почему для решения особо важных дел, например для проведения остракизма, требовалось наличие кворума хотя бы в 6 тыс. человек, и это количество собиралось не без труда.

3. Совет 500 и Ареопаг. Решения Народного собрания, которые становились государственными законами, обычно начинались со слов «Постановил Совет и народ». Эта юридическая формула показывает большую роль Совета (Буле) в системе государственных органов афинской демократии. Совет в Афинах был столь же влиятельным и авторитетным органом, как и Народное собрание.

Совет состоял из 500 человек, по 50 от каждой из 10 афинских фил. Каждый член Совета избирался по жребию из нескольких кандидатов, что исключало возможность подкупа или какого-либо давления сверху. Равномерное представительство от каждой филы обеспечивало интересы живущего там

населения. Важнейшими задачами Совета 500 были организация работы народных собраний и исполнение их функций в перерывах между заседаниями. Прежде всего готовилась повестка дня собраний, обсуждались проекты возможных решений (включая проекты мирных договоров), бюджет, вопросы снабжения продовольствием и военным снаряжением, осуществлялась проверка законности избрания должностных лиц и их распоряжений. Совет следил за постройкой боевых кораблей и строительством общественных зданий. Широкий круг обсуждаемых вопросов делал необходимым его ежедневные заседания. Члены Совета получали жалованье в размере 5—б оболов, т. е. в два раза больше, чем за посещение Народного собрания.

Совет 500 комплектовался из всех разрядов афинского гражданства. Члены Совета избирались на один год, повторное избрание разрешалось через несколько лет, так что каждый год Совет обновлялся заново.

Наряду с Советом 500 в системе афинской демократии существовал еще и Совет Ареопага. Ареопаг — один из древнейших органов государственного управления в Афинах, его следы восходят к IX—VIII вв. до н. э., к совету родовых владык.

Ареопаг в отличие от Совета 500 был органом аристократическим. Он состоял из нескольких десятков членов (возможно, до 60—70 человек), кооптируемых (а не избираемых народом) главным образом из среды афинских аристократов на пожизненный срок (для члена Ареопага требовалось «хорошее воспитание», что подразумевало аристократическое происхождение). Вожди афинской демократии не осмелились уничтожить Ареопаг, но умело приспособили его к выполнению таких государственных функций, которые стояли вне полномочий избираемых магистратов. Ареопаг в V—IV вв. до н. э. стал одной из судебных инстанций — разбирал дела об умышленных убийствах, поджогах, нарушениях религиозных предписаний. Ареопаг должен был также наблюдать за состоянием нравов и охраной отеческих устоев.

4. Выборные должностные лица. Афины были политическим центром и гегемоном большого союза греческих городов (Первого Афинского морского союза в V в. до н. э. и Второго Афинского морского союза в IV в. до н. э.). В Афинах проживало многочисленное население, шла насыщенная различными событиями жизнь. Это ставило перед государством многие проблемы по управлению и организации административного аппарата.

Городское управление осуществлялось с помощью выборных магистратур, специальных должностных лиц. Совет 500 в свою очередь непосредственно контролировал их деятельность. Высшими магистратами в Афинах были коллегии архонтов и стратегов. Коллегия девяти архонтов была одним из древнейших государственных органов, восходящих еще к VIII в. до н. э. Компетенция архонтов была довольно широкой: по имени первого архонта назывался год, архонты имели влияние на военные дела, контролировали важнейшие религиозные церемонии и празднества, определяли порядок рассмотрения многочисленных судебных дел как частного, так и государственного порядка, включая дарование гражданских прав или обвинения в ниспровержении государственного строя.

Одной из самых авторитетных правительственных коллегий в Афинах была коллегия 10 стратегов. Стратеги возглавляли военную организацию Афинского государства, проводили набор войска, командовали им во время военных действий, возглавляли гарнизоны. Стратеги отвечали за военное финансирование, они же распоряжались захваченной добычей. В условиях постоянных войн в V—IV вв. до н. э. коллегия стратегов сосредоточила в

своих руках руководство ключевыми вопросами государственной политики, а наиболее крупные политические деятели Афинского государства занимали именно пост стратега, а не архонта. В руководстве военными делами стратегам помогали и другие выборные лица: 10 таксиархов, командовавших гоплитскими контингентами, 2 гиппарха — командиры конницы, 10 филархов — командиров более мелких отрядов конницы. На все эти военные должности подбирались граждане, обнаружившие способности к военному делу, получившие специальную подготовку. Они избирались открытым голосованием, в то время как на все гражданские должности назначали по жребию. Открытое голосование должно было исключить риск выбора на ответственную военную должность человека некомпетентного или не способного к командованию.

В органы управления входили и многочисленные финансовые коллегии, и это понятно: в условиях интенсивной хозяйственной жизни и активной государственной политики составление бюджета, финансирование многочисленных мероприятий имело особое значение. Финансовое обеспечение афинского войска занимало очень большое место в деятельности стратегов. В системе афинской демократии существовало несколько специальных коллегий, руководивших разными сторонами финансовой деятельности. Так, хранителями всей государственной казны были 10 казначеев богини Афины; главной заботой 10 полетов был контроль за поступлениями в казну (от сдачи в аренду государственных имуществ до получения налоговых сумм и других поступлений); 10 аподектов отмечали в списках все поступления в казну и выдавали должностным лицам положенные им суммы; 10 логистов регулярно проверяли финансовую отчетность должностных лиц. Нужно сказать, что учреждение нескольких финансовых коллегий, контролирующих друг друга, было и эффективным способом борьбы с казнокрадством и другими финансовыми злоупотреблениями должностных лиц. Такая система если не исключала целиком, то сводила к минимуму коррупцию, возможность хищения государственных средств.

В Афинах было также множество различных коллегий магистратов, основными функциями которых была организация управления внутригородской жизнью. 10 астиномов следили за санитарным состоянием города, 10 агораномов наблюдали за соблюдением правил рыночной торговли, 10 метрономов отвечали за правильность мер и весов, 10 ситофилаков, хлебных надзирателей, постоянно следили за ценами на хлеб (о важности этой коллегии говорит тот факт, что в середине IV в. до н. э, число ее членов увеличилось с 10 до 35: 20 вели наблюдение за хлебной торговлей в Афинах, а 15—в Пирее.) Полицейские функции, включая надзор за тюрьмами, приведение в исполнение смертных и других приговоров, осуществляла коллегия из 11 членов. В их распоряжении находился отряд из 300 государственных рабов, вооруженных луками, которых называли скифскими стрелками (хотя там могли быть рабы и других народностей). Избирались и другие коллегии должностных лиц. По словам Аристотеля, ежегодно в коллегии избиралось в Афинах до 700 различных должностных лиц.

В целом это был довольно многочисленный, разветвленный административный аппарат. Но он не был бюрократическим, отделенным от массы афинского гражданства. Прежде всего все коллегии должностных лиц избирались лишь на один год. Дважды избираться на одну и ту же должность запрещалось (исключение было сделано для военных). Все магистратуры были коллегиальными, и возможность сосредоточить власть в одних руках исключалась. В Афинах была принята демократическая процедура избрания:
http://www.sno.pro1.ru/lib/kuzishchin/illustr/p174.jpg
Окрестности Афин

кроме военных магистратур кандидаты на все другие должности избирались по жребию из представителей всех имущественных разрядов, включая и граждан-бедняков. За отправление магистратур назначалась плата в размере дневного заработка ремесленника или несколько выше (от 3 до 5 оболов), что обеспечивало реальные условия для участия в управлении граждан низшего имущественного разряда. Так как повторное переизбрание исключалось, а коллегии были многочисленными, то практически каждый гражданин мог быть избран на одну или несколько должностей и тем самым принять прямое участие в государственном управлении своего полиса.

5. Суд присяжных — гелиея. Одним из важнейших органов афинской демократии был Суд присяжных—гелиея. По преданию, она была создана еще во времена Солона, на рубеже VII—VI вв. до н. э. Роль гелиеи в V—IV вв. до н. э. возросла, и ее влияние в государственной жизни стало довольно высоким. Афинская гелиея избиралась в количестве б тыс. граждан, причем в ее состав могли быть избраны лица не моложе 30 лет, имеющие определенный жизненный опыт и некоторые знания, как правило, отцы семейств. Член гелиеи распределялись по 10 палатам (дикастериям) по 600 человек в каждой (500 человек разбирали дела, 100 человек считались запасными). Большое число членов всей гелиеи и отдельных палат можно объяснить как обилием различных судебных дел в таком большом и многолюдном городе, как Афины, так и стремлением предотвратить подкуп судей (подкупить большое число судей трудно, к тому же афиняне распределяли судебные дела между палатами по жребию). Некоторые особо важные дела рассматривались на объединенном заседании нескольких (до трех) палат. Гелиея была высшим судебным органом Афин, и потому ее компетенция была очень широка. В сущности говоря, гелиея разгружала Народное собрание от судебных дел и тем самым как бы дополняла его.

Избираться в гелиею можно было по нескольку раз, что вело к накоплению у гелиастов опыта ведения судебных дел, повышало их профессионализм, компетентность решений. Судебные разбирательства в гелиее проводились совместно с соответствующими магистратами. Архонт, стратег или член какой-либо другой коллегии председательствовал на заседании той или иной палаты, проводил предварительное расследование, что улучшало процедуру судебного разбирательства, вносило в нее необходимый порядок.

В Афинах не существовало государственных обвинителей и специалистов-защитников, как в судах нового и новейшего времени. Обвинение и защита носили частный характер. Обвинитель вносил заявление соответствующему магистрату и приводил к нему обвиняемого. Магистрат проводил предварительное расследование, передавал дело в суд и председательствовал при его разборе в соответствующей палате. Судебный процесс основывался на принципе состязательности: обвинитель приводил доказательства вины, ответчик их опровергал. После выслушивания речей обвинителя и ответчика гелиасты голосовали; дело считалось решенным, если за него проголосовало свыше половины членов палаты. Ответчик либо освобождался от обвинения, либо подвергался наказанию: тюремному заключению, конфискации имущества, денежному штрафу; самыми суровыми были приговоры к изгнанию или смертной казни, лишению гражданских прав.

Тщательно разработанная процедура судебного процесса, большое число опытных судей, продуманные меры против подкупа делали афинскую судебную систему эффективным органом демократического строя. В нашем распоряжении нет данных о несправедливых решениях афинских судов, о злоупотреблениях или судебном

произволе. Напротив, даже политические противники афинской демократии были вынуждены отдать должное объективности и компетентности афинских судов. Каждый гражданин Афин в течение своей жизни независимо от своего имущественного положения мог стать членом гелиеи и применить свои способности в различных судебных разбирательствах.

Кроме разнообразных судебных дел на гелиею была возложена ответственная задача по охране всей системы афинской демократии. Так, афинскую конституцию оберегали с помощью специального разбирательства, называемого «графэ параномон», или жалобы на противозаконно. Суть его заключалась в следующем: каждый афинский гражданин имел право выступить с заявлением, что принятый Народным собранием закон противоречит существующему законодательству или принят с нарушением установленного порядка. Как только такое заявление поступало, действие обжалуемого закона приостанавливалось, а специальная палата гелиеи под председательством архонтов начинала тщательное расследование жалобы. Если жалоба признавалась справедливой, то неправильно принятый закон кассировался, а его автор приговаривался к крупному денежному штрафу, изгнанию или даже смертной казни за то, что он ввел своих сограждан, участников Народного собрания, в заблуждение. Возможность подать «жалобу на противозаконно» предохраняла афинян от внесения в Народное собрание
http://www.sno.pro1.ru/lib/kuzishchin/illustr/p176.jpg
План Афин

непродуманных законопроектов. Вместе с тем если «жалоба на противозаконие» не подтверждалась, то инициатора жалобы привлекали к ответственности за сутяжничество. Институт графэ параномон, таким образом, давал каждому гражданину право выступить в защиту существующих законов, всего строя афинской демократии.

Еще одной охранительной мерой демократического строя была система постоянной и строгой отчетности практически всех афинских должностных лиц. Прежде чем уйти со своего поста после годового исполнения обязанностей, каждый магистрат отчитывался или в Народном собрании, или в Совете 500, или в специальных комиссиях и в случае обнаруженных злоупотреблений привлекался к самой строгой ответственности. Такая система отчетности была необходима потому, что частая сменяемость (через год) должностных лиц могла вести к безответственности, коррупции и злоупотреблениям служебным положением.

В целом же афинская демократия в V—IV вв. до н. э. была хорошо развитой, продуманной, тщательно разработанной системой, которая успешно действовала в сложных исторических условиях, решала самые различные проблемы социально-экономической, политической и культурной жизни.

6. Социальная политика афинской демократии. Демократический строй предполагал самое широкое участие в управлении государством всех категорий афинского гражданства. Афинское гражданство в V— IV вв. до н. э. не было однородным в имущественном и социальном отношении, деление на четыре имущественных разряда сохранялось, и положение каждого разряда в обществе было неодинаковым. Между представителями афинской аристократии, входившими в состав пятисотмерников, и бедняком-фетом существовали серьезные различия. Чтобы обеспечить реальное участие в государственных делах афинского гражданства, была необходима система различных мер, направленных на поддержание известного материального достатка, образовательного уровня, психологического климата, известного единства внутри гражданского коллектива в целом. Для решения всех этих вопросов была разработана определенная социальная политика афинской демократии. Она включала целый ряд мероприятий: введение оплаты выборных должностей, за участие в работе Совета 500, гелиеи и Народного собрания, на содержание моряков и гоплитов, занятых в походах. В Афинах постоянно (особенно в V в. до н. э.) следили за тем, чтобы не сокращалась численность земледельцев, не происходило обезземеливания граждан. Для этого афинские власти широко практиковали вывод малоземельных или безземельных граждан в клерухии за пределы Аттики. В V в. до н. э., во времена существования первого Афинского морского союза, свыше 10 тыс. афинян были поселены в таких колониях (т. е. не менее трети всего количества афинских граждан).

Афинские власти самым внимательным образом следили за продовольственным снабжением городского населения, особенно за хлебной торговлей: взвинчивание цен, спекуляция хлебом рассматривались как тяжкое государственное преступление и часто карались смертной казнью — прежде всего потому, что они больно били по беднейшим слоям населения. Чтобы несколько сгладить имущественные различия среди граждан, в Афинах была выработана система повинностей — литургий. Система литургий была организована таким образом, чтобы масса малоимущего гражданства, слушая хор, наблюдая состязания атлетов или находясь на оснащенном богачами корабле, воочию ощущала известное единство гражданского коллектива, где богатые граждане хотя бы частично делятся своими доходами с малообеспеченной частью гражданства.

Афинская демократия заботилась об образовании и воспитании граждан. Начиная с Перикла, т. е. с 40—30-х годов V в. до н. э., власти стали раздавать малоимущим гражданам так называемые театральные деньги или специальные жетоны, по которым можно было пройти на театральное представление. Посещение театра, где шли трагедии Эсхила, Софокла, Еврипида, замечательные комедии Аристофана и других драматургов, было прекрасной школой воспитания и образования афинского гражданства.

Таким образом афинская демократия базировалась на широком участии в управлении различных категорий гражданства, обеспечивала его общественную активность, создавала условия для развития политического самосознания гражданина, своеобразный политический климат. «Мы живем свободной политической жизнью в государстве,—говорил Перикл, — и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях повседневной жизни, мы не раздражаемся, если кто-то делает что-либо в свое удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но все же удручающей другого. Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов больше всего из страха перед ними и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время».

Афинская демократическая система была большим достижением политической жизни Древней Греции, однако ее нельзя идеализировать и считать своего рода образцом демократии вообще, пригодной для всех времен и народов.

Афинская демократия обеспечивала политическое участие только гражданского населения, а, как было сказано выше, граждан в Афинах вряд ли было более 30—40 тыс. из общего количества населения в 250—300 тыс. человек. Прежде всего афинская демократия была демократией гражданской, т. е. системой, из которой было исключено все население, не имеющее фажданских прав. Следовательно, не могли принимать участия в управлении не только рабы, но и так называемые метеки, постоянно живущие в Афинах лица неафинского происхождения. Не имели права участвовать в работе государственных органов женщины, хотя и считались гражданками.
http://www.sno.pro1.ru/lib/kuzishchin/illustr/p178.jpg
Сцена пиршества. Вазопись

Более того, даже не все афинские граждане, имеющие право участвовать в работе всех органов Афинского государства, по разным причинам (например, отдаленное местожительство или бедственное материальное положение) могли этим правом воспользоваться. В самой системе афинской демократии многие авторитетные должности (почти все военные должности, требующие специальной подготовки) фактически были отданы в руки аристократических семей, которые становились проводниками олигархических настроений.

Древнегреческий мудрец Солон: начало демократии
 

Перикл
 

Был ли греческий полис государством?*
 

http://ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1352390836
Текст приводится по изданию: «Античный мир и археология». Вып. 12. Саратов, 2006. С. 17—32.
Используется греческий шрифт.

с. 17 В современной гуманитарной науке идет интенсивный процесс познания фундаментальных основ эволюции человека и общества, в котором определяющую роль играет поиск и разработка новых научных парадигм. Особую интенсивность он приобрел в отечественной исторической науке после отказа от марксистской концепции теории общественно-экономических формаций. Здесь свою роль сыграла и явная неудовлетворенность исследователей официальной методологией истории, в которую никак не укладывались не просто факты, а целые их блоки. Кроме того, нельзя сбрасывать со счета идеологические установки «свыше» начала 90-х годов, в той или иной форме призывавшие историков к замене традиционного формационного подхода на цивилизационный, и бурный поток новой исторической информации, в том числе концептуального характера, хлынувший в нашу страну через переводные книги, Интернет и прямые контакты с учеными Запада.

В результате массового отказа от «единственно правильной методологии», но и не обретения желанной новой, в нашей науке создалось весьма неустойчивое интеллектуальное поле, благоприятствующее распространению и сосуществованию не только противоречащих друг другу, но и подчас просто взаимоисключающих концепций. При этом диапазон исторических оценок настолько широк, что иногда поражает и не дилетантов. Все эти тенденции в полной мере проявились в такой «вечной» теме, как проблема происхождения государства и его сущности. В исторических исследованиях последнего времени здесь обозначились два крайних подхода — тенденция к максимальному удревнению государственности, с одной стороны, и радикальному ее омоложению, с другой.

Первый подход активно прокладывает себе дорогу в отечественной археологической науке, где можно встретить утверждения о появлении ранних признаков государственности уже у пастушеских племен степной и лесостепной Евразии в эпоху средней бронзы1 или далее еще в энеолите у скотоводов древнеямной культуры III тыс. до н. э.2. Правда, проверка историкоархеологических оснований этих с. 18 гипотез показывает их шаткость для степных культур II тыс. до н. э., которые по комплексу признаков явно еще имели догосударственный характер, или их полную безосновательность для III тыс. до н. э. преж*де все*го из-за отсутствия прямых исторических и археологических свидетельств существования столь ранней государственности на просторах будущей России3.

С другой стороны, на рубеже 80—90-х годов на страницах журнала «Вестник древней истории» развернулась инициированная статьей Е. М. Штаерман4 острая и обстоятельная дискуссия о времени возникновения государства в Древнем Риме. Исходя из традиционного марксистского определения государства как аппарата насилия и имеющихся в распоряжении исследовательницы исторических фактов, она при*шла к заключению о позднем появлении государственности в Риме — не ранее I в. до н. э., то есть по существу лишь с эпохи принципата Августа. Парадоксальность этого вывода заключалась еще и в том, что, исходя из определения государства и его важнейших атрибутов у Ф. Энгельса, Е. М. Штаерман радикально разошлась с классиком в вопросе о времени его возникновения в Риме, которое он относил к концу царской эпохи (реформа Сервия Туллия)5. Хотя большинство участников спора не поддержали основную идею Е. М. Штаерман, начатая ею дискуссия оказалась весьма плодотворной и полезной не только для одних антиковедов, так как она высветила многие слабые стороны марксистской концепции государства, которая не в последнюю очередь создавалась на материалах истории античных Афин и Рима.

Как известно, исследование ранней государственности имеет не только чисто историческое, но и важное методологическое значение, так как именно в древности впервые в истории формировался «архетип» государства вообще. Поэтому вполне понятен постоянный интерес историков и политологов к антично*му греческомуполису и римской цивитас, которые от Аристотеля до Маркса рассматривались как своего рода эталон ранней государственности.

Однако в самые последние годы вновь появились серьезные основания для научной дискуссии теперь уже о природе античного греческого полиса. В 1994 г. израильский антиковед Майкл Берент защитил в Кембридже докторскую диссертацию, в которой попытался обосновать концепцию о безгосударственном характере античного классического полиса6. Диссертация до сих пор не издана, но ее основные положения опубликованы в периодической печати. В 2000 г. М. Берент с. 19 опубликовал весьма пространную статью на русском языке под говорящим само за себя названием «Безгосударственный полис: раннее государство и древнегреческое общество»7. Для нашей темы особенно показателен ее параграф, названный «Социальная антропология и миф о греческом государстве». Насколько мне известно, среди зарубежных антиковедов взгляды М. Берента не получили особой поддержки. Но в последнее время они нашли сторонников в нашей стране, правда, не среди антиковедов. Из российских исследователей близких взглядов на характер греческой государственности придерживается социальный антрополог А. В. Коротаев. Недавно он смело сопоставил античный полис с так называемыми горскими сообществами типа «вольных сообществ нагорного Дагестана»8. В последнее время вслед за М. Берентом исследователь усматривает в античной гражданской общине историческую альтернативу государству, отличительными признаками которого он считает наличие политической иерархии и централизации. Эти взгляды разделяют и его соавторы Н. Н. Крадин и В. А. Лынша, полагающие уже дооказанным безгосударственный характер античного полиса9.

Поставленная этими исследователями проблема существования безгосударственных, но уже и не первобытных обществ, безусловно, заслуживает самого серьезного внимания, особенно со стороны тех ученых, которые изучают «периферийные» по отношению к поясу цивилизаций общества: от пустынной Аравии и Сахары до степной Евразии. Но весь вопрос в том — следует ли к ним относить и классический полис? Я вижу за всем этим не только игру ученого ума (а она, кажется, в этих работах присутствует), но, прежде всего, поиск нового подхода к проблеме государства, в том числе к феномену античного полиса.

На первый взгляд, сама постановка вопроса о безгосударственности античного полиса покажется странной любому маломальски образованному историку10. Сами эллины считали полис не только наиболее совершенной формой человеческого сообщества, но и наилучшим политическим строем (Arist. Pol. VII. 6. 1 1327b). Многие его граждане, исключительно мобильные в силу античного образа жизни, были хорошо знакомы с другими формами государственности, в том числе такими, с. 20 для которых полисная форма социального бытия не являлась нормой. Греческие историки и философы в лице наиболее глубоко мыслящих представителей, от Геродота до Аристотеля, хотя и хорошо осознавали специфику родных политий, тем не менее, не сомневались, что полисы, несмотря на их очень небольшие размеры, принадлежат к политическим образованиям того же (например, Карфаген на Западе; см.: Arist. Pol. II. 8. 1—9. 1273b) или даже еще более высокого ранга, чем великие «царства» (βασιλείαι) и «державы» (ἀρχαί) Востока (Мидия, Пер*сия)11. Исторические преимущества полисного строя доказаны победами на полях Марафона и Платей, в водах Саламина и у мыса Микале. Нет сомнения, что в массовом сознании греков архаического и клас
сического времени прочно утвердился взгляд на полис как на типично греческую и высшую форму организации государственного бытия12. Но как недавно убедительно показала Клаудиа Танк, у ряда греческих авторов V—IV вв. до н. э. — Эсхила (Pers. 511), Платона (Leg. 697c—d), Ксенофонта (Cyrop. I. 5. 8) — слово «полис», хотя и не часто, но все же использовалось в разных контекстах в отношении Персии, в том числе и для обозначения державы Ахеменидов в целом13. Известно, что полис служил эллинам своего рода наглядной моделью для понимания иных, чуждых эллинам форм государственности, в том чис*ле «восточных деспо*ий». Один из самых наглядных примеров имманентного сопоставления полиса и деспотии приводит Геродот в известной истории мидийца Дейоки (I. 96—101)14.

Парадоксальность самой постановки вопроса о «безгосударственном полисе» состоит и в том, что именно сравнительное изучение античного полиса Платоном и Аристотелем заложило основы европейской политологии — многие ее фундаментальные идеи и почти вся современная политическая терминология в конечном итоге восходит к языку греческого полиса или римской цивитас. Начиная с эпохи Возрождения, европейская политическая мысль рассматривала историю Афин и Рима как классические пути становления государственности, с чем сейчас, правда, трудно согласиться. Тем не менее, вопрос о «полисе без государства» (the stateless polis) поставлен. Кажется, его постановка обусловлена как сложностью и многогранностью проблемы государства, трудностями его универсальной дефиниции, так и несомненной исторической спецификой античного полиса как особой с. 21 формы социальности и государственности15. В контексте аутентичных греческих источников полис выступает то как город, то как государство, то как гражданская община.
В этом смысле весьма показательна позиция М. Берента. Он довольно отрицательно относится к марксистскому учению о государстве как орудии господства одного класса над другим и придерживается учения Эрнста Геллнера о «древнем аграрном государстве». Но соответствует ли античный полис основным критериям «аграрного государства», хотя бы потому, что с классической эпохи большинство граждан проживало в городах, в условиях городского социума и городской культуры? Да и определение самого государства у Э. Геллнера отличается некоторой методологической узостью, поскольку, с его точки зрения, «государство существует там, где специализированные органы поддержания порядка, как, например, полиция и суд, отделились от остальных сфер общественной жизни. Они и есть государство»16. Мне кажется, что и в этом определении мы имеем дело с примером научного редукционизма — отождествлением государства только с государственным механизмом. С другой стороны, вряд ли правомерно современный тип государства с развитым бюрократическим аппаратом, сложившийся в Европе лишь в Новое время, выдавать за универсальную модель государственности для всех времен и народов. При внимательном прочтении статьи М. Берента складывается впечатление, что он исходит из старой социологической теории государства как аппарата принуждения. Но уже довольно давно была выдвинута другая концепция, где государство выступает в качестве регулятора социальных отношений. Она восходит к учению Аристотеля о «благой жизни» граждан как основной цели полиса (Pol. I. 1. 1. 1252a)17. Мне представляется, что эта концепция помогает глубже понять двойственную природу античной государственности, которая формально, с точки зрения институализации ее основных органов, кажется менее развитой по сравнению с «восточными деспотиями», но на деле на много веков и даже тысячелетий опередившей свое время. Поэтому необходимо иное, более универсальное определение государства, позволяющее преодолеть узость его новоевропейских и современных форм и в то же время, четко отличающее его от более ранних политий, таких, как племя и вождество. Подходы к такому определению можно найти у Макса Вебера. У него государство выступает как организация политической власти, направленная на поддержание общественного порядка в уже стратифицированном обществе, организованном по территориальному принципу с помощью имеющихся в его распоряжении легитимных средств, включая монополию на легитимное насилие18. Суть этого с. 22 определения государства разделяют и современные теоретики политической науки19.

Рассмотрим основные аргументы М. Берента в пользу его концепции «безгосударственного полиса». Исходный ее тезис сформулирован так: полис не был государством, а скорее тем, что антропологи называют «безгосударственным обществом». Под ним понимается эгалитарное нестратифицированное общество, характеризующееся отсутствием аппарата принуждения20. М. Берент утверждает, что, в отличие от государства, в полисе право на применение насилия не было монополизировано правительством или правящим классом. Возможность использовать силу более или менее равномерно распределена среди вооруженного или потенциально вооруженного населения. Поэтому полис, за исключением Спарты, и не располагал постоянной армией.

Но, если подумать, это так и не так. Действительно, принято считать, что в мирное время в классическом полисе постоянной армии как таковой не было — на случай войны собиралось ополчение (гоплития) из всех боеспособных граждан. Однако посмотрим на фактическую сторону дела на примере Афин эпохи классики, когда у них были постоянные армия и флот. На рубеже VI—V вв. до н. э. Афины находились в состоянии войны с Эгиной, а через несколько лет начались пятидесятилетние Греко-персидские войны. После реализации «морской программы» Фемистокла, с начала 470-х гг. до н. э., афиняне имели большой постоянный флот (в отдельные годы в нем служило до 30 тысяч человек) и сухопутную армию. Они не были распущены после Каллиева мира 449 г. до н. э. Наоборот, были созданы постоянные военно-морские силы Афинской архэ, в состав которых входило от 100 до 300 триер и до 12000 гоплитов. В 431 г. до н. э. вспыхнула печально известная Пелопоннесская война. Афинская армия и флот воевали долгих 27 лет. Таким образом, в течение V в. до н. э. мы не наберем и десятилетия, когда все афинские граждане находились дома. К тому же, армия и флот в Афинах использовались не только для обороны страны, но и в качестве репрессивного аппарата против непокорных союзников (подавление восстаний на Самосе в 440—439 гг. до н. э. и почти одновременно в Византии, в 428 г. на Митилене, в 427 г. до н. э. на Керкире и др.). С этой же целью на земли союзников выводились афинские клерухии, являвшиеся одновременно военными гарнизонами. При Перикле общее число клерухов достигло 12000 человек. Известна и неудачная попытка Кимона в 464—462 гг. до н. э. использовать афинских гоплитов для подавления восстания спартанских илотов. Когда речь идет о вооруженных силах Афин, не следует сбрасывать со счетов и афинскую эфебию. В ней сочетались и институт возрастных инициаций, и обязательная военная подготовка, и служба юношей 18—20 лет по охране рубежей родного полиса21.

с. 23 М. Берент утверждает, что в полисах так и не была разработана полицейская система, за исключением небольшого числа общественно используемых рабов, которыми распоряжались магистраты22. Но тут же он вынужден сделать оговорку, потому что в Афинах существовал отряд скифских лучников, по его оценке «вероятно, более декоративный, чем полезный, особенно для поддержания порядка в судах и собраниях».

Судя по вазописи, какие-то скифские лучники появились в Афинах еще при Писистрате. Известно, что не ранее 476 г. до н. э. афинские власти закупили большой отряд скифов-рабов для несения городской полицейской службы23. Первоначально было куплено 300 скифов-рабов (Andoc. De pace. 5). Затем, по свидетельствам схолий к Аристофану (Schol in Achar. 54) и словаря Суды (s. v. τοξόται), их число будто бы возросло до 1000. Вместе с тем не следует забывать, что с конца V в. до н. э. в контингент «скифских стрелков» входили свободные афиняне, получавшие за службу приличное ежедневное денежное жалование. На это прямо указывает проделанный Ф. Лиссарагом анализ имен погибших лучников по спискам24. Присутствие скифов-полицейских на афинских улицах было настолько обычным делом, что в 425 г. до н. э. Аристофан ввел образ одного из них в комедию «Ахарняне». Скиф-полицейский внешне разительно отличался от афинских граждан. Он был одет в непривычную для эллинов одежду, состоящую из куртки и штанов, у него была нагайка — орудие и символ его власти, он говорил на ломаном полуварварском языке. Вопреки утверждению М. Берента, источники свидетельствуют, что скифский полицейский отряд в Афинах не был таким уж декоративным и социально бесполезным. Он насчитывал несколько сот человек, то есть один скиф-полицейский приходился примерно на сотню граждан. Кроме «скифских лучников» в полицейские отряды из числа афинян избирались астиномы, агораномы и прочие городские магистраты, которые присматривали за порядком в общественных местах, в том числе и на городских рынках (Arist. Ath. pol. 50—51). Они имели право налагать на нарушителей денежные штрафы в размере до 50 серебряных драхм. Что касается Спарты, то хорошо известно, что там для постоянного подавления свободолюбивых илотов, кроме всегда готовых к бою «равных», была специальная тайная полиция. Она регулярно привлекала к работе «спартанских содмильцев» — юношей, которые были обязаны участвовать в кровавых «криптиях» — целенаправленных убийствах наиболее сильных и непокорных илотов.

М. Берент прав, когда пишет, что в классических полисах тюремное заключение не являлось особой мерой наказания25. Для этого греки, как впрочем, и римляне, не сажали преступников в тюрьму с. 24 «на срок». В отличие от нас, им, скорее всего, это было «не по карману». Да и уровень уголовной преступности в полисах, благодаря высокоразвитому правосознанию, видимо, не требовал содержания в заключении массы сограждан, преступивших закон. Тем не менее, судя по свидетельству Аристотеля (Pol. VI. 5. 5. 1322a), в каждом полисе была своя тюрьма. И в Афинах, и в Риме тюрьма была лишь временным местом заключения арестованных, где их держали только до суда или исполнения смертного приговора. В афинской государственной тюрьме осужденный находился под надзором «Одиннадцати» (ἕνδεκα) — выборных магистратов, следивших за содержанием под стражей и казнями (Arist. Ath. pol. 52. 1). В такой тюрьме сидел великий Сократ, который сам привел в исполнение вынесенный ему судом смертный приговор, приняв чашу с цикутой. В иных слу*ча*ях смерт*ный при*го*вор испол*нял государ*ствен*ный раб-палач (δήμιος).
В классическом полисе постоянный аппарат принуждения по сравнению с современным действительно был мал. Но хорошо известно, что его размеры зависят не столько от зрелости государства (иначе самыми совершенными государствами придется признать деспотии, империи и различного рода диктатуры), сколько от реальной потребности держать общество в жесткой узде. В греческом полисе и римской республике слабость и немногочисленность государственного аппарата компенсировалась другими социальными регуляторами, среди которых исключительно важную роль играли «отеческие установления» и «заветы предков» вроде римского mos maiorum, полисные идеалы и полисная мораль, влиятельное общественное мнение и т. п. И в этом смысле античная государственность, кажется, забежала далеко вперед, намного опередив свою эпоху.

М. Берент специально рассматривает вопрос о налогах как о внешнем универсальном признаке государства. Он приходит к справедливому заключению об отсутствии в полисах регулярного прямого налогообложения граждан. Но почему только последнее может считаться атрибутом государства? В Афинах еще в архаическую эпоху собирался налог по податным округам-навкрариям на строительство государственных судов. Как известно, в середине VI в. до н. э. при Писистрате в Аттике был установлен налог в размере 1∕10 (Arist. Ath. pol. 16. 4), видимо, сниженный при Писистратидах до 1∕20 части доходов с земли (Thuc. VI. 54. 5). В V в. до н. э. афиняне налогов не платили, государству вполне хватало фороса — сначала добровольной, а затем принудительной ежегодной денежной подати союзников — примерно полутора сотен полисов, входивших в архэ. Размер фороса вырос с 460 до 900 талантов в год кануна Пелопоннесской войны и достиг 1200—1300 талантов к 425 г. до н. э. (Plut. Arist. 24. 3). Этих средств афинянам с лихвой хватало не только на содержание силового аппарата в лице постоянной сухопутной армии и флота, сооружения Длинных стен, но и для украшения Акрополя и города. В позднеклассических Афинах налогового обложения всех граждан также не было. Но была выработана весьма оригинальная система изъятия и перераспределения денежных средств у самых богатых граждан в виде чрезвычайных (военных) с. 25 и праздничных литургий. Таким образом, бремя налогов было возложено на наиболее состоятельных граждан числом примерно в 1200 человек. В республиканском Риме постоянные налоги, за исключением военного атрибута с гражданского населения, практически не взимались. Да и последний окончательно был отменен после победы в III Македонской войне в 168 г. до н. э. К этому времени Римское государство имело другие, грубые, но весьма эффективные источники пополнения государственной казны за счет прямого ограбления и налогообложения сначала италиков, затем многомиллионного податного населения провинций.

При анализе финансов греческого полиса М. Берент упустил такую важную сторону деятельности любого государства, как наличие полисных денежных систем. Хорошо известно, что и большие, и малые греческие полисы чеканили собственную монету. А монета была не только средством денежного обращения, но и действенным материалом для пропаганды полисного суверенитета. Выпуск собственной монеты имеет принципиальное значение для определения статуса полисов как суверенных государств26.

Стремясь доказать безгосударственный характер классического полиса, М. Берент отрицает существование в нем такого важнейшего государственного института как правительство, фактически признавая таковым лишь центральный бюрократический аппарат. А его в Афинах и других полисах в привычных нам формах действительно не было. Наемными государственными работниками были, пожалуй, лишь писцы, да и те происходили главным образом из государственных рабов. Однако хоть и выборный и поэтому меняющийся, но постоянно действующий в течение года аппарат государственных служащих в Афинах был. Ежегодно в его состав входило не менее 700 магистратов, 500 членов Совета (βουλή), 6000 присяжных судей гелиэи. Конечно, не все избранные булевты и тем более не все присяжные судьи каждый день находились в присутственных местах — свои государственные обязанности они исполняли по установленной очередности согласно главному принципу полисного строя — «править и быть управляемыми» (Arist. Pol. VII. 3. 4. 1333a). Но важно то, что со второй половины V в. до н. э. все нуждающиеся выборные магистраты стали получать специальную денежную плату за исполнение своих обязанностей, так называемую диэту, в виде вознаграждения за работу в суде (δικαστικόν), Совете (βουλευτικόν), народном собрании (ἐκκλησιαστικόν). В начале она была невелика и равнялась 2—3 медным оболам, на которые гражданину действительно можно было лишь прокормиться в день заседания. Затем, в начале IV в. до н. э., размер платы за участие в народном собрании вырос до 1—1.5 серебряных драхм (Arist. Ath. pol. 62. 2). Выплата диэты сильно активизировала малоимущих афинских граждан. Были и другие формы их социальной поддержки, включая государственную заботу о стариках, инвалидах, детях-сиротах27. При Перикле афиняне с. 26 вплотную приблизились к реализации принципа равенства граждан в занятии должностей (исотимия). По подсчетам ученых, в эпоху расцвета афинской демократии около трети граждан одновременно занимали ту или иную государственную должность.

В античном полисе VI—V вв. до н. э. мы наблюдаем сложный и противоречивый процесс постепенного отделения публичной власти от массы граждан. Представление эллинов об ἀρχή как власти-порядке, в отличие от ἀναρχή, наступившей в Аттике на пятый год после реформ Солона из-за того, что не был избран архонт, отчетливо проступает у Аристотеля (Ath. pol. 13. 1). Государственная власть вполне институализировалась в Афинах в таких государственных органах как Совет 500 и множестве выборных годичных магистратур (ἀρχαί). Не позже V в. до н. э. эллины хорошо осознавали разницу между статусом ἀρχαί (букв. «властвующих») и ἀρχόμενοι («подвластных»). Это было заметно даже внешне — в течение всего срока полномочий полисный магистрат носил на голове почетный миртовый венок. В IV в. до н. э. Аристотель дает вполне четкое определение полисных «должностных лиц», их прав и полномочий (Pol. IV. 12. 3—9. 1299b—1300a). Но, к счастью для афинян и граждан других демократических полисов, власть архонтов (в широком смысле этого слова) не отделилась от народа настолько, насколько это случилось в любом современном бюрократическом государстве. Если исходить лишь из формального критерия государственности — наличия многочисленного и разветвленного аппарата госслужащих, — то одним из самых «продвинутых» государств придется считать «восточные деспотии» или современную Россию, где интересы гипертрофированного чиновничьего аппарата и народа расходятся очень далеко. Как и во всех сложных социальных образованиях, публичная власть в греческих полисах отделялась от гражданства, но граждане имели большие возможности держать эту власть под своим каждодневным контролем. Сама кратковременность пребывания магистрата на полисной должности и соблюдение принципа очередности в какой-то мере предотвращали полное отделение этих «слуг государства» от общества. Поэтому публичная власть в полисе не была такой тяжелой и тем более столь материально обременительной для граждан как, например, содержание современного государственного аппарата.

Более того, именно в классическую эпоху в полисе зарождается фундаментальный принцип построения современного государства, основанный на разделении властей. «Во всяком государстве, — писал Аристотель, — этих составных частей три… Вот эти три части: первая — законовещательный орган, рассматривающий дела государства, вторая — должности, третья — судебные органы» (Pol. IV. 1. 1. 1297b). Такое разделение государственных властей в Афинах наметилось уже в VI в. до н. э. в результате реформ Солона и Клисфена. Как далеко оно зашло к концу классической эпохи, в деталях показывает вторая часть «Афинской политии» Аристотеля. Такой дифференциации ветвей власти не было в территориальных государствах Древнего Востока.

Мало соответствует фактам и еще одно утверждение М. Берента о природе власти афинских лидеров. По его мнению, афинский лидер-демагог был просто харизматической личностью и не занимал никаких с. 27 формальных государственных постов. Но это не так. Тот же Перикл был не просто демагогом (букв. «вождем народа»), а занимал должности архонта и стратега. На этом посту он был вполне легитимным главой афинского государства с 441 по 429 г. до н. э.

М. Берент полностью обошел молчанием такую важную функцию полиса как правотворчество, результатом которого было законодательство. В VII—VI вв. до н. э. в греческих полисах принимались писаные законы, которые затем неоднократно обновлялись28. Они публично выставлялись на агоре и были доступны любому гражданину. Как известно, писаное законодательство, прежде всего выражавшее политическую волю властвующего сословия, позже класса, считается непременным атрибутом уже сформировавшегося государства. Во всяком случае, в безгосударственных обществах оно неизвестно. К V в. до н. э. у эллинов уже выработалось представление о законе как первооснове существования полиса (известный фрагмент Гераклита: μάχεσθαι χρὴ τὸν δῆμον ὑπὲρ τοῦ νόμου ὅκωσπερ τείχεος — frag. 44. Diels-Kranz; ср.: νόμος ὁ πάντων βασιλεύς θνατῶν τε καὶ ἀθανάτων — Pind. Frag. 169a. 1—2. Maehler). B IV в. до н. э. в творчестве Платона, речах Демосфена оно развивается в стройное правовое учение, в котором закон выступает фактически как самая сущность полиса29.

Также неизвестны в безгосударственных обществах и города, являвшиеся не просто поселениями, средоточиями торгово-ремесленной жизни, но и административными центрами большинства греческих полисов. В последние десятилетия становится все более очевидной теснейшая взаимосвязь и взаимозависимость между экономическим ростом античных городов и усложнением полисного управленческого аппарата30. Весьма развитые античные урбанистические структуры с агорой в центре, где публично выставлялись высеченные в камне важнейшие декреты и прочие официальные постановления, плохо увязываются с гипотезой М. Берента о негосударственном характере античной полисной организации31.

Отрицание наличия в полисе государственного аппарата приводит М. Берента к итоговому заключению: «по большому счету полис не был инструментом для присвоения прибавочного продукта»32. Он уверенно пишет об отсутствии механизма принуждения в греческих полисах, естественно, делая оговорку лишь для Спарты с ее жесточайшей эксплуатацией подневольных илотов. Сейчас, после падения марксистской парадигмы государства как орудия и механизма подавления, созданного в первую очередь для обеспечения эксплуатации угнетенных, становится все более очевидной узость и ограниченность старой социальной концепции государства лишь как репрессивной силы. Не только с. 28 античный полис, но и классическое буржуазное государство как таковое не являлись прямым инструментом присвоения прибавочного продута. Это более характерно для «восточных деспотий», где для этих целей существовало специальное ведомство, а иногда даже целый государственный («царский») сектор экономики, занимавшийся эксплуатацией подневольных работников рабского типа. С самого момента возникновения любое государство являлось организацией, создающей условия, в той или иной мере необходимые для регулярного присвоения и перераспределения прибавочного продукта. Видимо, в этом состоит одна из универсальных функций государства. С этой задачей прекрасно справлялся античный полис как коллектив свободных полноправных граждан, причем действительно в большинстве случаев без постоянного специального репрессивного аппарата.

Эту специфику полиса хорошо понимали древние. По Ксенофонту, все хозяева рабов в общине действуют вместе, как «добровольная стража» (Hiero. 4. 3). Не могу здесь не привести известное рассуждение Сократа в «Государстве» Платона, предельно откровенно раскрывающего социальную природу классического полиса. Сократ предлагает представить собеседнику Главкону, что «если некий бог взял бы одного человека, который обладал пятьюдесятью или более рабами и перенес бы его с женой и детьми, его товарами и движимым имуществом и его рабами в пустынное место, где не было бы никакого другого свободнорожденного человека, чтобы помочь ему; не будет ли он в большом страхе, что он сам, его жена и дети будут убиты рабами?» В реальной же жизни на помощь частному лицу, по словам Главкона, приходит весь полис (578e). Наконец, не следует забывать и того, что Аристотель в самом начале своего знаменитого трактата попытался теоретически обосновать необходимость рабства как социального института, без которого была невозможна «благая жизнь» его соотечественников (Pol. I. 1. 5—10. 1252b). По мнению А. И. Доватура, уже одного факта включения Стагиритом в число первичных человеческих объединений, наряду с супружеской парой, соединения господина и раба, было бы достаточно, чтобы говорить об огромном числе рабов в Греции и роли рабовладения в жизни греческого обще*ства33.

Мне кажется, ярче репрессивную рабовладельческую природу классического полиса как сплоченного коллектива свободных граждан — реальных и потенциальных рабовладельцев — описать просто невозможно, тем более, что это свидетельства современников. Граждане V—IV вв. до н. э. вынуждены жить полисом, потому что не могут поодиночке управлять своими, даже рассеянными по усадьбам и эргастериям рабами. И в данном случае не так важно, много или мало было рабов в классическом полисе. Даже если они составляли, как считает М. Берент, все*го 30—40 % населения, рабовладельческий уклад должен был играть определяющую роль и в экономике, и в жизни если не всех, то большинства граждан. Именно благодаря институту классического рабства античная цивилизация достигла того, чего достигла, намного превзойдя те весьма скромные естественные ресурсы и возможности, с. 29 которыми обладал древний мир Средиземноморья. Античный рабовладельческий способ производства (или уклад) — это не выдумка марксистов, как сейчас пишут некоторые не очень сведущие в античной истории ученые, а исторический факт, находящий все новые и новые подтверждения в разнообразных источниках. До К. Маркса в этом был убежден А. Сен-Симон, о том же писали такие далекие от марксизма мыслители, как А. Валлон и Ф. Ницше. Пожалуй, ярче всего рабовладельческую природу «прекрасной Античности» выразил немецкий поэт Готфрид Бенн: «античное общество покоилось на костях рабов, оно крушило эти кости — а наверху расцветал город. Наверху квадриги белых коней и звук имени великого моря — а внизу не умолкал металлический лязг — цепи…» (пер. С. С. Аверинцева)34.

Хорошо известно, что рабы обеспечивали многих свободных — полностью или частично — не только всем необходимым, но и предоставляли им свободное время (σχολή), столь необходимое для занятия политикой, наукой, искусством и спортом. Без этого, вероятно, и не было бы той блестящей «цивилизации досуга», каковой и была античность. Кажется, именно благодаря беспощадной эксплуатации рабов-чужеземцев, античное общество по уровню жизни и потребляемых благ забежало несколько вперед, намного опередив те имеющиеся возможности, которыми располагал древний средиземноморский мир. Обладая более мощным экономическим потенциалом, оно через неэквивалентный обмен втягивало в себя лучшие людские и материальные ресурсы окружавшей его огромной «варварской периферии». В этом противоречии следует искать одну из главных, если не самую главную причину невиданного взлета, а затем и страшной гибели античной цивилизации.

В заключении своей статьи М. Берент неоднократно проводит одну и ту же мысль: «полис ставит под сомнение многие основные положения современной социальной антропологии, например, положение о том, что государство является непременным условием для цивилизации». Ученый утверждает, что греческое общество было и цивилизованным, и безгосударственным. Более того в конце статьи он ставит перед читателями несколько вопросов. В частности, как можно объяснить существование цивилизованной жизни в безгосударственных условиях Греции? И заключает: «ответы на эти вопросы выходят за пре*де*лы статьи»35. Я думаю, что при подоб*ной поста*нов*ке вопро*сов, отве*тов на них про*сто не будет. Не будет преж*де все*го пото*му, что наду*ман*ным пред*став*ля*ет*ся его исход*ный тезис о без*го*судар*ствен*но*сти антич*но*го поли*са.

Как известно, новая исследовательская парадигма имеет право на существование тогда, когда она по своим эвристическим возможностям превосходит старую. Но старая концепция полиса как своеобразного государства давала ответы — логичные и убедительные — почти на все затронутые М. Берентом вопросы. Поэтому здесь уместно с. 30 вспомнить знаменитое правило «бритвы Оккама»: «не следует умножать число сущностей без надобности». Кажется, к числу таких надуманных сущностей и принадлежит идея М. Берента о «безгосударственном полисе». Но, к сожалению, его основной вывод без критической проверки уже начали активно использовать некоторые наши социальные антропологи как последнее слово науки по проблемам античной государственности и, более того, на его основе делать еще более далеко идущие заключения.

Как точнее определить государственную специфику античного полиса? Мне кажется, ближе всего его сущности отвечает лаконичная дефиниция полиса у В. Г. Рансимэна — это «гражданское государство», точнее одна из его разновидностей36. А вот в понимании социальной природы греческого полиса или римской цивитас никто еще не превзошел, может быть, несколько абстрактного, но по сути своей очень глубокого определения К. Маркса и Ф. Энгельса в «Немецкой идеологии»: «граждане государства лишь сообща владеют своими работающими рабами и уже в силу этого связаны формой общинной собственности. Это совместная частная собственность активных граждан государства, вынужденных перед лицом рабов сохранять эту естественно возникшую форму ассоциации»37.

Мне кажется, М. Берент в своей статье акцентировал внимание лишь на одной стороне полисной жизни, а их было как минимум две: 1) гражданская (собственно полис как община) и 2) властно-государственная (не в последнюю очередь для физического и морального подавления всех эксплуатируемых слоев населения: рабов, илотов, свободных неграждан типа афинских метеков или спартанских периэков). Если в первой отношения действительно строились преимущественно по горизонтали и базировались на принципах солидарности, коллективизма, координации, «филантропии», то во второй — по вертикали в форме жесткой социальной иерархии: «граждане» — «свободные неграждане» — «рабы». Первая ипостась проявляла себя «внутри» полиса часто как прямая демократия. Вторая всегда была повернута «наружу» как власть привилегированного гражданского меньшинства, пользующегося всеми благами полисной жизни. Кажется, М. Берент сильно упростил проблему, сводя государство лишь к наличию бюрократического аппарата и механизма подавления. Но государство — это еще и аппарат управления конкретным обществом, в том числе и выборный.

Так что, завершая анализ очередной ревизии традиционной концепции античного полиса, хотелось бы еще раз вернуться к названию ключевого параграфа статьи М. Берента — «Социальная антропология и миф о греческом государстве». Думаю, что в свете современной теории государства и имеющихся в распоряжении исследователей исторических данных античная полисная государственность все-таки не была с. 31 мифом. Скорее современным научным мифом следует признать основной тезис статьи М. Берента о «безгосударственном полисе».
Послесловие

Уже после завершения настоящей работы в библиотеке Института Майнеке (Свободный Берлинский университет) в 2004 г. мне удалось ознакомиться с очередным томом «Центра полисных исследований» в Копенгагене, открывающимся статьей М. Г. Хансена на ту же тему38. Она целиком посвящена критике концепции «безгосударственного полиса» М. Берента. М. Г. Хансен — признанный специалист по истории и теории античного греческого полиса — рассмотрел вопрос о соответствии этого социально-политического института новоевропейским и современным научным представлениям о государстве, его сущности и признаках. Его итоговое заключение покоится на иных теоретических основаниях, но очень близко нашему: «Если при исследовании полиса применить именно этнологическое разделение на ранние государства и безгосударственные общества, классический греческий полис будет относиться к ранним государствам»39. Опираясь на конкретные нарративные и эпиграфические источники, М. Г. Хансен сумел назвать 36 видов полномочий (!), входивших в компетенцию античного полиса40. С точки зрения современной теории, не все их можно признать государственными. Но важно то, что в совокупности они совпадают с полным спектром функций государства как такового, хотя, разумеется, есть и существенные различия. Датский исследователь обратил внимание на такой важный признак государства, как территория, несомненно, присущий и полису41. Он привел ряд интересных свидетельств о восприятии гражданами хоры своего полиса как территории, на которую распространяется его ἀρχή, а также о полисных границах, которые часто отмечались специальными пограничными камнями (ὅροι). Им собраны очень важные свидетельства о наличии в классических полисах постоянных военных контингентов42, что заставляет усомниться в широко распространенном представлении, что в мирное время в полисе не было каких-либо вооруженных сил.
Alexander P. Medvedev (Voronezh).
War die griechische Polis ein Staat?

In dem Aufsatz wird die strittige Frage nach dem historischen Status der altgriechischen Staatlichkeit in Zusammenhang mit den Arbeiten des israelischen Antikenforschers M. Berent untersucht, der den с. 32 nichtstaatlichen Charakter der klassischen antiken Polis zu begründen versuchte. Der Autor analysiert die wesentlichen Argumente von M. Berent zugunsten seiner Konzeption von der Polis als «nichtstaatlicher Gesellschaft» und zeigt, dass die meisten von ihnen unbegründet sind. Die spezifische sklavenhalterische Form der klassischen Polis bestätigen die Zeugnisse von Xenophon (Hiero. 4, 3) und Platon (Resp. 578e). M. Berent richtet seine Aufmerksamkeit nur auf eine Seite des Lebens in der Polis, es gab aber mindestens zwei: 1. die zivile (die eigentliche Polis als Gemeinde), und 2. die staatlich-herrschaftliche, nicht zuletzt für die physische und moralische Unterjochung der Sklaven, Heloten, solcher freien Nicht-Bürger wie die athenischen Meteken oder der spartanischen Periöken. Hinsichtlich der ersten Seiten wurden die Beziehungen tatsächlich vorwiegend horizontal gebaut und fußten auf den Prinzipien der Solidarität, des Kollektivismus und der Koordination. In Bezug auf die zweite Seite dominierte die Vertikale in Form der sozialen Hierarchie: «Bürger» — «freie Nichtbürger» — «Sklaven». Die erste Erscheinungsform zeigte sich «innerhalb» der Polis häufig als Demokratie, die zweite offenbarte sich «nach außen» als Herrschaft einer privilegierten Minderheit, die alle Vorteile des Polis-Lebens zu nutzen verstand.

ПРИМЕЧАНИЯ

Работа выполнена автором в качестве Forschungsstipendiat der Alexander von Humboldt-Stiftung.

1Пустовалов С. Ж. О возможности реконструкции сословно-кастовой системы по археологическим данным // Древности Степного Причерноморья и Крыма. Запорожье, 1995. Вып. 5. С. 21—35; Синюк А. Т. Брон*зо*вый век бассейна Дона. Воронеж, 1996. С. 316—317.

2Чмыхов Н. А. Первые государства в Степи — Лесостепи: предпосылки возникновения // Теория и методика исследований археологических памятников: Тез. конф. Липецк, 1992. С. 116—117; Писаревский Н. П. О государственности у ранних скотоводческих племен степи и лесостепи Евразии // Вестник Ворон. ун-та. Серия гуманит. науки. Воронеж, 2000. № 1. С. 98—114. Некоторые исследователи идут еще дальше и пишут о государственности первобытно-коммунистического типа и о доклассовой государственности. См.: Шилов Ю. А. Послесловие к «Космогонии первобытного общества» // Начала цивилизации. М., 1999. С. 92, 95.

3Медведев А. П. К исторической оценке скотоводческих обществ на Юге Восточной Европы II—I тыс. до н. э. // Вестник Ворон. ун-та. Серия гуманит. науки. Воронеж, 2001. № 2. С. 159—180; Гей А. Н. К вопросу об уровне социального развития степных скотоводов бронзового века // Бронзовый век Восточной Европы: характеристика культур, хронология и периодизация. Самара, 2001. С. 82—84.

4Штаерман Е. М. К проблеме возникновения государства в Риме // ВДИ. 1989. № 2. С. 76—94.

5Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 21. С. 128—129.

6Berent M. The Stateless Polis. Towards a Re-Evaluation of the Classical Greek Political Community. Diss. Cambr., 1994.

7Берент М. Безгосударственный полис: раннее государство и древнегреческое общество // Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000. Идеи этой статьи получили дальнейшее развитие в докладе М. Берента на I Международной конференции «Hierarchy and Power in the History of Civilization». Moscow, June 15, 2000.

8Коротаев А. В. Горы и демократия: к постановке проблемы // Альтернативные пути к ранней государственности. М., 1995. С. 77—93.

9Коротаев А. В., Крадин Н. Н., Лынша В. А. Альтернативы социальной эволюции (вводные замечания) // Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000. С. 37—39, 45.

10Строго говоря, подход М. Берента к античному полису как к безгосударственному обществу нельзя признать новым. Еще в XIX в. Фюстель де Куланж в своей знаменитой работе «La cité antique» рассматривал полис, прежде всего, как древнюю гражданскую общину, а не как государство в том смысле, в каком это слово тогда употреблялось во французском языке. О реминисценциях такого подхода в современном антиковедении см.: Finley M. I. The Ancient City: From Fustel de Coulanges to Max Weber and Beyond // CSSH. 1977. Vol. 19. 3. P. 305—312.

11В греческом языке V в. до н. э. общепризнанного термина для обозначения «государства» еще не было (чаще всего использовалось слово τὸ κοινόν), хотя проблема его сущности уже поставлена Протагором. См.: Бергер А. К. Политическая мысль древнегреческой демократии. М., 1966. С. 240—246, 351.

12Доватур А. И. Политика и политии Аристотеля. Л., 1966. С. 14—15; Кошеленко Г. А. Введение. Древнегреческий полис // Античная Греция. Проблемы развития полиса. М., 1983. Т. 1. С. 12.

13Tanck C. ARCHE, ETHNOS, POLIS. Untersuchungen zur begrifflichen Erfassung des Achemenidischen Reiches in zeitgenössischen griechischen Quellen. Frankfurt am Main, 1997. S. 242—243.

14Медведев А. П. У истоков европейской политологии (к формированию образа «восточной деспотии») // Вестник Ворон. ун-та. Серия гуманит. науки. Воронеж, 1996. № 2. С. 160—164.

15Hansen M. H. Polis and City-State. An Ancient Concept and its Modern Equivalent // CPCActs. 1998. Vol. 5. P. 117—118.

16Gellner E. Nations and Nationalism. Oxf., 1983. P. 4.

17Гаджиев К. С. Введение в политическую науку. М., 1997. С. 130.

18Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 645—646.

19Гаджиев К. С Указ. соч. С. 130.

20Берент М. Указ. соч. С. 235.

21Видаль-Накэ П. Черный охотник и происхождение афинской эфебии / Пер. А. И. Иванчика // Видаль-Накэ П. Черный охотник. М., 2001. С. 135—154.

22Берент М. Указ. соч. С. 239.

23Фролов Э. Д. Скифы в Афи*нах // ВДИ. 1998. № 1. С. 134—142; Иванчик А. И. Кем были «скифские» лучники на аттических вазах эпохи архаики? // ВДИ. 2002. № 3. С. 33—55.

24Lissarague F. L’autre guerrier. P., 1990. P. 126.

25Берент М. Указ. соч. С. 239.

26Hansen M. H. The Copenhagen Inventory of Poleis and the Lex Hafniensis de civitate // The Development of the Polis in Archaic Greece. L.; N. Y., 1997. P. 13—14.

27Dreizenter A. Sozialpolitik im antiken Athen (vom 7. bis 4. Jahrhundert v. u. Z.). Neustadt im Schwarzwald, 1992. S. 86—133.

28Шишова Н. А. Раннее законодательство и становление рабства в Античной Греции. Л., 1991.

29Бергер А. К. Указ. соч. С. 337.

30Кошеленко Г. А. Полис и город: к постановке проблемы // ВДИ. 1980. № 1. С. 3—27.

31Мысль об отсутствии организующего «государственного начала» в архитектурно-планировочном оформлении классических полисов звучала в докладе М. Берента на конференции «Hierarchy and Power in the History of Civilization».

32Берент М. Указ. соч. С. 236.

33Доватур А. И. Указ. соч. С. 23.

34Взято из: Аверинцев С. С. Образ Античности в западноевропейской культуре XX в. Некоторые замечания // Новое в современной классической филологии. М., 1979. С. 12.

35Берент М. Указ. соч. С. 255—256.

36Runciman W. G. Doomed to Extinction: The Polis as an Evolutionary Dead End // The Greek City from Homer to Alexander. Oxf., 1990. P. 348. Также называют античный полис и некоторые другие исследователи. См.: Кампогросси Колоньези А. Формирование государства в Риме // ВДИ. 1990. № 1. С. 95.

37Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 3. С. 21.

38Hansen M. H. Was the Polis a State or a Stateless Society? // Even More Studies in the Ancient Greek Polis Centre 6 [Historia: Einzelschriften. H. 162]. Stuttgart, 2002. S. 17—47.

39Ibid. P. 42.

40Ibid. P. 24—25.

41Ibid. P. 26.

42Ibid. P. 38.

История афинской демократии
 

http://ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1264020672
С.-Петербург, Типография М. М. Стасюлевича, 1909.
(Постраничная нумерация примечаний в электронной публикации заменена на сквозную по главам. Внесены все поправки и дополнения со стр. 467—468).
ОГЛАВЛЕНИЕ
с. V
ПРЕДИСЛОВИЕ.

Едва ли надо говорить о том, какой интерес может представлять история афинской демократии, особенно если стать на точ*ку зре*ния совре*мен*но*го направ*ле*ния в обла*сти изу*че*ния греческой древности. С этой точки зрения антич*ный мир явля*ет*ся нам не миром sui generis, дале*ким и чуж*дым, а близким и понятным, имеющим много ана*ло*гий с так назы*ва*е*мы*ми сред*ни*ми и новы*ми века*ми и с совре*менностью. «В древности преобладали, хотя на гораз*до мень*шем про*стран*стве и в иных фор*мах, те же вли*я*ния и про*ти*во*по*лож*но*сти, кото*рые управ*ля*ют и совре*мен*ным раз*ви*ти*ем», гово*рит напр. Эд. Мей*ер, автор новей*шей капи*таль*ной «Исто*рии древ*но*сти». «Древ*ний мир вол*но*ва*ли те же жиз*нен*ные вопро*сы, кото*рые еще и теперь, отча*сти не решен*ные, зани*ма*ют каж*до*го мыс*ля*ще*го чело*ве*ка», тако*ва основ*ная идея, кото*рая крас*ною нитью про*хо*дит чрез рабо*ты дру*го*го вид*но*го пред*ста*ви*те*ля совре*мен*ной исто*ри*че*ской нау*ки, Пель*ма*на, инте*ре*су*ю*ще*го*ся пре*иму*ще*ствен*но соци*аль*но-эко*но*ми*че*ски*ми отно*ше*ни*я*ми в древ*но*сти… Направ*ле*ние это ино*гда впа*да*ет в край*ность, слиш*ком модер*ни*зу*ет древ*ность, но в его осно*ве мно*го вер*но*го.

Изда*ва*е*мая кни*га посвя*ще*на пред*ме*ту, кото*ро*го отча*сти с. VI я касал*ся еще в рабо*те моей моло*до*сти — в «Перик*ле» (1889), — назад тому два*дцать лет, и затем в сво*ем иссле*до*ва*нии об «Афин*ской Поли*тии» Ари*сто*те*ля (1895). Мно*гие стра*ни*цы из этих работ в нее вошли, — конеч*но, с необ*хо*ди*мы*ми изме*не*ни*я*ми. Кро*ме того, в осно*ву ее лег*ли соот*вет*ству*ю*щие отде*лы обще*го кур*са гре*че*ской исто*рии, чита*е*мо*го мною в харь*ков*ском уни*вер*си*те*те. Мож*но ска*зать, что насто*я*щая кни*га пред*став*ля*ет собою обра*бот*ку глав*ной части это*го кур*са.

При изло*же*нии исто*рии афин*ской демо*кра*тии я имел в виду не толь*ко самый строй и учре*жде*ния, но и сре*ду, воз*зре*ния, настро*е*ния. Этим объ*яс*ня*ет*ся, поче*му я так часто поль*зу*юсь Ари*сто*фа*ном или, напр., Еври*пи*дом. Я ста*рал*ся взгля*нуть на афин*скую демо*кра*тию объ*ек*тив*но, по воз*мож*но*сти изоб*ра*зить ее такою, какою она была в дей*стви*тель*но*сти, с ее свет*лы*ми и тем*ны*ми сто*ро*на*ми, не чер*ня и не иде*а*ли*зи*руя ее, ибо, гово*ря сло*ва*ми «ста*ро*го масте*ра исто*ри*че*ской нау*ки», Лео*поль*да Ран*ке, иде*ал все*гда заклю*ча*ет*ся в том, чтобы пред*ста*вить исто*ри*че*скую прав*ду, — «denn Ideal ist immer die historische Wahrheit der Welt zu vergegenwärtigen».

Эту книгу я предназначаю не столько для специалистов, сколько для более широкого круга — для уни*вер*си*тет*ских слушателей, для ищущих самообразования, для интересующихся историей, в особенности историей политических форм. Поэтому я избегал вдаваться в мелкие подробности, касаться запутанных и спорных вопросов, пускаться в сколько-нибудь рискованные гипотезы. Я не желал загромождать книгу под*строчными примечаниями и ограничился лишь самыми необходимыми, краткими библиографическими указаниями и ссылками, не отмечая подробно в каждом отдельном случае, кому и чем я обязан, что́ мною заимствовано и в чем я расхожусь с другими. В конце приложены с. VII список важнейших общих трудов по истории Греции и афинской демократии, поправки и добавления. Подробные ссылки и указания на источники и новую литературу можно найти у Бузольта.

Харьков.
1908 г., 24 ноября.

Падение царской власти и владычество знати
 

http://ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1264026189
История афинской демократии

Общий ход греческой истории с VIII по VI в. до Р. Х.

В эпоху так называемой микенской культуры, которую открыл Шлиман и расцвет которой относится приблизительно за полторы тысячи лет до Р. Х., в Греции была сильная монархическая власть, хотя и тогда единого государства там, по-видимому, не существовало. Памятники того времени — «циклопические» стены из колоссальных каменных глыб; обширные дворцы, богато украшенные, с живописью на стенах, иногда с целым лабиринтом зал, коридоров и комнат, с магазинами и кладовыми для запасов; могилы, очевидно — царские, то в виде шахт или глубоких ям, в которых тела иных покойников оказываются засыпанными драгоценностями всякого рода, то в виде величественных куполообразных сооружений, роскошно отделанных, — все это красноречиво говорит нам не только о сравнительно развитой технике, о богатой внешней культуре, некогда процветавшей преимущественно по берегам и островам Архипелага, о тесных сношениях с восточными странами и т. под., но и о типе государств микенской эпохи, о том, что тогдашние цари были могущественными с. 2 властелинами, что в их распоряжении сконцентрированы были силы подвластного им населения, масса рабочих рук, огромные материальные средства.

Среди переворотов, наступивших в конце II тысячелетия до Р. Х., — тех племенных переселений, из которых главным является вторжение дорян в Пелопоннес, — пали «микенские» царства и пышная микенская культура. Цари последующей, гомерической эпохи (за 1000—800 лет до Р. Х.), известной нам по Илиаде и Одиссее, резко уже отличаются от царей эпохи микенской, строителей громадных стен, дворцов и гробниц. Правда, они царствуют «божьею милостью», получают скипетр от самого Зевса; но это — не восточные деспоты и не монархи со всею полнотою неограниченной власти: гомерический царь, особенно в Одиссее, скорее primus inter pares, первый между равными; его окружают представители знатных родов, «геронты», «старцы» или старейшины, с которыми он «думает», совещается и делит свою власть; это — его сотрапезники, советники и ближайшие помощники.

В гомерическую эпоху существует и народное собрание, которое в Илиаде тождественно с собранием войска, аналогично тому, что́ мы видим и у древних германцев. Но роль этого собрания еще ничтожна. Обыкновенно ему оставалось лишь выслушивать решение царя и геронтов. Голосования не происходило, и собрание выражало свое одобрение бурным криком, по выражению поэта, подобным шуму, когда ветер вздымает «волны огромные моря» и бросает валы о нависший утес или когда «бурный зефир наклоняет высокую ниву, то подымаяся грозно, то падая вдруг на колосья». Иногда отдельные личности в роде Ферсита решаются выступать с резкою речью против вождя-царя; но масса не поддерживает их; народ смеется и выражает сочувствие Одиссею, когда тот наносит побои Ферситу (Илиада, II песнь).

В период с VIII до VI столетия включительно мы видим в Греции ряд важных внутренних переворотов или, точнее, перемен: падение царской власти и господство аристократии, затем борьбу народа, демоса, против этой аристократии, владычество тиранов и наконец переход к с. 3 демократии или к более умеренной аристократии. Перемены эти совершаются с замечательной последовательностью и происходят почти повсеместно в Греции. Уже одна эта повсеместность показывает, что они вызваны были не частными, случайными причинами, а причинами более общими и глубокими, коренившимися в самом ходе развития греческого общества, — в том историческом процессе, который совершался тогда в Греции.

К середине VIII века монархическая власть исчезает почти всюду в Греции. Как исключение и своего рода «культурное переживание», сохранилась она в Аргосе, в Спарте, да на окраине греческого мира, у отставших в культурном отношении полуварварских племен, напр. у молоссов в Эпире. Но в Аргосе, где цари упоминаются еще во время Персидских войн, это была лишь тень прежних монархов; в Спарте царская власть тоже утратила свое настоящее значение, свою сущность, и сохранила скорее лишь внешние атрибуты.

Падение монархии в Греции произошло постепенно, без крупных потрясений. Уже в гомерическую эпоху царь был в сущности только первым между равными ему представителями знатных родов. Между царем и его родом с одной стороны и знатными, могущественными фамилиями с другой не было резкой разницы; их не отделяла какая-либо непроходимая грань. Знатные, подобно царю, нередко вели свое происхождение от богов и героев; их тоже называли иногда «царями». В период переселений и завоеваний царская власть была еще необходима; но по миновании его миновала необходимость и в царской власти. Теперь уже не было такой нужды в сосредоточении власти в одних руках. Самые природные условия Греции, устройство ее поверхности, далеко не способствовали образованию единого государства с сильною центральною властью. В древней Греции всегда было много отдельных, самостоятельных небольших государств и там развился тип государства-города. А в таких небольших государствах легко было обойтись и без царя. Притом, тут особа царя не могла быть окружена ореолом величия, подобно тому, как на Востоке; она не казалась чем-то с. 4 таинственным и грандиозным; она была, так сказать, на виду у всех, со всеми ее человеческими слабостями и недостатками. Наконец, царь гомерической эпохи в своем лице соединял обязанности военачальника, правиnеля, судьи и жреца. Но с течением времени политическая жизнь развивалась, отношения делались сложнее и являлась необходимость в расчленении прежде единой власти.

Монархия прежде всего падает в греческих колониях, в городах малоазиатского побережья: здесь легче было отрешиться от прошлого, от традиционного уважения к царской власти; на новой почве, среди новых условий, легче было возникнуть и новому порядку, новым формам политической жизни, не говоря уже о том, что в этих колониях, особенно в Ионии, исторический процесс вообще совершался быстрее и скорее обнаруживались новые явления в жизни греческого общества.

Итак, в VIII столетии до Р. Х. монархия в Греции уступает место аристократии, причем эта перемена совершается большею частью не путем революции, а путем эволюции. Иногда власть от царя переходит в руки целого царского рода. Так было, напр., в Коринфе, где стала властвовать фамилия Бакхиадов, к которой принадлежали и прежние цари. Случалось, что потомки царей удерживали свой титул; за ними оставалось жречество и некоторые привилегии или же этот титул переносился на сановника и членов коллегии, носивших обязанности сакрального характера.

Новейшие ученые — и в их числе Эдуард Мейер, автор капитальной «Истории древности», — называют период от переселения племен и до возвышения демоса, эпоху Гомера и могущества знати, греческим «средневековьем». И действительно, в тогдашней Греции мы видим черты, напоминающие нам средние века Западной Европы. Общественные группы и наследственные сословия резко разграничены. Господствующее положение занимает землевладельческая, военная знать, разделенная на роды (genos), проникнутая сословным сознанием, корпоративным духом, сражающаяся сначала на колесницах, потом верхом на коне, любящая войну, рыцарские подвиги, охоту и пиры. При дворах знатных певец — с. 5 желанный гость; это — эпоха героической песни, позднее — лирики и новеллы. Чем для средневекового Запада были рыцарские турниры, тем для греков того времени были олимпийские и им подобные игры, с их ристаниями и состязаниями. Слабый ищет защиты сильного и у тогдашних аристократов Греции была многочисленная клиентела. Мы видим крестьян в положении людей более или менее зависимых, начиная от смягченных форм крепостничества и до полной закабаленности; видим господство натурального хозяйства, по крайней мере в первой половине греческого средневековья, ремесло — презираемым и мало развитым…1

Аристократы, как класс, носили в Греции различные названия: их называли обыкновенно «хорошими», «лучшими» (aristoi, отсюда и самое слово аристократия и аристократы), «благородными», «евпатридами», иногда «богатыми» и даже «жирными», подобно тому, как в средние века в Италии городской патрициат назывался popolo grasso. Простой народ противополагался им, как «дурные», «худые» или «худшие», «подлые» люди.

Основой могущества и влияния греческой знати было, во-первых, происхождение. Если впоследствии даже в демократических Афинах благородное происхождение имело большое значение и считалось «великим и почетным жребием»; если еще Аристотель говорил, что в наилучшем государстве ремесленник не пользуется правом гражданства, что тот, кто ведет жизнь ремесленника или поденщиа, не может развивать в себе гражданской доблести, что для этого и для участия в государственных делах нужен досуг; то тем более во времена греческого средневековья и владычества аристократии господствовало убеждение, что только знатный и богатый человек, не обремененный заботами о насущном хлебе, может заниматься государственными делами. Ремесленники и вообще демос, трудящийся в поте лица, еще считались недостойными принимать участие в управлении.

Но могущество знати основывалось не на одном только с. 6 происхождении. В те времена знатность соединялась с богатством и аристократы были в пору своего владычества самым богатым классом в Греции. В их руках сосредоточивалась крупная земельная собственность. Кроме того, у знатных были многочисленные стада скота. Но особенно любили они содержать коней: хорошие кони — необходимая принадлежность тогдашнего аристократа; это — его гордость. Высшее сословие в некоторых греческих городах даже носит название «всадники». В домах знати имелись богатые запасы металлов, оружия, утвари, всякого рода припасов, вина и проч. Когда впоследствии стала развиваться торговля и возвысился торговый класс, то аристократы, напр., Эгины и некоторые другие приняли участие и в торговом движении. Но все же землевладение оставалось главною основою богатства знати.

Аристократы были и главною военною силою. Еще Аристотель принципом аристократии выставлял доблесть, подобно тому, как принципом демократии, по его словам, была свобода. Располагая материальными средствами и досугом, аристократы могли проходить школу своего рода рыцарского воспитания; они могли предаваться военным упражнениям, гимнастике, играм и т. под. В ту пору главную силу на войне составляла конница. Но чтобы иметь колесницу и соответствующее вооружение, содержать коней, нужно было располагать большими средствами, слугами, челядью. Всем этим располагали аристократы. Аристотель по этому поводу замечает, что тем, кто небогат, нелегко содержать коней; поэтому в древние времена в городах, сила которых была в коннице, господствовала олигархия.

Аристократы были обладателями и тогдашнего образования. Оно было еще мало распространено и тоже соединялось обыкновенно со знатностью и богатством. Аристократы являлись знатоками и толкователями обычаев и права, хранителями старины и традиции. Они были судьями и жрецами; некоторые жреческие обязанности связаны были с известными фамилиями.

Таким образом в те времена аристократия была не с. 7 только политическою, но и социальною, военною и культурною силою. Немудрено, что ей принадлежало владычество.

И в лучшую свою пору аристократия смотрела на свое владычество не только как на право и привилегию. Она понимала, что noblesse oblige. Она служила обществу и государству, и в мирное, и в военное время, в совете и на поле битвы. Она отправляла дорого стоившую военную службу и щедро выполняла общественные повинности. Тогда аристократы в известном смысле действительно были aristoi, «лучшие» мужи, и с честью несли лежавшие на них обязанности.

Но с течением времени замечается нравственный упадок аристократии, деморализация и разложение ее. Сыновья часто не были похожи на своих отцов, которые, как мы сказали, с честью несли свою службу государству и обществу. Новые поколения расточали богатства, предавались наслаждениям, забавам и роскоши. Недаром издавались законы против излишней пышности. Сыновья знатных росли среди неги и роскоши, тогда как молодое поколение демоса среди труда и забот закалялось в борьбе за существование. Наконец между аристократами обнаруживается и разлад, происходят раздоры и соперничество, борьба отдельных лиц и фамилий за власть. Разумеется, это не могло способствовать упрочению могущества знати.

Было время, когда знатный человек оказывал во многих случаях покровительство и защиту слабому, простому, когда он был для демоса «кремлем и башнею», по выражению поэта2. Но в общем положение народной массы с падением царской власти не улучшилось, а скорее ухудшилось. Прежде царь мог стать посредником между знатными и простым народом; в его даже интересах было оказывать покровительство демосу, чтобы иметь в нем опору против могущественной знати и ее притязаний. Теперь же простой народ был всецело в руках правящей аристократии, и ее владычество вскоре стало для него тяжелым игом. К тому же, с VII века в экономической жизни Греции с. 8 происходит перемена, которой мы будем еще касаться и которая не могла не повлиять на ухудшение отношения знатных к народной массе: начинается переход к денежному хозяйтву, появляются первые признаки капитализма, обнаруживается страстная погоня за деньгами. Прежние патриархальные отношения уступают место эксплуатации и большему произволу. Тут влияли не только личная корысть и алчность, но и более общие причины. С распространением денег и с переходом от чисто натурального хозяйства к денежному цены повышались, жизнь становилась дороже. А между тем noblesse oblige. Родовой знати приходилось состязаться с возвышавшимся новым классом, богатыми купцами, промышленниками, своего рода капиталистами. Надо было поддержать свое достинство, сохранить общественное положение, соответственное знатности. Иные аристократы сами принимались за торговлю; но для большинства земля оставалась по-прежнему главным источником дохода, и чтобы добыть новые средства, приходилось выжимать их из земли, повышать с крестьян аренды, поборы, повинности, без пощады относиться к неисправным плательщикам.

Слабому трудно было найти правды и защиы против сильного: и господами, и судьями были знатные. Жалобы на тяжелую долю земледельца, на беззащитность слабого и в особенности на отсутствие правды в судах, мы встречаем уже за 700 лет до Р. Х. у Гесиода в его «Трудах и днях»3. Мрачными красками рисует Гесиод современный ему век — «век железный», когда люди обречены весь день страдать от труда и тяжелых забот, не иметь отдыха даже ночью. «Позднее родиться или раньше умереть» хотел бы поэт, чтобы только не быть современником этого поколения, испорченного и преступного. Но зло станет еще хуже, и тогда, «прикрыв прекрасное тело одеждой белою, с земли широкой улетят на небо и Стыд, и Совесть», оставив смертным людям тяжкие печали, и не будет защиты против зла. В поучение правителям4 Гесиод приводит басню о ястребе с. 9 и соловье. Ястреб схватил соловья «сладкозвучного» и нес его высоко в облаках, вонзив в него свои кривые когти, и когда тот начал жалобно стонать, то ястреб обращается к нему с такими словами: «Чудак! чего ты кричишь? Ведь ты во власти более сильного. И отправишься туда, куда потащу, хоть ты и певец. Захочу — съем, захочу — выпущу. Безумец тот, кто захочет бороться с сильным: и победы лишится он и сверх того испытает горечь унижения». «Так говорил быстролетный ястреб, ширококрылая птица». Неправый торжествует благодаря правителям-«дароедам», по выражению Гесиода, т. е. берущим подарки, взятки. В судах нет правды: ее изгнали правители-«дароеды», которые, как хотят, так и судят и постановляют несправедливые решения. Поэт грозит гневом и карой Зевса, который все видит, все наблюдает — и правду, и злые дела — и который каждому воздаст по делам. Есть еще дева Дика, Правда, рожденная от Зевса, и она ему поведает о нанесенных ей обидах, о несправедливости людей.

Неудивительно, что владычество аристократии стало вызывать неудовольствие и ропот и против этого владычества обнаружилась оппозиция.

Между тем в Греции наступали новые условия, которые в свою очередь отразились неблагоприятно на положении аристократии, и выдвигался новый класс, — возвышался демос.

Тут мы должны обратиться к другим сторонам того исторического процесса, который совершался тогда в Греции.

Колонизация, экономический переворот и возвышение демоса.

Было бы ошибочно думать, будто историческая жизнь тогдашней Греции сосредоточивалась преимущественно в таких пунктах, как, напр., Спарта или Афины. По верному замечанию одного историка, центр тяжести греческой истории от 1-ой Олимпиады, т. е. с 776 г. до Р. Х., и до середины VI века следует искать не у эллинов в Европе, но на с. 10 периферии греческого мира: полный, настоящий пульс жизни греческого народа бьется до половины VI века преимущественно в ионийских колониях Малой Азии.

Колонии эти шли во всех отношениях впереди метрополии. До V века это был центр политической, умственной и художественной жизни греков. Ни один город собственной Греции, ни Афины того времени, ни тем более Спарта не могли выдержать сравнения с городами-колониями в роде, напр., Милета на востоке и Сибариса на западе. Колонии, особенно в Малой Азии, могущественнее, богаче городов метрополии. В них кипит торговая и промышленная деятельность, жизнь бьет ключом. Здесь умственный кругозор был шире; греки сталкивались или сближались не только друг с другом, но и с иными народами, знакомились с их строем, их культурой; завязывались сношения с различными странами, иногда весьма отдаленными, — с понтийскими берегами, Египтом, далеким Запдом. Здесь образуется многочисленный класс моряков и купцов; получает особенное значение движимая собственность, деньги. Развитие во всех сферах идет тут быстрее. В колониях, как упомянуто, легче было отрешиться от традиции, и тут раньше совершается ряд тех политических перемен, которые характеризуют рассматриваемый период греческой истории, т. е. смена монархии аристократией и затем переход к более умеренной аристократии, к тимократии или же к демократии. В Ионии, по замечанию Э. Курциуса, впервые гражданское равенство поставлено было принципом общественной жизни. Здесь же, в Малой Азии, развивается и греческая поэзия — эпос и лирика, — развивается искусство. Малоазиатские колонии, в особенности Иония, родина и греческой науки, и греческой философии…

Греческая колонизация, начавшаяся еще до переселения племен, усилилась после этого переселения, в особенности после вторжения дорян в Пелопоннес, а в VIII—VII стол. достигла своего высшего развития.

Колонизация вызывалась прежде всего ростом населения, ощущавшимся недостатком земли и трудностью добывать пропитание при тогдашних условиях хозяйства и землевладения. Переселенцы, во главе которых нередко становились лица, с. 11 принадлежавшие к знатным родам, искали сначала плодородной земли, и первые греческие колонии имели характер, так сказать, земледельческий. Затем племенные переселения и завоевания, а еще позднее внутренние смуты, борьба партий, тирания, должны были послужить могущественным толчком для основания колоний и усилить колонизацию. Многие предпочитали покинуть родину и искать нового местожительства на чужбине, нежели покориться победителю. Тираны посредством основания колоний старались избавиться от опасных для них элементов. Основание колоний служило и социальною мерой; в них направляется избыток населения. Впоследствии же чаще всего колонии основывались в торговых видах. Словом, колонии для греков играли, можно сказать, ту же роль, что́ Новый Свет для Западной Европы в новые века.

Природные условия препятствовали распространению греческой колонизации сухим путем. Зато и географическое положение Греции, и близость моря, и устройство берегов, изрезанных удобными бухтами, и соседство множества островов, все это влекло к морю, к мореплаванию, к основанию колоний за морем. Прибавим к этому самый характер народа, большею частью живой, предприимчивый, непоседливый, и мы поймем, почему греческая колонизация достигла такого развития.

Греция по устройству своей поверхности и очертанию берегов обращена, так сказать, лицом к востоку. И колонизация направлялась сначала на восток. На запад греки стали проникать гораздо позже. Это и понятно: западный берег Греции не так удобен для морских сношений и самое плавание на запад сопряжено с большими затруднениями и опасностями. Основание гр*ческих колоний в этой части Средиземного моря относится уже всецело к рассматриваемому периоду, ко второй половине VIII и к VII в. до Р. Х.

И греческие колонии широко раскинулись на далеком пространстве — от берегов Испании до устьев Дона и берегов Кавказа с одной стороны, от устьев Роны и северного побережья Черного моря до устьев Нила5 и с. 12 северного берега Африки с другой. Они обрамляли, иногда с большими, конечно, перерывами, берега морей Средиземного и Эгейского, Пропонтиды и Понта. Далеко в глубь соседних стран колониальные владения греков не простирались. По образному выражению Цицерона, это была кайма у широкой ткани варварских земель, а по другому сравнению (у Платона в «Федре»), греки сидели вокруг Средиземного моря, словно лягушки вокруг пруда. Даже на западном побережье Малой Азии греческие города занимали, хотя и сплошную, но узкую полосу (расширявшуюся лишь в Эоли*де), при*чем для посе*ле*ний изби*ра*лись преимущественно устья рек. В качестве купцов или наемников греки заходили и дальше намеченных пределов. Со времени династии Псамметиха они проникали, напр., в глубь Египта, даже к самым Нильским водопадам, как свидетельствует об этом надпись, начертанная в Абу-Симбеле греческими воинами. А плавания греков на запад простирались до Геркулесовых столпов, т. е. до нынешнего Гибралтара, и даже несколько далее.

Такое распространение колоний было, конечно, делом многих поколений. Прочному, окончательному основанию поселения предшествовал иногда целый ряд открытий, предварительных попыток и т. д. Для нас остались большею частью неизвестными имена этих своего рода Колумбов, открывавших новые, неведомые дотоле грекам страны, прокладывавших новые пути торговле. «Того, что́ возникает мало-помалу, предание не хранит обыкновенно», говорит по этому поводу Э. Курциус в своей «Греческой истории». «Отдельные битвы являются в ярком блеске славы, тогда как мирная и не бросающаяся в глаза рабоа народа, на которую в течение многих поколений он тратит лучшие свои силы, остается в тени, в неизвестности»…

Главными пунктами, откуда направлялась греческая колонизация в VIII—VII ст. были преимущественно ионийские города в Малой Азии, особенно Милет, по преданию основавший будто бы до 80 колоний, затем Фокея, отчасти остров Самос, а в самой Греции — евбейские города Халкида и Эретрия, из дорических же — Коринф, метрополия, напр., Сиракуз, Мегара, основавшая Византию, и некоторые другие. Обыкновенно с. 13 каждый из таких городов имел свой излюбленный район, куда он направлял своих колонистов, Милет — к берегам Черного моря, Халкида — к полуострову Халкидике и к берегам Сицилии, а никто не заходил так далеко на запад, как колонисты Фокеи.

Одновременно с колонизацией развивалось и морское дело, мореплавание. За 700 лет до Р. Х. коринфянин Аминокл впервые, по свидетельству древности, стал строить триэры, т. е. суда с 3 рядами гребцов, для самосцев. Греки, шедшие нередко по следам финикиян, постепенно вытесняли этих прославленных мореплавателей, купцов и посредников в сношениях между Востоком и Западом.

Вообще колонизация явилась важным фактором в историческом развитии греческого народа6.

Во-первых, она должна была сильно повлиять на развитие торговли и промышленности. Между метрополией и колониями должен был установиться живой обмен. Колонисты получали с родины продукты и предметы, к которым они привыкли, в которых они нуждались, и в свою очередь посылали туда свои товары. Колонии вступали в сношения друг с другом и с соседними странами — с Лидией и вообще Востоком, со скифами, фракийцами, этрусками, латинами… О том, как обширны и живы были эти сношения, говорят нам не только литературные свидетельства, но и многочисленные данные археологии, — предметы, находимые благодаря раскопкам. С востока, как и раньше, получались предметы роскоши; с запада, из Италии и Сицилии, шел хлеб, металлы. Нынешняя южная Россия, северные берега Понта, служили уже в ту отдаленную эпоху житницей для греков. Отсюда они вывозили хлеб, а также рыбу, кожи и т. под., а взамен доставляли свои изделия. Немало греческих городов и в собственной Элладе и среди колоний уже тогда выдавались, как торговые и промышленные центры, и оттесняли на второй план общины чисто с. 14 земледельческие. Таковы были названные уже раньше, как исходные пункты колонизации, — Милет, Самос, Халкида, Эретрия, Коринф, Мегара. Из них Милет славился своею шерстью, своими тканями, пурпуровою одеждою, коврами. Коринф, благодаря своему положению на перешейке, служил, по словам Фукидида, эмпориумом Греции: чрез него шла торговля между восточною частью Средиземного моря и западною7. Он славился, кроме того, своею керамикою, в особенности вазами («коринфскими»), затем бронзовыми изделиями, шерстяными материями, вообще своим промышленным развитием, и Геродот отмечает, что здесь ремесленники пользовались бо́льшим уважением, чем в остальной Греции. Халкида торговала преимущественно металлами, медью и изделиями из них, оружием и т. д. К этим пунктам надо присоединить еще Хиос, славившийся своим вином; малоплодородный, бедный природою, но торговый остров Эгину, занимавший одно время господствующее положение на море; Сикион и такие колонии на западе, как Сибарис и Сиракузы. Позднее стала выдвигаться Аттика своими оливками, серебром Лаврийских рудников и в особенности своею керамикою. Даже между отдаленными друг от друга городами существовали живые торговые сношения, напр. между Милетом на востоке и Сибарисом на западе, а сношения Коринфа простирались от Сицилии и до Лидии и берегов Понта. Когда Лидия утвердила свое господство на малоазиатском побережье, подчинив себе тамошние греческие города, а затем на смену ей явилось владычество Персии, образовавшей на востоке одну обширную державу, то и это благоприятствовало развитию греческой торовли. По крайней мере так было до тех пор, пока не восстала Иония и не был разрушен Милет.

С развитием промышленности число ремесленников увеличивается, но дешевых свободных рабочих не хватает, — с. 15 развивается рабство и торговля рабами. Говорят, остров Хиос первый начал торговать рабами, покупая их в чужих странах и потом перепродавая; он сделался таким образом рынком для покупки рабов. В торговых и промышленных городах поселяются и свободные ремесленники из чужих краев, не пользующиеся политическими правами, находящиеся в положении афинских метэков.

Таким образом уже в ту эпоху промышленность удовлетворяла не только местные потребности: она выделывает предметы и на вывоз, и схема известного экономиста Родбертуса и его последователя Бюхера, по которой вся древность относится к периоду замкнутого, так называемого «ойкосного» или «домашнего» хозяйства, чистого производства на себя без обмена, где продукты потребляются в том же хозяйстве, которое их производит, эта схема по отношению к Греции оказывается неверною8. Уже в древности существовали высшие формы экономических отношений; уже тогда промышленность и торговля играли важную роль, продукты производились для вывоза, для сбыта, и еще в VII столетии до Р. Х. во многих местностях греческого мира совершается переход к хозяйству денежному.

В гомерическую эпоху мерилом ценности служили драгоценные сосуды, слитки меди или железа, а чаще всего скот — бык или овца. В Илиаде, напр., медный треножник оценивается в 12 быков, металлическое вооружение — в 9, рабыня, опытная в женских работах, — в 4. С развитием торговли, при участившемся обмене, особенно должна была ощущаться потребность в единицах ценности определенного веса и притом удобных для обращения — в чеканной монете. С Востока заимствованы были греками единицы мер и весов, а в начале VII в. в Малой Азии, там, где мир греческий соприкасался с миром восточным, в Лидии и в Ионии — в Фокее, Самосе и Милете — стали чеканить монету. Теперь уже не было нужды каждый раз подвергать взвешиванию металлические слитки: штемпель города или государства служил гарантией определенного веса. с. 16 Нечего и говорить, как это должно было облегчить торговые сношения, каким могущественным образом повлиять на развитие торговых оборотов. Неудивительно, что такое нововведение быстро привилось и распространилось.

Вскоре деньги делаются силою. Уже в VII веке у поэта Алкея мы встречаем изречение: «деньги делают человека». За ними происходит погоня; это — знамение времени. «Для большинства», говорит другой поэт, Феогнид из Мегары, «существует одна только добродетель — быть богатым. Остальное ничто тебе не поможет, обладай ты мудростью самого Радаманта, бо́льшими знаниями, чем Сизиф, или языком Нестора богоравного». Негодуя на то, что знатные вступают в брак с незнатными, Феогнид замечает: «Деньги чтят они; поэтому благородный женится на дочери богача, а богач — на дочери благородного. Богатство смешивает сословия. Не удивляйся поэтому, если род граждан портится: благородное смешивается с подлым». «Не напрасно люди больше всего почитают тебя, Плутос» (т. е. Богатство), «ибо с тобою, прекраснейший и желаннейший из богов, и низкий делается благородным». Но и сам Феогнид в одном месте заявляет: «будь я богат и мил бессмертным, я бы ни о какой другой добродетели не заботился».

Таким образом выдвигается средний класс, который может быть назван греческою буржуазией. Рядом с знатным, родовитым землевладельцем, а иногда и выше его, становится представитель промышленности и торговли, капитала, богатый купец и мореплаватель. В лице этого класса возвышается демос, — название, обнимающее разнообразные элементы, начиная с крестьянина, поденщика и простого ремесленника и кончая неродовитым купцом-капиталистом.

Аристократы должны были уступить место и в такой сфере, как военное дело. Условия войны изменились и конница уступает первенство пехоте — фаланге тяжеловооруженных гоплитов. А еще Аристотель подметил тесную связь между организацией военной силы и политическим строем. В древности, — говорит он, — где сила была в коннице, там была олигархия, и после отмены царской власти политические права перешли к воинам, сначала к всадникам, с. 17 пока сила на войне была в коннице, а потом, с ростом городов и с усилением гоплитов, и к большему числу лиц («Политика», 1297 b.). Конная сила, по мнению Аристотеля, свойственна аристократии или олигархии, тяжелая пехота — умеренной политии, а легкая пехота и морская сила — демократический род оружия. Перемену, совершившуюся тогда в Греции, можно сравнить с тем, что́ наблюдается в конце средних веков в Западной Европе. И здесь рыцарское ополчение, как военная сила, уступает место пехоте: английская пехота одерживает победы над блестящим французским рыцарством, швейцарцы — над бургундским, гуситы — над имперским.

Возвышнию новых элементов содействовало и развитие в умственной сфере. Легко себе представить, как основание колоний и расширение пределов греческого мира, сношения и знакомство с другими странами повлияли на расширение умственного кругозора греков. Притом, то была эпоха, когда входит все в большее и большее употребление такое могучее орудие просвещения, как алфавит, усвоенный приблизительно еще в конце Х века, появляется письменность. На рубеже VII и VI вв. мы видим первые опыты философских систем. Конец VII и начало VI в. — это век семи мудрецов. На смену эпосу является лирика с ее выражением личных чувств. Наступает пора пробуждения индивидуальности. В VII в. пред нами впервые выступают личности поэтов, подобных Архилоху, с их индивидуальностью, с их мировоззрением, с их любовью и ненавистью. «Архилох», говорит Белох9, «первый грек, который, как живой человек, стоит перед нами во всей своей индивидуальности. Он пел обо всем, что́ волновало его в жизни: о своей любви к прекрасной Необуле на паросской родине, как и о своих военных поездках по дикой Фракии; с полной откровенностью выражал он свои страсти и язвительной насмешкой преследовал своих врагов».

Образование, бывшее прежде достоянием и привилигией с. 18 аристократии, проникает и в другие слои. Незнатный мореплаватель и купец по своему кругозору и опыту теперь часто превосходит знатного земле*владельца.

Борьба демоса с аристократией и тирания.

Новые выдвинувшиеся элементы выступают с своими требованиями: они добиваются гражданского равенства и политических прав. С другой стороны, переход к денежному хозяйству сопровождался тяжелым экономическим кризисом10. Теперь и крестьянину нужны были деньги, тем более, что натуральные повинности переводились часто на деньги и господствовавшая землевладельческая знать становилась все требовательнее. Крестьянин должен был добывать деньги за большие проценты; он разорялся, лишался земли, входил в неоплатные долги, попадал в кабалу: долговое право тогда было сурово и неисправного должника обрекало на рабство. Прибавим к этому, что владычество аристократов, как мы видели, стало тяжелым11.

Таковы причины борьбы демоса с аристократией. Это — борьба политическая и социальная, борьба ожесточенная, сопровождавшаяся нередко переворотами, изгнаниями, отобранием имуществ и т. под.

До какого ожесточения доходили боровшиеся партии, показывает эпизод, произошедший в Милете: дети изгнанных аристократов были отведены на ток и там брошены под ноги быков, которые их и растоптали; аристократы, возвратившись, отомстили тем, что осмолили детей демократов и сожгли их. В Мегаре мы видим иные сцены: бедные вторгаются в дома богатых, требуют угощения и в случае отказа пускают в ход силу, а с заимодавцев требуют возвращения уплаченных процентов. Иногда нападали на стада богатых землевладельцев и избивали овец. В с. 19 местностях, где кризис особенно обострялся, стремления демоса вообще принимали, можно сказать, социал-революционный характер12: раздавались требования передела земли, уничтожения долговых обязательств и т. д.

С настроением и стремлениями общественных классов и партий того времени нас знакомит тогдашняя лирика. Греческая лирика VII и начала VI в. носит часто политический характер, и лирические произведения для той эпохи были тем же, что́ для нашего времени произведения публицистические и памфлеты. Еще почти в начале рассматриваемого периода, на рубеже VIII и VII в., мы встречаем симптом пробуждения массы, выражение пессимизма, недовольства и духа оппозиции, встречаем поэта с антиаристократической тенденцией — Гесиода. Гесиод — сам сын поселянина, покинувшего малоазиатские Кумы из-за нужды и поселившегося в Беотии, у подошвы священного Геликона. Это — поэт сельского класса, людей, трудящихся в поте лица своего. Мы видели13, как негодует он на правителей-«дароедов», как жалуется на отсутствие правды в судах, как изображает тяжелую долю земледельца, беззащитность слабого. Мы знаем его басню о ястребе и соловье, о сильном и слабом, на тему: «с сильным не борись!» Гесиод рисует идеал золотоо века, но этот век позади, в далеком прошлом. Настоящее же мрачно. Отец не в согласии с сыном, сын — с отцом, гость — с гостем, товарищ — с товарищем, и брат не мил, как бывало прежде. Теперь — люди насилия; нет ни правосудия, ни стыда. В мире действует борьба и зависть конкурентов; горшечник относится со злобой к горшечнику, плотник — к плотнику, нищий завидует нищему, певец — певцу. Зевс дал такой закон: рыбы, и звери, и птицы крылатые пусть пожирают друг друга, ибо правды нет между ними; но людям он дал правду, которая — величайшее благо. «Слушайся правды», наставляет Гесиод своего брата Перса, хотевшего неправедным судом отнять у него участок земли, «работай, Перс, с. 20 божественный отпрыск». Поэт прославляет честный труд: «работа не позорна, позорно безделье», говорит он; «разбогатеешь, будет ленивый завидовать тебе, богатеющему, а за богатством следует и слава, и почет». А кто живет в безделии, на того и боги негодуют, и люди; он подобен трутням, которые и сами не работают и работу пчел уничтожают, пожирая ее…

Обратимся теперь к поэту, который жил в конце характеризуемого периода и у которого особенно ярко выразилось отношение к современной ему действительности. Это — Феогнид из Мегары.

Феогнид — аристократ по происхождению и по симпатиям. Он лишился состояния, отечества, долго скитался и только под конец жизни вернулся на родину. «Как собака чрез горный ручей, переправился я, в бурном потоке все бросив». «О, горе мне, бедному. Потерпев несчастье, я стал посмешищем для врагов и бременем для друзей». Феогнид мечтает о мести: он молит Зевса за все претерпленные страдания дать ему «испить черной крови врагов». Демос Феогнид страстно ненавидит и презирает. «Топчи ногами пустоголовый демос», говорит он, «коли его острым жалом, надень тяжелое ярмо на его шею!» Как из луковицы не вырастает роза или гиацинт, так от рабыни — свободное дитя. Обращаясь в своем стихотворении к некоему Кирну, любимому им молодому аристократу, Феогнид советует ему не иметь общения с «низкими», а всегда держаться «благородных»: «только от благородных можешь ты научиться благородному». По мнению Феогнида, было бы хорошо, если бы все «благородные» владели богатством, а простому человеку подобает трудиться в бедности.

Понятно после этого, как относился Феогнид к совершавшимся в ту пору переменам, как волновали они его. «Кирн! город тот же, да люди другие», с горечью говорит он. «Те, что́ раньше не знали ни прав, ни законов, но носили на плечах козьи шкуры и за городом паслись, как олени, теперь — знатные! А прежние благородные стали теперь низкими! Кто может перенести это зрелище!» Особенно негодует Феогнид на то, что знатные, забыв свою с. 21 родовую честь, вступают в брак с незнатными из-за денег.

В одном стихотворении, приписываемом, но, кажется, не принадлежащем Феогниду, положение государства сравнивается с поло*жением корабля, заливаемого волнами: «Подобрав паруса, мы пускаемся в море темною ночью. Воду черпать они не хотят, а волны заливают корабль с обоих бортов. Едва ли кто спасется, когда они так поступают. Хорошего кормчего, который стоял на страже с знанием дела, они сместили; деньги расхищают они силою; порядок исчез, нет больше правильного распределения; носильщики властвуют, чернь — выше благородных. Боюсь я, что так волны поглотят корабль!..»

Яркие черты для характеристики тогдашнего положения дел мы найдем и в стихотворениях Солона, но их мы коснемся далее, в истории Афин.

Одним из результатов той борьбы, которая происходила тогда между демосом и знатными, и первою уступкою со стороны последних является издание писаных законов. Требование писаных законов, с которым выступил демос, вполне понятно, если вспомнить, что суд находился в руках знати и что тут, при отсутствии писаного права, открывался широкий простор для произвола. Вторая половина VII и начало VI в. — время первых опытов писаного права в Греции. И это нововведение впервые появляется опять-таки в колониях, только не в восточных, не в Малой Азии, а в западных: древнейшие писаные законы, по преданию греков, принадлежали Залевку в Локрах (Италийских) и Харонду в Катане14. Затем уже следует в Афинах — законодательство Дракона и Солона, в Митилене (на острове Лесбосе) — Питтака, и проч.

Борьба партий — аристократической и демократической — была, как мы видели, политическая и социальная. Вела она иногда к так называемой тимократии. При тимократии с. 22 доступ к власти открывался и не-аристократу по рождению, но лицу, обладавшему известным имуществом, богатством, известным цензом. Другими словами, аристократия по происхождению уступала место аристократии по состоянию. Или же обе партии, утомленные борьбой, не виде*ли иного исхода, как в том, чтобы вручить неограниченную власть какому-либо лицу, пользующемуся общим доверием. Такое лицо являлось верховным уполномоченным, посредником, законодателем, пожалуй в известном смысле — диктатором, и называлось эсимнетом15. Типичным эсимнетом был Питтак Митиленский, современник Солона, один из семи мудрецов и одна из благороднейших личностей греческой истории. По окончании своего дела Питтак сам сложил с себя власть, избавив свое отечество, как говорит древний историк, от трех величайших бедствий — от тирании, от междоусобной и от внешней войны.

Но чаще всего борьба вела к тирании.

С словом «тиран» древние греки связывали иное понятие, нежели мы. Теперь тиранией мы называем жестокое правление, а тираном — жестокого, хотя бы и законного, государя; греки же обозначали этими словами обыкновенно незаконность происхождения власти и тиранами называли лиц, силою или хитростью присваивавших себе власть, по праву им не принадлежавшую, хотя бы это были правители кроткие и гуманные16. Таким образом тирания в древнегреческом смысле — в сущности узурпация, а тираны — узурпаторы. С точки зрения грека, напр., Наполеон I и Наполеон III были бы тираны. Вообще греческую тиранию с. 23 скорее всего можно сопоставить с цезаризмом в Риме или во Франции.

Древняя тирания характеризует преимущественно вторую половину VII-го и VI-ое стол. до Р. Х. и притом те местности Греции, где политическая, экономическая и вообще культурная жизнь достигла уже значительного развития. Она возникла на почве недовольства и ненависти к знатным и богатым со стороны демоса, страдавшего от политического бесправия и экономического кризиса. Это — своего рода демократическая диктатура, в которой нуждался недостаточно еще окрепший демос.

Тираны выходили иногда из рядов высших правительственных лиц, напр. так называемых пританов, стратегов или архонтов, старавшихся насильно продлить и расширить свою власть. Но чаще всего это были аристократы по происхождению, из политического расчета, честолюбия или из-за личной обиды порывавшие связь с своим сословием, становившиеся во главе демоса и с помощью его, силою или хитро стью, захватывавшие власть в свои руки. В этом смысле прав Аристотель, говоря, что древние тираны большею частью выходили из демагогов. Существовавших форм государственного строя и законов тираны обыкновенно не трогали и довольствовались властью фактическою, предоставляя высшие должности своим родственникам или приверженцам. Иногда, впрочем, они старались и в самом государственном устройстве дать перевес началам демократическим. В видах большей безопасности и прочности собственной власти тираны принимали меры против скопления населения в городе и старались отвлечь его внимание от государственных дел. Опорой им служила военная сила — отряд телохранителей, укрепленный дворец и т. под. В виду этого, а также и для осуществления своей внешней и внутренней политической системы тираны нуждались в больших денежных средствах, вводили налоги, иногда в форме прямого обложения, прибегали к конфискации имений знати и т. д. Тираны вступали в союз друг с другом и в тесные сношения с Востоком, вообще развивали широкую внешнюю политику, старались распространить свое политическое и с. 24 торговое влияние. Они заботились о развитии морского могущества и об основании колоний. Тираны искали и нравственной опоры для своей власти в дружественных связях с Олимпией и в особенности с дельфийским оракулом. Они вводили новые культы, покровительствовали, напр., культу Диониса, бога преимущественно простого, сельского класса, устанавливали новые церемонии и празднества. Они вступали в союз с умственными силами века, подобно итальянским династам эпохи Возрождения являлись в роли меценатов, привлекали к своему двору художников, поэтов, этих глашатаев славы и тогдашних руководителей общественного мнения. Тираны проявляли в широких размерах строительную деятельность, не только спосоствовавшую украшению и укреплению их резиденций или благоустройству городов и общей пользе, но и дававшую заработок массе рабочих и ремесленников.

Но лучшею опорою тиранам служила преданность демоса. Уже личные выгоды побуждали их заботиться об удовлетворении насущных его потребностей и интересов — о правосудии, о поднятии экономического благосостояния массы. Некорорые тираны особенно покровительствовали земледельческому классу, оказывая ему всяческое содействие и помощь. Зато знать большею частью подвергалась гонению, а имения у нее отбирались.

В некоторых городах утвердились целые династии тиранов, напр. Орфагориды в Сикионе, властвовавшие там в течение столетия, Кипселиды в Коринфе, не говоря уже о Писистрате и его сыновьях в Афинах. Память о могуществе и богатстве тиранов долго хранилась греками. О тиранах ходили разные рассказы, своего рода новеллы17, образцы которых мы находим у Геродота, напр. рассказ о свадьбе Агаристы, дочери сикионского тирана Клисфена.

Тирания нанесла силный удар аристократии и много способствовала возвышению демоса. Большею частью она служила переходною ступенью к демократии или, по крайней с. 25 мере, к более умеренной, сравнительно с прежнею, аристократии. Благодаря тирании во многих греческих государствах мог окрепнуть демократический элемент. Тирания освобождала народные массы от владычества аристократии; власть тирана фактически уравнивала знатных и незнатных, так сказать, нивелировала общество. Силам, истощавшимся во взаимной, внутренней борьбе, тираны давали подчас иное направление и применение. Многие тираны, особенно основатели династий, были выдающимися деятелями, обладавшими мужеством и широким умом, личностями сильными, с резко выраженною индивидуальностью.

Но тирания имела немало и темных сторон. Если уже наиболее выдающиеся тираны, основавшие династии, оказывались слишком неразборчивыми в средствах и слишком подозрительными, то их преемники — тем более: не имея ни тех талантов, ни тех заслуг, которые давали их отцам и предшественникам как бы право на власть, сознавая ее незаконность, они становятся еще более подозрительными и жестокими, видят свою опору исключиельно в силе, в наемной страже, пренебрегают интересами демоса, которые делаются для них совершенно чуждыми и непонятными, и воздвигают гонение на всех. При тирании не мог бы развиться вполне и свободно греческий гений. Тирания, с ее насилием, подозрительностью и лицемерием, должна была иметь деморализующее влияние, и ее падение, после того, как она выполнила свою историческую задачу, было благоприятно для дальнейшего развития греков. Окрепший демос мог теперь отстаивать себя и без тирании, которая являлась для него уже скорее тормозом и лишним игом.

И тирания стала вызывать против себя недовольство даже в тех слоях, на которые она прежде опиралась и для которых теперь сделалась ненужным и тяжелым гнетом. К концу VI века в большей части Греции она исчезает, уступая место или умеренной аристократии или демократии18.

с. 26 Итак, монархия, ее падение, владычество аристократии, борьба с нею демоса и тирания, как переходная ступень к демократии или к более умеренной аристократии, — такова обычная общая схема развития греческого государства в VIII—VI вв.

Те же явления наблюдаем мы и в Афинах. Только тут ход исторического развития совершается еще постепеннее и благодаря дошедшим до нас источникам известен нам подробнее.

ПРИМЕЧАНИЯ

1E. Meyer, Geschichte des Alterthums. Stuttg. 1893, II, 291 сл. Ср. также у Белоха, Пельмана и друг.; Dondorff, Adel und Bürgertum im alten Hellas (Histor. Zeitschrift, LXVII (1891), 212 сл.).

2Феогнида, ст. 234 (Bergk, Poëtae lyrici Graeci. Lips. 1866, II).

3Есть русский перевод Г. К. Властова. Спб. 1885.

4Гесиод называет их basileis, «цари»; но, вероятно, тут следует подразумевать знатных, в руках которых был суд: титул «цари» применялся и к ним, а из контекста видно, что речь идет главным образом о судьях.

5Где была фактория Навкратис.

6Эд. Мейер, Экономическое развиие древнего мира. Спб. 1898 (рус. пер.); Н. И. Кареев, Государство-город античного мира. Спб. 1905 (2е изд.), стр. 59 сл.

7При тогдашних условиях плавания огибать Пелопоннес было затруднительно, тем более, что на западном берегу Пелопоннеса не было удобных гаваней, и товары, доставлявшиеся к Истму морем, перевозились обыкновенно через пере*шеек сухим путем, а потом опять шли морем: у Коринфа был своего рода «волок».

8Э. Мейер, Экономическое развитие древнего мира.

9История Греции. М. 1897, I, 204—205 (рус. перев.).

10E. Meyer, Gesch. d. Alterthums, II, 547 сл.; его же, Экономическое развитие древнего мира, стр. 37—38; Pöhlmann, Geschichte d. antiken Kommunismus und Sozialismus. München. 1901, II, 109 сл.

11См. выше, стр. 8—9.

12Busolt, Griechische Geschichte. 2-te Aufl. Gotha. 1893, I, 628.

13См. выше, стр. 8—9.

14Нужно заметить, что действительное существование Залевка подерг сомнению еще греческий историк Тимей.

15Между эсимнетом и тираном иногда трудно провести границу. По Аристотелю (Polit., 1284a), эсимнетия — «просто сказать, выборная тирания».

16Впоследствии, впр*чем, философы, напр. Аристотель, характерною чертою тирана считали стремление не к общей пользе, а к личной выгоде, или превышение власти, хотя бы и законной. См. Zeller, Ueber den Begriff der Tyrannis bei den Griechen (Sitzungsber. d. Berl. Akad. d. Wissenschaften. 1887, стр. 1137 сл.); на рус. яз. о тирании — В. В. Бауэр, Эпоха древней тирании в Греции. Спб. 1863, и моя статья в «Энциклопедическом Словаре» Брокгауза-Ефрона.

17Erdmannsdörffer, Das Zeitalter der Novelle in Hellas (Preuss. Jahrbücher, XXV, 1869).

18Дольше удержалась тирания в сицилийских городах, где борьба между разнообразными племенными и социальными элементами часто приобретала крайне жестокий характер. Она получила особенное развитие в Сиракузах в лице двух Дионисиев (Старшего и Младшего) и Агафокла. Но эта тирания была несколько иная: современница упадка демократии и развития наемничества, она является по преимуществу диктатурою военною; ее представители выходят из рядов военачальников и опираются почти исключительно на военную силу, на солдат. То же следует сказать и о тех тиранах, которые появлялись в Греции во времена и под эгидою македонского господства.

Глава 3. Классическая демократия в Древних Афинах
 

http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/buych/02.php
3.1. Причины возникновения демократической формы правления
в Древних Афинах
3.2. Институциональная структура полисной демократии
3.3. Политические идеи и цели демократии
3.4. Школа софистов: развитие демократических учений
3.5. Что думали о полисной демократии Аристотель и Платон
3.6. В чём историческая значимость афинской демократии
3.1. Причины возникновения демократической формы
правления в Древних Афинах

В V в. до н.э. Афины превратились в наиболее развитый и инновационный центр древнегреческой цивилизации. Основой её был полис, то есть город-государство.
Какие же причины привели к возвышению Афин и появлению здесь демократической формы правления? Чтобы ответить на этот вопрос, вспомним, что в период с 800 до 500 г. до н.э. в древнегреческом мире шёл процесс формирования городской цивилизации. Многие небольшие и замкнутые сообщества объединялись в полисы, в основном, на побережье и в редком случае – в центре Эллады. Первоначально они управлялись местными царьками. Но с течением времени почти везде монархическая форма правления в результате острых конфликтов уступила место господству кланов и племенной олигархии.
Аристотель в своей работе «Афинская полития», описывая строй, существовавший у древних греков в VII в. до н.э., указывал, что «на высшие должности выбирали по благородству происхождения; правили должностные лица сначала пожизненно, а в последствии в течение десяти лет». Важнейшими и первыми по времени из должностей были басилевс, полемарх и архонт. Из них первой была должность басилевса, она считалась унаследованной от отцов. Второй по образованию стала должность полемарха. Последней появилась должность архонта. Архонт не распоряжался никакими из дел, унаследованных от отцов, как басилевс и полемарх, а только вновь заведёнными. Он имел право решать дела окончательно, а не как теперь – производить только предварительное расследование.
Исследователи считают, что первоначально полисы представляли собой социальную организацию земледельцев и собственников земли, которые жили в пределах городской стены, и каждый день покидали город, чтобы возделывать свои участки, возвращаясь вечером в защищённое стенами поселение. Поэтому территория «города» включала в себя и прилегающие к нему земли, которые его жители-земледельцы использовали в целях сельскохозяйственного производства. Расширение земельных участков, а также морская торговля содействовали быстрому развитию и обогащению приморских городов Греции.
Начиная с 650 г. до н.э. и примерно до 510 г. до н.э. древнегреческие полисы переживали эпоху правления тиранов, которое разрушило власть племенной аристократии. Они выражали интересы части граждан, внезапно разбогатевшей в результате торговли и коммерческой деятельности, или приобретения в собственность больших участков земли. Однако стабильность этих режимов была очень непрочной и зависела от временных и подверженных быстрой эрозии союзов и коалиций.
Обогащение одних сопровождалось обеднением других групп общества: не имевших земельной собственности, или владельцев небольших и неплодородных наделов. Рост численности населения полисов приводил к усилению давления неимущих на зажиточные слои общества, обострению социальных противоречий и классовой борьбы. Для сохранения баланса сил в сложной и противоречивой политической жизни Афин и других городов-государств, зажиточным классам приходилось идти на уступки неимущим. Например, в 594 г. до н.э. Солон – архонт Афин, облечённый диктаторскими полномочиями, провёл в городе ряд реформ:

аннулировал все долговые обязательства неимущих;
отпустил на волю рабов, обращённых в рабство за долги;
ввёл прогрессивную шкалу при начислении и взимании податей;
провёл финансовую реформу, выгодную тем, кому предстояло расплачиваться с крупными долгами и не принесшую большого убытка кредиторам.

Всё это вело к усилению экономической автономии мелких и средних землевладельцев и земледельцев, к созданию сообщества мелких собственников. Статус этих групп быстро вырос и в связи с серьёзными изменениями в военной организации общества.
Реформы Солона, разделившие население Аттики на четыре группы, в соответствии с имущественным положением, возлагали основные тяготы по несению военной службы на вторую и третью группы, то есть на средних по своему достатку людей, которые были обязаны в случае войны формировать конницу и тяжеловооружённую пехоту. В результате, средние слои превратились в главную воружённую силу Афинского полиса, что оказало существенное влияние на будущее политическое устройство Афин и некоторых других городов-государств. В дальнейшем, в ходе греко-персидских войн первой половины V в. до н.э., на первый план выдвинулась четвёртая категория граждан. Это было связано с тем, что главной военной силой Афинского полиса стал флот, а не сухопутное войско. Беднейшие категории граждан составляли основу «корабельной черни», стремящейся играть главную роль в политике. Это привело к постепенной радикализации первоначальной формы народовластия в Афинах.
Увеличение количества независимых граждан сопровождалось усилением их общественной и политической активности в результате быстрого развития рабовладельческих отношений. Создание развитой рабовладельческой экономики в отрасли добычи серебра и золота, земледелии, некоторых видах ремесленного производства способствовало процветанию греческой городской цивилизации, освободив время свободным гражданам для занятия философией, искусством, спортом и политикой. Можно приметить, что слова «досуг» и «интеллектуальное занятие» обозначались в древнегреческом языке одним словом «схоле».
Полис постепенно превратился в важный центр солидарности и идентичности граждан. Главная разграничительная линия пролегала между принадлежащими к полису людьми, гражданами, и не принадлежащими к нему жителями, негражданами, включавшими рабов и выходцев из других городов. Данная идентичность была усилена расширением письменности, применяемой в сфере управления и контроля над людьми. Однако долгое время античность продолжала оставаться миром устной культуры. Обновление государственного устройства полисов было связано также с трансформацией письменных и устных правовых кодексов, созданных Солоном в Афинах и Ликургом в Спарте.
Социально-политические изменения, которые, в конечном итоге, привели к возникновению демократии, были также обусловлены тем, что древнегреческие полисы были относительно небольшими сообществами в несколько тысяч человек, занимавшими обособленную компактную территорию. Это облегчало коммуникацию, быстрое распространение информации, и делало возможным непосредственное воздействие политических решений на все стороны жизни общества. Такие факторы как крупный размер, сложность социального устройства и высокая степень гетерогенности населения, которые рассматриваются теорией демократии как серьёзные барьеры на пути развития народовластия, почти не влияли на возможности афинских граждан принимать активное участие в управлении маленьким аттическим обществом.

3.2. Институциональная структура полисной демократии

Впервые демократическое устройство зародилось на некоторых островах Эгейского моря и полисах Ионии в Малой Азии ещё в VI в. до н.э. Однако подлинного расцвета эта форма правления получила в Афинах в V в. до н.э. – городе-государстве с населением около 400 тыс. чел., где гражданскими правами обладали 30-45 тыс. жителей – взрослых свободных граждан мужского пола. Демократическая революция произошла в Афинах вскоре после устранения тирании Писистратидов в 510 г. до н.э.
Освободиться от тирании афинянам помогли их враги спартанцы. Согласно легенде, Дельфийский оракул внушал спартанскому царю Клеомену мысль о том, что он должен помочь афинянам избавиться от правившего в их городе сына Писистрата Гиппия. Повинуясь пророчеству пифии, спартанское сухопутное войско двинулось в Аттику и вместе с афинскими повстанцами осадило акрополь. С третьей попытки они добились своей цели. Гиппий бежал, а его враги Алкмеониды вернулись домой из ссылки.
После изгнания тирана в Афинах было восстановлено старое государственное устройство, существовавшее при Солоне, а потом было проведено его радикальное реформирование, что позволило в 507 г. до н.э перейти к прямому народному правлению – демократии. Оно просуществовало почти два столетия, до тех пор, пока Афины не были покорены более могущественной Македонией. После 321 г. до н.э. афинский полис на несколько поколений освободился от македонского господства, но затем город был покорен вновь – на сей раз римлянами.
Важнейшее значение для утверждения демократии имела административно-территориальная реформа Клисфена, положившая конец древнему делению Аттики на 4 филы, в которых доминировала родовая знать. Новое деление территории на 10 фил, состоящих из 10 демов, содействовало укреплению демократической партии. Она получила перевес над приверженцами олигархии в Народном собрании, новом Совете и судебных органах. Было осуществлено и ещё одно крупное нововведение: архонтов стали замещать не по выборам, а по жребию, между теми, кто добивался этого звания и имел на него право. Чтобы пресечь даже малейшую угрозу реставрации тирании, был введён суд остракизма.
Политическими правами в Древних Афинах обладали только граждане мужского пола по достижении ими 20-летнего возраста, в случае, если родители были уроженцами Аттики. Граждане должны были платить подати и служить в войске. Внутри этого ограниченного круга политические права были равными. Каждый гражданин обладал исономией, то есть равенством прав перед законом, и исегорией – равенством прав в Народном собрании.
Каждый гражданин обладал правом участвовать в работе Народного собрания – Экклесии – высшего органа самоуправления. На этом уровне не существовало никакого представительства и поэтому афинская демократия по праву считается прямой и непосредственной. Сессии проводились четыре раза в месяц на агоре, в театре Диониса или в Пирее. Граждане сидели на скамьях под открытым небом. Заседания начинались на рассвете.
Обычно в работе собрания принимало участие 2-3 тыс. чел. Кворум для чрезвычайных сессий, на которых обсуждались очень важные вопросы, составлял 6 тыс. чел. Жители Афин, или Пирея, имели преимущество над другими жителями Аттики, потому что им было ближе и проще добираться до места проведения заседания. Поэтому демократическая партия, состоящая из горожан, зачастую брала вверх над олигархической, представленной сельскими поселенцами.
На каждой первой сессии нового месяца Народное собрание заслушивало новые законопроекты. Тот человек, который вносил их на рассмотрение, брал на себя ответственность за их эффективность. В течение года против него могли возбудить дело о беззаконии. Провинившегося «законодателя» могли подвергнуть штрафу, лишить права голоса или казнить. Во времена Перикла законопроекты первоначально должен был рассмотреть Совет Пятисот или один из судов.
Желающим выступить на Народном собрании давали это право в порядке старшинства. Права обращаться к афинскому народу мог быть лишён всякий, относительно кого было доказано, что он:

не является собственником земли;
не состоит в законном браке;
пренебрегает сыновним долгом;
нанёс ущерб общественной нравственности;
уклоняется от военных обязанностей;
бросил в бою щит;
имеет налоговые или иные задолженности перед государством.

Как правило, правом выступать на Народном собрании пользовались только подготовленные ораторы – демагоги, потому что его аудитория могла громко протестовать против уклонения от темы выступления, выражать своё одобрение или неодобрение криками, свистом и хлопаньем в ладоши. Каждому оратору отводилось определённое время для выступления, которое измерялось водяными часами. Народное собрание было в праве рассматривать различные вопросы:

взимание налогов;
остракизм;
объявление войны;
заключение мира.

Решения принимались большинством голосов или консенсусом. Голосование проводилось поднятием рук, но в том случае, если дело касалось лично одного из граждан, проводилось тайное голосование. Например, суд остракизма против человека, которого подозревали в диктаторских поползновениях, проводился путём написания имени подозреваемого на остроках – черепках от глиняной посуды. В случае вынесения положительного решения, обвиняемый подвергался конфискации имущества и должен был на 10 лет покинуть Аттику. Решение Народного собрания было окончательным, его можно было обжаловать либо отменить через новое решение Народного собрания по этому вопросу.
Совет Пятисот (Буле) – это превосходящая Народное собрание ран-гом, но уступающая ему своими властными полномочиями, структура. Первоначально Совет представлял собой верхнюю палату собрания, но при Перикле стал простым законодательным комитетом Экклесии. В первую очередь он отвечал за предварительное обсуждение законопроектов и иных вопросов, которые затем включались в повестку дня Народного собрания. Кроме того, члены Совета обязаны были следить за поведением и заслушивать отчёты религиозных и административных должностных лиц, контролировать городские финансы и строительные работы, заниматься внешнеполитической деятельностью. За всё это они отчитывались Народному собранию. Члены Совета Пятисот избирались по жребию из списка граждан – по 50 чел. от 10 фил Аттики. Срок их полномочий ограничивался одним годом.
Совет Пятисот разделялся на 10 пританий по 50 чел. Каждой из них предоставлялось право в течение одного месяца председательствовать в Совете и Народном собрании. Ежедневно председательствующая притания избирала на один день своего представителя главой Совета – своеобразным президентом Афинского полиса. Быстрая ротация должностных лиц – важный признак непосредственной демократии – был в полной мере присущ Древним Афинам.
Поскольку членам Совета Пятисот выплачивалось жалование равное среднему заработку рядового афинянина, даже бедняки могли себе позволить управлять государством. Таким образом, афинская демократия не была социально ограниченной для членов гражданского сообщества. При нормальном ходе событий каждый гражданин города-государства за время своей жизни мог минимум один раз стать членом правительства. Поэтому в Древних Афинах существенным образом стиралась разница между управляющими и управляемыми.
Эфиальт, один из лидеров народной партии, и Перикл добились передачи судебных полномочий от ареопага и архонтов Народным судам, или гелиее. По мнению американского историка В. Дюранта, эта мера принесла Афинам ту же пользу, которой современная Европа обязана суду присяжных.
Гелиея состояла из 5000 присяжных, или дикастов, ежегодно избиравшихся по жребию из списка граждан. Они распределялись между 10 жюри, или дикастериями. Маловажные и частные дела рассматривались тридцатью судьями, периодически навещавшими аттические округа – демы. Важные дела, подобные делу Сократа, могли слушаться в присутствии 1200 дикастов. Чтобы свести к минимуму подкуп судей, жюри, на рассмотрение которого выносилось дело, определялось в последний момент с помощью жребия, а так как большинство процессов длилось всего один день, мздоимство в афинских судах было очень редким.
За работу в суде присяжных афинский гражданин получал жалование в 2-3 обола, равное среднему полудневному заработку. Так как ни один из судей не мог оставаться в своей должности больше года, а дикастов избирали в порядке очередности, каждый гражданин становился присяжным в среднем один раз в три года.
Если дело принималось к судебному рассмотрению, судьи рассматривали официальные заявления сторон, выслушивали свидетелей и выносили решение. Свидетельства женщин и несовершеннолетних принимались только в процессах об убийстве. Свидетельства рабов – только если они добыты под пыткой. Считалось само собой разумеющимся, что без пытки они обязательно солгут.
В Древних Афинах не существовало должности государственного обвинителя. Частные граждане обвиняли других частных граждан в преступлениях против государства, религии и общественной морали. В результате такого положения, сформировался целый класс «сикофантов», сделавших такие обвинения своим регулярным занятием. Они неплохо зарабатывали тем, что шантажировали состоятельных граждан, справедливо полагая, что Народный суд не пожелает оправдать тех, кто может заплатить большие штрафы. Правда, если истец не мог подкрепить свои обвинения вескими доказательствами и получал голосов меньше, чем пятая часть присяжных, он подвергался штрафу или публичной порке. Наказания были в виде порки, штрафов, лишения гражданских прав, клеймения, конфискации имущества, изгнания и смертной казни. Очень редко применялась такая кара как тюремное заключение.
Основным недостатком судебной системы Древних Афин была её ограниченность, предоставление юридических прав только свободным мужчинам. Даже свободно рождённые афинянки исключались из исономии. Метеки, чужеземцы и рабы могли предъявлять иски только через граждан-покровителей. Шпионаж сикофантов, частые пытки Рабов, смертная казнь за мелкие правонарушения, восприимчивость судей к красноречию платных ораторов – это тоже пороки данной системы, которой, из-за её относительной мягкости и непродажности, завидовала остальная Греция.
Как отмечалось выше, реформы Клисфена привели к тому, что должность архонта стала замещаться не путём выборов, а через жеребьёвку. Чтобы не допустить к этой должности случайных и своекорыстных людей, все на кого выпадал жребий, прежде чем приступить к исполнению обязанностей, должны были пройти процедуру докимасии, или проверки правоспособности. Её осуществлял Совет Пятисот или суды. Кандидат должен был доказать афинское происхождение обоих родителей, отсутствие физических недостатков или пороков, благочестие по отношению к предкам, прохождение воинской службы и полную выплату податей. Пройдя это испытание, архонт приносил клятву исполнять свои обязанности должным образом и посвятить богам золотую статую в натуральную величину, если будет брать взятки.
Всего избиралось 10 архонтов, сроком на один год. В V в. до н.э. эта должность уже не была связана с осуществлением значительных властных полномочий, как это было во времена Солона. При Перикле архонты были заняты повседневной административной работой. Архонт-басилей, в чьём звании слышался отзвук царского титула, при демократии являлся всего лишь главным религиозным чиновником города. Девять раз в год он должен был получать вотум доверия от Народного собрания. Его действия и решения могли быть обжалованы перед Буле и Гелиеей; любой гражданин был вправе обвинить его в должностном преступлении. В конце срока полномочий все официальные акты, счета и другие документы архонта проверялись специальной комиссией логистов, подотчётной Совету Пятисот. Карой за нарушения могли быть штрафные санкции, и даже смертная казнь. Если архонту удавалось ускользнуть от этих демонов демократии, по истечении года службы он становился членом ареопага. Однако в V в. это была пустая почесть, так как данное учреждение утратило едва ли не всю свою власть.
Административными делами в Афинах занимались не только архонты, но и ряд других комитетов и комиссий под руководством и надзором Народного собрания, Совета Пятисот и судов. Аристотель насчитал 25 таких учреждений, в которых трудилось около 700 чиновников. Почти все они избирались по жребию сроком на один год. Так как действовало правило, в соответствии с которым, никому не дозволялось занимать одну и ту же должность дважды, каждый гражданин Афин мог поработать государственным сановником в течение года своей жизни. Другими словами, афинский демос не верил в принцип правления профессионалов.
Правда, существовало одно важное исключение из этого правила. Оно касалось должности стратегов. Несмотря на то, что 10 стратегов или военачальников назначались сроком на один год и в любой момент могли быть подвергнуты проверке и смещению, они избирались не по жребию, а открытым голосованием в Народном собрании. Один и тот же человек мог переизбираться на эту должность несколько раз. Его карьера зависела не от популярности, а от профессиональных качеств. Во главе коллегии военачальников стоял стратег-автократ. В течение почти тридцати лет с 467 по 428 гг. до н.э. афиняне избирали на эту должность Перикла. Это дало некоторым историкам основание утверждать, что Перикл на целое поколение превратил Афина в демократическую монархию.
Функции стратегов существенно расширились в связи с развитием международных отношений города-государства. В конце V в. они не только руководили армией, но и вели переговоры с иностранными государствами, а также контролировали государственные доходы и расходы. Стратег-автократ превратился в фигуру, олицетворявшую собой единство государственных целей и интересов.
Что касается военного флота, то им руководили 400 ежегодно избираемых триерархов, людей со средствами, чьей привилегией было осуществлять набор судовых команд, обеспечивать триеры необходимыми материалами, оплачивать постройку боевых кораблей, их спуск на воду и поддержание боеспособности.
Армия и флот были тождественны гражданскому сообществу. Каждый гражданин был обязан пройти военную службу и до шестидесяти лет подлежал призыву на любую войну. Но афинская жизнь не была слишком милитаризирована. После прохождения военной подготовки в юношеском возрасте, мужчин обычно не перенапрягали военными упражнениями, а войско не вмешивалось в дела гражданского населения.
Содержание армии и флота составляло главную расходную статью государственного бюджета Древних Афин. Его доходы состояли из транспортных сборов, портовых пошлин, двухпроцентного налога на ввоз и вывоз товаров, подушного налога с метеков, налога на вольноотпущенников и рабов, проституционного налога, налога с оборота, лицензий, штрафов, конфискаций и дани с союзников. Налог на сельскохозяйственную продукцию, бывший основой финансовой стабильности города-государства при писистрате, был отменён демократами, как унижающий достоинство земледельца. Большинство налогов сдавались откупщикам, которые собирали их для государства и были вправе оставлять определённый процент для себя. Значительную прибыль государству приносили серебряные рудники. Богатых граждан привлекали к несению некоторых литургий, или общественных повинностей, таких как снаряжение посольств, оснащение кораблей, расходы на театральные постановки или спортивные игры. Примечательно, что гражданин, на которого выпадала литургия, был вправе заставить любого другого взять её на себя, если способен был доказать, что другой человек располагает большими средствами, чем он сам, или обменяться с ним состояниями. По мере усиления бремени литургий росло недовольство зажиточных граждан полиса, которые стремились утаивать свои истинные доходы и оказывать политическую поддержку олигархической партии.
3.3. Политические идеи и цели демократии

Развитие демократической формы правления в Афинах сформировало определённый набор принципов, которые до сих пор остаются источником вдохновения для политической мысли. Её политические идеалы:

равенство граждан;
свобода;
уважение к закону и справедливости.

Они оказали и продолжают оказывать огромное влияние на политическое сознание стран Запада и его политические институты. Хотя это можно сказать и не про все идеи. Например, современная либеральная концепция прав человека вряд ли непосредственно возникла из осмысления теории и практики античной демократии.
В то же время, духовное и политическое наследие Афин оценивалось многими выдающимися древнегреческими мыслителями – современниками демократического эксперимента весьма неоднозначно.
Идеалы и цели афинской демократии наиболее ярко и последовательно защищал Перикл, политический деятель, при котором Афины достигли пика экономической и политической мощи. В своей знаменитой речи, посвящённой памяти воинов, погибших в первый год Пелопонесской войны (её фрагменты приводит древнегреческий историк Фукидид) Перикл указывал, что именно благодаря своему демократическому устройству, Афинский полис опередил все другие города-государства Эллады: «У нас городом управляет не горсть людей, а большинство народа… В частных делах все пользуются одинаковыми правами по законам. Что же до дел государственных, то на почётные государственные должности выдвигают каждого по достоинству, поскольку он чем-нибудь отличается не в силу принадлежности к определенному сословию, но из-за личной доблести. Бедность и тёмное происхождение или низкое общественное положение не мешают человеку занять почётную должность, если он способен оказать услуги государству».
Демократия предполагает свободу, неизмеримо большую, чем могли себе позволить граждане недемократических полисов Эллады, не говоря уже о подданных варварских империй. Перикл подчёркивал в этой связи: «В нашем государстве мы живём свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозрений… Терпимые в своих частных взаимоотношениях, в общественной жизни не нарушаем законов, главным образом, из уважения к ним, и повинуемся властям и законам, в особенности установленным в защиту обижаемых, а также неписным законам, нарушение которых все считают постыдным». Следствием этого стало богатство и процветание Афин, открытый и дружелюбный по отношению к чужеземцам образ жизни, развитие науки и искусств, добрососедство и отзывчивость граждан. «Одним словом, я утверждаю, – подытожил Перикл, – что город наш – школа всей Эллады… И то, что моё утверждение – не пустая похвальба, а подлинная правда, доказывается самим могуществом нашего города, достигнутым благодаря нашему жизненному укладу». Перикл описывал сообщество, в котором все граждане могут и в действительности обязаны участвовать в формировании и осуществлении общественной жизнедеятельности. У граждан Афин отсутствовали какие-либо препятствия для их активного участия в общественных делах, связанные с сословной принадлежностью или богатством. В этом городе-государстве демос действительно обладал суверенной властью, то есть высшим правом на реализацию законодательной, исполнительной и судебной функции. Сама идея гражданства предполагала участие в осуществлении этих функций. Перикл уточнял: «Ведь только мы одни признаём человека, не занимающегося политической деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем».
На основании анализа афинской демократии, проделанного Периклом, можно сделать вывод, что данное политическое устройство характеризуется всеобщей приверженностью принципу гражданской добродетели: преданности городу-государству и подчинению частной жизни общественным делам и общему благу.
Частная и общественная сферы были теснейшим образом взаимосвязаны и проникали друг в друга. Несмотря на то, что Перикл подчёркивал значимость толерантности для того, чтобы люди могли самостоятельно строить свою жизнь и радоваться ей каждый по-своему, в действительности добродетели людей приравнивались к добродетелям граждан. Люди могли реализовать свой потенциал и пользоваться почётом и уважением, только в полисе и через полис. В афинской городской общине граждане обладали правами и имели обязанности. Однако права не рассматривались в качестве чего-то, что изначально присуще человеку как частному лицу, а обязанности – как то, что установлено государством ради защиты и обеспечения частных целей и интересов граждан. Напротив, гражданские права и обязанности зависели от статуса человека. Они вытекали из его принадлежности к сообществу граждан города-государства, то есть были общественными правами и обязанностями.
В противоположность позднейшим либеральным идеям, политика в Древних Афинах рассматривалась как важнейшее дело людей. Это не только не воспринималось как нарушение их автономии но, наоборот, как утверждение их способности к ней. Политический порядок выступал важнейшим средством реализации человеческой природы. Полноценная и добропорядочная жизнь была возможна только в полисе. Таким образом, этика и политика сливались в понимании афинян в некое единое и неразрывное целое.

Специфичное современности разграничение между государством и обществом, официальными лицами и гражданами, «народом» и «правительством», на которое первыми обратили внимание Н. Макиавелли и Т. Гоббс, не было частью политической ментальности Афинского города-государства. Поскольку в демократическом полисе акцент делался на активном, включённом в процесс самоуправления гражданине, управляющие были одновременно и управляемыми. Граждане совместно обсуждали, принимали решения и вводили в силу законодательство. Принципом правления и важнейшим принципом жизни было прямое участие. Сам процесс правления опирался на то, что Перикл называл «надлежащим обсуждением»: «Мы не думаем, что открытое обсуждение может повредить ходу государственных дел. Напротив, мы считаем неправильным принимать нужное решение без предварительной подготовки при помощи выступлений с речами «за» и «против». Следовательно, античный демократический полис предоставлял реальные возможности людям разного происхождения не только выражать свои мнения по поводу идеи блага, но и претворять их в жизнь с помощью политического механизма.
Решения и законы опирались в их городе, как полагали афинские демократы, на силу убеждения граждан, а не простую привычку, обычай, или грубое принуждение. Законы государства были одновременно и законами граждан. Поскольку все граждане были равны перед законом, они стремились строго его выполнять. Законы служили гарантией их свободы от тирании. Афиняне не представляли себе существования вне рамок принуждения, но они всегда проводили чёткое разграничение между принуждением со стороны произвольной силы другого человека и принуждением, вытекающим из законодательства. Последнее воспринималось как совокупность правил, имеющих основание требовать уважения к себе. Так как законы создавались и действовали через совместную жизнедеятельность людей, они автоматически предполагали легитимное подчинение себе. Поэтому их можно назвать самонавязанными ограничениями. На основании этого, некоторые исследователи считают, что идеи правления права получили своё первое воплощение в процедурах и политической практике Афинского города-государства.
Афиняне гордились свободным и открытым характером своей политической жизни, в рамках которой граждане могли развивать и совершенствовать свои навыки и способности. Открыто признавалось, что не каждый может, например, командовать армией или флотом. Различия способностей и заслуг людей считались само собой разумеющимися. Но когда Перикл провозгласил Афины «школой всей Эллады», он имел в виду образ жизни, при котором «каждый гражданин может с лёгкостью и изяществом проявить свою личность в самых различных жизненных условиях». Благодаря независимости, статусу, образованию, искусству, религии и, прежде всего, благодаря участию в совместной жизни города-государства, каждый индивид мог реализовать свою материальную силу и «telos» (цели и задачи), вытекающие из идеи общего блага.
Исторические документы дают мало сведений о том, как функционировала полисная демократия. Наиболее яркое описание, акцентирующее внимание на деятельности демократических институтов власти Древних Афин, есть в книге «Греческая история» Ксенофонта. Эта работа была посвящена изложению событий заключительного этапа Пелопонесской войны. В 406 г. до н.э. произошло важное морское сражение между флотом афинян и спартанцев. Победа в нём досталась афинянам. Однако по той причине, что победители из-за бури не смогли оказать помощи всем своим матросам, оказавшимся в открытом море, народ Афин приговорил стратегов полиса к смертной казни.
На родине все стратеги, кроме Конона, были отстранены Народным собранием от занимаемых ими должностей, а в помощь Конону избрали стратегами Адиманта и Филокла. Из участвовавших в сражении стратегов Протомах и Аристоген не вернулись в Афины. Когда же прочие шесть стратегов – Перикл Младший, Диомедонт, Лисий, Аристократ, Фрасилл и Эрасинид приплыли на родину, Архедем, бывший тогда народным вождём и заведовавший диобелией, фондом на ведение войны, наложил предварительный штраф на Эрасинида и выступил с обвинением перед судом… Суд постановил подвергнуть Эрасинида тюремному заключению. После этого стратеги сделали доклад в Совете о морской битве и о том, как сильна была буря. Тогда Тимократ внёс предложение, чтобы и прочих стратегов арестовать и представить на суд Народного собрания.
После этого состоялось Народное собрание, в котором стратегов обвинял целый ряд лиц, а в особенности же Ферамен. Говорили, что справедливо было бы, чтобы они подверглись ответственности за то, что не подобрали пострадавших в морском бою… После этого каждый из стратегов произнёс краткую защитительную речь; они рассказали о том, что произошло: что они плыли на врагов, а подобрать пострадавших в морском бою поручили нескольким из триерархов, людям, подходящим для этого дела и занимавшим уже должность стратега… И если уж хотеть во что бы то ни стало кого-нибудь обвинить за то, что жертвы морского боя не были подобраны, то в качестве обвиняемых могут предстать только те, кому это было поручено сделать. «Но, – добавили стратеги, – хотя они и обвиняют нас, мы не солжём и не скажем, что с их стороны есть в этом какая-либо вина: ужасная буря была единственной причиной того, что пострадавших в бою не удалось подобрать». Свидетелями сказанного они выставили кормчих и многих других из числа плывших с ними. Такими словами они склонили Народное собрание к снисхождению; кроме того, многие частные лица поднялись и заявили, что готовы взять их на поруки. Было решено отложить разбор до следующего собрания, так как было уже поздно, и, в случае голосования, нельзя было бы заметить числа поднятых рук (голосование должно было проводиться хиротонией – поднятием рук). Совету же было предложено внести, на предварительном обсуждении, предложение в Народное собрание по вопросу о том, каким способом произвести суд над обвиняемыми. Затем наступил праздник Апатурий, в который отцы и сородичи семейств сходятся вместе. На этом празднике пособники Ферамена убедили большую массу людей, одетых в чёрную траурную одежду и остриженных в знак траура наголо, чтобы они предстали перед Народным собранием как сородичи убитых, а также склонили Калликсена к тому, чтобы он выступил в Совете с обвинением против стратегов. Затем было созвано Народное собрание, в котором Совет представил на обсуждение следующее предложение, внесённое Каликсеном.
Выслушав на предыдущем собрании выставленные против стратегов обвинения и их защитительные речи, народ постановил:

произвести голосование между всеми афинянами по филам;
поставить в присутственном месте каждой филы две урны для голосования;
пусть глашатай в каждом из сих присутственных мест громогласно приглашает тех, кто полагает, что стратеги виновны в том, что не подобрали победителей в морском бою, бросать свои камешки в первую урну, а тех, кто держится обратного мнения – во вторую.

Если стратеги будут признаны виновными, то тем самым они будут считаться присуждёнными к смертной казни; они будут переданы в распоряжение коллегии одиннадцати, а имущество их будет конфисковано в казну… Затем выступил перед Народным собранием человек, заявивший, что он спасся на барже с хлебом; по его словам, погибшие поручили ему, если он спасётся, передать Народному собранию, что стратеги не приняли мер к спасению тех, кто совершил блестящие подвиги во славу отечества. Евриптолем, Писианакт и несколько других лиц выступили против Калликсена с обвинением во внесении противозаконного предложения. Но их выступление встретило в Народном собрании одобрение лишь немногих; толпа же кричала и возмущалась тем, что суверенному народу не дают возможности поступать, как ему угодно. Вслед затем Ликиск предложил, чтобы приговор относительно стратегов распространялся и на тех, которые подняли вопрос о законности предложения Калликсена, если они не примут назад своих протестов; толпа подняла сочувственный шум и протестовавшие должны были отказаться от своих возражений.
Когда же и некоторые из членов Притании заявили, что они не могут предлагать народу противозаконное голосование, Калликсен, взойдя на кафедру, предложил включить их в число обвиняемых. Народ громко закричал, чтобы отказывающиеся ставить на голосование были тоже привлечены к суду, и тогда все члены Притании, устрашённые этим, согласились поставить предложение на голосование, – все кроме Сократа, сына Софрониксова. Последний заявил, что он во всём будет поступать только по закону. После этого Евриптолем взошёл на кафедру и сказал в защиту стратегов…
Произнеся речь, Евриптолем внёс письменное предложение судить на основании постановления Каннонова, каждого порознь; по предложению же, одобренному Советом, всем им предстояло быть осуждёнными одним голосованием. Сперва большинство поднятых рук было за предложение Евриптолема; когда же Менекл принёс установленную клятву, было произведено новое голосование, и верх взяло предложение Совета. Затем произошло голосование по существу дела; все восемь сражавшихся стратегов были осуждены и шестеро из них, находившиеся в Афинах, подверглись смертной казни.
Прошло немного времени, и афиняне раскаялись. Было принято предложение, что те, которые обманули народ, должны быть привлечены к ответственности, и предстать перед Народным собранием, а до явки на суд они должны представить поручителей. В числе привлечённых к ответственности пяти лиц был и Калликсен. Все они были арестованы своими поручителями. Однако им удалось ещё до суда бежать из Афин во время мятежа… Калликсен впоследствии получил возможность вернуться в Афины вместе с афинянами, запершимися в Пирее, но он умер от голода ненавидимый всеми.
Отрывок из Ксенофонта позволяет нам сделать вывод о подотчётности официальных лиц и рядовых граждан Народному собранию, жёстком контроле граждан над магистратами, влиянии открытых дебатов на принимаемые народом решения, наличии разнообразных процедур принятия решений. Данный отрывок показывает также, в какой степени хорошо развитое демократическое правление в Афинах оказалось в зависимости от:

полноты политического участия граждан;
степени их ораторского искусства;
борьбы между группировками лидеров;
наличия неформальной сети коммуникации и интриг;
присутствия оппозиционных фракций, готовых к предприятию быстрых и решительных действий;
влияния сиюминутных эмоций на результаты голосования Народного собрания.

Афинская политика представляла собой в высшей степени интенсивное и соревновательное явление. Те люди, которые оказывали влияние на Народное собрание, были выходцами из высших слоёв общества, представителями богатой и знатной элиты. Поскольку же власть их не была структурирована с помощью некой институциональной системы, политическая борьба здесь приобретала форму личностного соперничества и зачастую завершалась удалением проигравших из города (изгнанием через остракизм) или их смертной казнью.
Таким образом, Древние Афины в течение длительного времени демонстрировали относительную устойчивость и стабильность демократических политических институтов. Это можно объяснить не столько внутренними, сколько внешними факторами и способностью этого города-государства канализировать внутреннюю энергию на внешние цели, достижение которых приносило пользу всей гражданской общине.

3.4. Школа софистов: развитие демократических учений

Рабовладельческая демократия достигла расцвета во второй половине V в. до н.э., когда экономическим и политическим центром древнегреческого общества стали Афины. В исторической литературе за этим периодом закрепилось название «золотой век» афинской демократии, или, по имени одного из её вождей, «век Перикла», характеристику которого мы дали выше.
Политическая мысль рабовладельческой демократии получила обоснование в произведениях софистов.
Возникновение школы софистов как общественного движения было вызвано укреплением демократического строя Афин во второй половине V в. до н.э. Софистами (от греческого «софос» – мудрый) называли тогда философов, которые обучали искусству спорить, доказывать, выступать в суде и народном собрании. В этом отношении софисты реализовывали практически одну из программных идей демократии – идею обучения мудрости, распространения знаний.
В центре внимания софистов находились вопросы права и политики, морали, приёмы доказательств и ораторского искусства. Интерес к этим проблемам во многом был обусловлен идеологическими установками демократии: поскольку знаниям отводилась роль критерия при отборе кандидатов на государственные должности, постольку главное место в обучении должна была занять подготовка слушателя к политической деятельности, к выступлениям в народном собрании и суде.
По утвердившейся традиции различают старших и младших софистов. К видным представителям старшего поколения софистов принадлежали Протагор, Горгий, Гиппий и Антифонт. Старшие софисты придерживались в целом прогрессивных, демократических воззрений.
Одним из основателей этого направления был Протагор.Согласно знаменитому мифу Протагора, где рассказывается о возникновении общества, человек первоначально отличался от животных только умением обращаться с огнём. Этому искусству его научил Прометей, выкравший огонь у богов. Постепенно люди овладели ремеслами, но продолжали жить разбросанно, у них не было оружия, и они погибали от нападения диких зверей. Людям неизвестно было умение жить в сообществе. Как только они собирались вместе, так сейчас же начинались раздоры. Тогда боги ввели стыд и правду, наделив ими всех людей, так что каждый стал причастен к справедливости и политическому искусству. Никакое государство не устоит, заключал Протагор, если политическим искусством будут владеть немногие.
Миф Протагора лишь внешне напоминал религиозные предания Создание этого мифа было нацелено как раз на то, чтобы опровергнуть традиционные мифологические представления о «золотом веке» в прошлом, о необходимости возврата к старине. Протагор рисовал в своем мифе беспомощное существование человека до образования государства, проводил идеи восходящего развития культуры и совершенствования общественной жизни по мере накопления знаний. Протагор доказывал, что законы относятся к произведениям искусства и что, подобно любому другому ремеслу, справедливости в общественных делах можно научиться Добродетель, замечал он, дело наживное. Идея одинаковой причастности людей к справедливости приводилась в обоснование того, что в управлении государством должны участвовать все граждане.
Протагор и другие старшие софисты подчёркивали изменчивый характер представлений человека. Об одном и том же предмете, учил Протагор, может быть высказано два противоположных мнения, и ни одно из них не будет более истинным, чем другое. Например, больному человеку еда покажется горькой, а здоровому – сладкой и вкусной. Они оба будут по-своему правы. Общепризнанной истины и единого блага просто не бывает. Носителем знаний и справедливости является не только мудрец, но и каждый отдельный человек. Эту мысль Протагор выразил в формуле, которая воспринималась современниками как своеобразный лозунг софистов: «Мера всех вещей – человек, существующих, что они существуют, а не существующих, что не существуют».
Развивая представления об относительности и условности морали, Горгий выделял добродетель для мужчины и женщины, свободного и раба, добродетель для каждого возраста, рода занятий и конкретного дела. Софисты старшего поколения наполнили учение о морали индивидуалистическим содержанием. Справедливость поступков предлаглось оценивать в зависимости от условий места и времени, состояния человека. Подобного рода концепции, отрицающие существование абсолютного единого блага, получили позднее название этического релятивизма.
В духе требований окрепшей рабовладельческой демократии старшие софисты развивали учение о законе. Они утверждали, что законы, по сути дела, являются той высшей справедливостью, на которую не может претендовать ни один человек, каким бы мудрым и добродетельным он ни был. Закон есть выражение согласованной, «взаимной справедливости» (Протагор), нечто вроде суммы индивидуальных добродетелей. Исходя из этого, старшие софисты пополнили политическую теорию определением закона как договора, как совместного установления граждан или народа.
Гиппий под законом понимал «то, что граждане по общему соглашению написали, установив, что должно делать и от чего надо воздерживаться». Антифоптприравнивал справедливость к исполнению закона. Справедливость заключается в том, чтобы «не нарушать законы государства, в котором состоишь гражданином». Предписания законов – это результат соглашения.
Сохранившиеся источники показывают, что некоторые софисты использовали противопоставление законов и природы для критики существующих полисных порядков. Законы, рассуждал Антифонт, искусственны и произвольны, тогда как в природе все происходит само собой, по необходимости. Эллины, почитая знатных, поступают словно варвары. «По природе мы все во всех отношениях равны, притом (одинаково) и варвары, и эллины. Уместно обратить внимание на то, что у всех людей нужды от природы одинаковы» – говорил Антифонт. Один из младших софистов Алкидамант заявлял, что «бог сделал всех свободными, природа никого не сделала рабом».
Приведённые высказывания Антифонта и Алкидаманта представляют собой не что иное, как простейшую форму моральной критики привилегий аристократии и свободных граждан. Было бы ошибкой усматривать здесь нечто большее – осуждение рабства, признание естественных прав человека, равенства всех людей. Политической мысли рабовладельческой демократии не были известны представления о всеобщем равенстве. Не случайно провозглашение равенства эллинов и варваров у Антифонта соседствует с высказыванием, где понятие «варвар» употреблено в качестве синонима человеческой низости. Антифонт повторяет здесь распространённые суждения о превосходстве греческой культуры над варварским миром. «Естественное равенство» софистов отнюдь не исключало рабства по «закону» или «умственному превосходству».
Положение Алкидаманта, описанное выше, содержит не осуждение рабства, а полемический выпад против аристократических теорий, в которых рабство обосновывалось ссылками на природу. Отрицание рабства по природе было выгодно, прежде всего, торговопромышленной прослойке, состоящей из неполноправных граждан, метеков (иностранцев), вольноотпущенников. Не обладая гражданскими правами в полисах, они добивались для себя привилегий, вытекавших из «свободного рождения», равенства с гражданами и возможности владеть рабами на «законных» основаниях. Представления о рабстве по установлению (по «закону») разделялись широкими кругами демократии и составляли отличительную особенность оправдания ими рабства.
В первой половине IV в. до н.э. софистика как движение преиму-щественно сторонников демократии вырождалась. Преподавательская деятельность софистов всё больше ограничивалась областью риторики (искусства красноречия), теории доказательств, логики. Возможностью такого обучения не преминула воспользоваться аристократия. Поэтому среди младших софистов были представители и демократии (Алкидамант, Ликофрон), и аристократического лагеря (Калликл).
Под влиянием критики со стороны идейных противников, в первую очередь Платона и Аристотеля, термин «софистика» приобрела значение мнимой, поверхностной философии и со временем стала именем нарицательным для обозначения всякого рода словесных и логических передержек.
Разработку политико-правовых идей демократии в IV в. до н.э. продолжили ораторы во главе с Демосфеном. В своих речах они подчёркивали равенство граждан, незыблемость закона как гаранта гражданских прав, защищали права собственников на своё имущество, указывая на положительную роль богатства в государственной жизни, доказывали преимущества демократического строя по сравнению с другими формами государства, а также призывали к объединению греческих полисов под властью Афин.
Таким образом, идейное наследие древнегреческой демократии послужило одним из источников политико-правовых концепций Нового времени.

3.5. Что думали о полисной демократии Аристотель и Платон

Одно из наиболее полных описаний полисной демократии мы можем найти у Аристотеля в труде «Политика» (335-323 гг. до н.э.). Причисляя демократию к отклоняющейся от правильных форм правления, Аристотель выделил её главные особенности.
Основным началом демократического строя является свобода. По общепринятому мнению, только при этом государственном устройстве все пользуются свободой, так как к ней стремится всякая демократия. А одно из условий свободы – по очереди быть управляемым и править. В самом деле, основное начало демократического правления состоит в том, что равенство осуществляется в количественном отношении, а не на основании достоинства; если справедливость в этом, то, разумеется, верховная власть принадлежит народной массе, и то, что решено, будет большинством, должно считаться решением окончательным и справедливым. Все граждане должны пользоваться равными правами, так что в демократиях неимущие оказываются обладателями большей власти, нежели состоятельные; ведь они составляют большинство, а верховную силу имеет решение большинства. Таким образом, одним из признаков демократического строя, по признанию всех сторонников демократии, является свобода.
Второе – жить так, как каждому хочется; эта особенность есть именно следствие свободы, тогда как следствие рабства – отсутствие возможности жить, как хочется. Это второй отличительный признак демократического строя. Отсюда уже возникло стремление не быть вообще в подчинении – лучше всего ни у кого, если же этого достигнуть нельзя, то, по крайней мере, хотя бы поочередно властвовать и подчиняться. И в данном случае, это стремление совпадает с началом свободы, основанном на равноправии.
Исходя из этих основных положений и из такого начала, необходимо признать демократическими следующие установления:

все должностные лица назначаются из всего состава граждан;
все управляют каждым, в определённости взятым, каждый – всеми, когда до него дойдёт очередь;
должности замещаются по жребию либо все, либо за исключением тех, которые требуют особого опыта и знаний;
занятие должностей не обусловлено никаким имущественным цензом или обусловлено цензом самым невысоким;
никто не может занимать одну и ту же должность дважды, за исключением военных должностей;
все должности либо те, где это представляется возможным, краткосрочны;
судебная власть принадлежит всем, избираются судьи из всех граждан и судят по всем делам или по большей части их, именно по важнейшим и существеннейшим, как то: по поводу отчётов должностных лиц, по поводу политических дел, по поводу частных договоров;
Народное собрание осуществляет верховную власть во всех делах, или же решение в главнейших делах и надлежит Совету
все получают вознаграждение – Народное собрание, суд, должностные лица – или же, в крайнем случае, должностные лица, суд, Совет, обычные Народные собрания должны питаться совместно;
если олигархия характеризуется благородным происхождением, богатством и образованием, то признаками демократии должны считаться безродность, бедность и грубость;
ни одна из должностей не должна быть пожизненной, а если какая-нибудь остается таковою по причине какого-нибудь давнишнего переворота, то следует лишить её значения и замещать её уже не путём выборов, а по жребию.

Это – общие признаки, характерные для демократии.
Согласно Аристотелю, для человека, разделяющего демократические убеждения, свобода и равенство должны быть неразрывно связаны между собой. Существует два основных критерия свободы:

править и подчиняться по очереди;
жить так, как каждому хочется.

Для того чтобы принцип эффективного правления удовлетворял первому критерию, важнейшую роль должно играть равенство. Без количественного равенства толпа не может обладать суверенитетом. Количественное же равенство, то есть равный доступ к управлению государством, с точки зрения приверженцев классической демократии, возможно только в случае, если:

политическое участие финансируется из государственной казны, чтобы быть доступным и для бедных;
граждане обладают равными избирательными правами;
существует равенство шансов на замещение государственных должностей.

Таким образом, равенство – это практическое основание свободы, как её понимали древние греки. Оно также может рассматриваться и в качестве её моральной основы. Однако многие философы, среди них и Аристотель, обратили внимание на противоречие между первым и вторым критериями свободы: «править и подчиняться по очереди» (равенство) и «жить так, как каждому хочется» (свобода). Сторонники демократической формы правления считали, что выбор способа жизни каждым гражданином может быть ограничен общиной, от которой гражданин находился в полной зависимости. Поскольку при этом каждый член сообщества имел возможность править и подчиняться по очереди, риск для равенства граждан минимизировался, и два критерия свободы соблюдались.
Наиболее непримиримым критиком полисной демократии был Платон. Ему довелось жить не в лучший период истории Афин: поражение в пелопонесской войне, осуждение на смерть учителя Сократа в 399 г. до н.э., установление диктатуры «тридцати тиранов» привели к разочарованию великого философа в демократических идеалах и практике.
В своей работе «Государство» Платон изложил пессимистическое видение человеческой истории, которая представляла собой разложение политических форм: движение их по нисходящей линии от аристократии (власти лучших) к тимократии (власти честолюбивых воинов), затем – к олигархии (власти богатого меньшинства), от неё к демократии (правлению народа или черни) и, наконец – к тирании (правлению своекорыстного диктатора).
Согласно Платону, демократический строй – это власть бедняков, власть черни, составлявшей большинство в греческих полисах той эпохи. Этот строй утверждается после того, как беднейшая часть общества одерживает победу в борьбе со своими противниками, которых она уничтожает или изгоняет из страны.
Демократия предполагает равенство прав граждан в замещении государственных должностей, происходящей главным образом, по жребию. По мнению Платона, такое равенство несправедливо, так как оно уравнивает равных с неравными: «Так вот, представь себе такого человека, оказавшегося владельцем одного или нескольких кораблей. Кормчий и ростом, и силой превосходит на корабле всех, но он глуховат, а также близорук и мало смыслит в мореходстве, а среди моряков идёт распря из-за управления кораблем: каждый считает, что именно он должен править, хотя никогда не учился этому искусству, не может указать своего учителя и в какое время он обучался. Вдобавок они заявляют, что учиться этому нечего, и готовы разорвать на части того, кто скажет, что надо. Они осаждают судовладельца просьбами и всячески добиваются, чтобы он передал им кормило. Иные его совсем не слушают, кое-кто – отчасти, и тогда те начинают убивать этих и бросать их за борт. Одолев благородного судовладельца с помощью мандрагоры, вина или какого-либо иного средства, они захватывают власть на корабле, начинают распоряжаться всем, что на нём есть, бражничают, пируют и, разумеется, направляют курс корабля именно так, как естественно для подобных людей. Вдобавок они восхваляют и называют знающим моряком, кормчим, сведущим в кораблевождении, того, кто способен захватить власть силой, или же уговорив судовладельца, а кто не таков, того они бранят, считая его никчёмным. Они понятия не имеют в подлинном кормчем, который должен учитывать времена года, небо, звезды, ветры – всё, что причастно его искусству, если он действительно намерен, осуществить управление кораблем независимо от того, соответствует ли это чьим-либо желаниям или нет. Они думают, что невозможно приобрести такое умение, опытность и вместе с тем власть кормчего… Ведь неестественно, чтобы кормчий просил матросов подчиняться ему или чтобы мудрецы обивали пороги богачей, – ошибался тот, кто так острил. Естественно как раз обратное: будь то богач или бедняк, но, если он заболел, ему необходимо обратиться к врачам; а всякий, кто нуждается в подчинении, должен обратиться к тому, кто способен править».
Свобода афинского демоса, воспетая Периклом, для Платона представала как вседозволенность, возможность принимать любые решения и уклоняться от их выполнения. В демократическом государстве нет никакой необходимости участвовать в управлении, даже если человек имеет к этому способности. Здесь не обязательно подчиняться законам, если гражданин не желает этого, или воевать, когда другие воюют. Демократический строй нисколько не озабочен качественными характеристиками своих руководителей: «кто и от каких занятий переходит к государственной деятельности». Здесь оказывается почёт любому, кто выказывает своё расположение толпе.
Это приводит к тому, что в условиях демократии «граждан, послушных властям, смешивают с грязью как ничего не стоящих добровольных рабов, зато правителей, похожих на подвластных, и подвластных, похожих на правителей, там восхваляют и почитают как в частном, так и в общественном обиходе… Свобода проникает и в частные дома… Например, отец привыкает уподобляться ребёнку и страшится своих сыновей, а сын – вести себя наподобие отца; там не станут почитать и бояться родителей… При таком порядке вещей учитель боится школьников и заискивает перед ними, а школьники ни во что не ставят своих учителей и наставников. Вообще молодые начинают подражать взрослым и состязаются с ними в рассуждениях и делах, а старшие, приспособляясь к молодым и, подражая им, то и дело острят и балагурят, чтобы не казаться неприятными и властными… Но крайняя свобода для народа такого государства состоит в том, что купленные рабы и рабыни ничуть не менее свободны, чем их покупатели… Равноправие и свобода существуют там у женщин по отношению к мужчинам и у мужчин по отношению к женщинам».
Демократия создавала прекрасные возможности для льстецов народа – софистов, умело манипулировавших общественным сознанием, во имя достижения корыстных целей. Платон сравнивал ораторов, выступавших в Народном собрании, с дрессировщиками животного, которым известны его повадки и дикий нрав, но которые потакают ему из необходимости, забывая о благе.
«Каждое из этих частных лиц, взимающих плату (большинство называет их софистами и считает, будто их искусство направлено против него), преподают не что иное, как те же самые взгляды большинства и мнения, выражаемые на собраниях, и называют это мудростью. Это всё равно, как, если бы кто-нибудь, ухаживая за огромным и свирепым зверем, изучил его нрав и желания, знал бы, с какой стороны к нему подойти и каким образом можно его трогать, в какую пору и от чего он свирепеет или успокаивается, при каких обстоятельствах привык издавать те или иные звуки и какие посторонние звуки укрощают его либо приводят в ярость. Изучив всё это путём обхождения с ним и длительного навыка, тот человек называет это мудростью и, как бы составив руководство, обращается к преподаванию, по правде сказать, не зная взглядов большинства и его вожделений – что в них прекрасно или постыдно, хорошо или дурно, справедливо или несправедливо, но, обозначая перечисленное соответственно мнениям этого огромного зверя: что тому приятно, он называет благом, что тому тягостно – злом и не имеет никакого иного понятия об этом, но называет справедливым и прекрасным то, что необходимо. А насколько по существу различна природа необходимого и благого, он не видит и не способен показать это другому человеку… А чем же отличается от него тот, кто мудростью считает уже то, что он подметил, что не нравится, а что нравится собранию большинства самых различных людей – будь то в живописи, музыке или даже в политике? Если, общаясь с ними, он выставляет напоказ свои поэтические или иные произведения либо своё служение государству, он делает это большинство своим властелином сильнее, чем вызывается необходимостью, и тогда…он выполняет то, что одобряет большинство. А действительно ли это хорошо или прекрасно – разве слышал ты когда-либо, чтобы кто-то из них отдавал себе в этом отчёт и чтобы это не вызывало бы смеха?»
Наиболее уничижительно из уст Платона звучит критика «демократического человека». Такой человек обуреваем лишёнными необходимости вожделениями, которые являются весьма и весьма разорительными. Это – «трутень», находящийся под властью необузданных страстей. Он формируется в результате отсутствия должного воспитания и влияния дурного образа жизни и «растлителей человеческих душ».
Такие люди «наглость называют просвещённостью, разнузданность – свободой, распутство – великолепием, бесстыдство – мужеством». Так воспитанный человек с возрастом выстраивает систему равновесных желаний; подчиняясь целиком одному из них, потом другому, считая все вожделения равными и заслуживающими уважения.
Изо дня в день «демократический человек» живёт, угождая первому налетевшему на него желанию: «то пьянствует под звуки флейт, то пьёт только воду и изнуряет себя телесными упражнениями. Когда на него нападает лень – он ничего не делает, порой же он проводит время в занятиях, кажущихся ему философскими. Часто занимают его общественные дела: внезапно он вскакивает и говорит и делает что придётся. Увлечётся военными делами, туда его понесёт, торговлей – понесёт в другую сторону; в его жизни нет порядка, в ней царит необходимость».
В демократическом государстве «трутни» живут за счёт богачей и примыкают к простому народу, которому тоже достается «доля меда» от богачей. В длительной перспективе – это ведёт к политической нестабильности. «Та же болезнь, что развилась в олигархии и её погубила, ещё больше и сильнее развивается здесь – из-за своеволия – и порабощает демократию. В самом деле, все чрезвычайное обычно вызывает резкое изменение в противоположную сторону… Ведь чрезвычайная свобода, по видимому, и для отдельного человека, и для государства оборачивается ничем иным, как чрезвычайным рабством… Так вот, тирания возникает, конечно, возникает не из какого иного строя, как из демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство».

3.6. Историческая значимость афинской демократии

Инновационность политического устройства Древних Афин в значительной степени базировалась на её эксклюзивности. Классический полис характеризовался единством граждан, их солидарностью, высоким уровнем политического участия и крайним ограничением доступа к гражданству. Государство активно вмешивалось в жизнь своих граждан, но представляло лишь незначительное меньшинство жителей страны. Граждане были объединены не столько для управления полисом, военной службы, законотворчества, судопроизводства, проведения религиозных церемоний, игр и праздников, сколько для контроля над большинством жителей, которые не могли играть никакой роли в государственных делах.
Политическая культура Древних Афин была в значительной степени патриархальной. Только мужчины старше двадцати лет допускались к активному участию в жизни полиса. Женщины-афинянки рассматривались как гражданки только для генеалогических целей. Их задачей было ведение домашнего хозяйства и воспроизводство потомства. Поэтому замужние женщины ценились выше, чем незамужние. Достижения полисной демократии во многом обеспечивались не престижным для свободных граждан домашним трудом женщин и детей.
Другой категорией населения Афин, лишённой гражданских прав, были метеки, которые иногда в течение нескольких поколений жили в пределах города-государства. Но, пожалуй, наиболее дискриминированной категорией людей в Афинах были рабы. Подсчитано, что во времена Перикла соотношение рабов и свободных граждан было 3:2, а их количество колебалось от 80 до 100 тыс. чел. Рабский труд широко применялся почти во всех видах земледелия, ремесла и добычи драгоценных металлов, а также в домашнем хозяйстве.
Таким образом, разрыв между формальной и реальной основами политической жизни Древних Афин являлся очевидным. Классические концепции исономии не шли дальше идеи «равной власти» взрослых мужчин-граждан. Политическое равенство было формой равенства людей одного социального положения (мужчин и афинян по рождению) и даже в этом случае равный статус людей не означал, что они способны оказывать одинаковое влияние на принятие политических решений. Легендарная демократия была по образному выражению одного историка не чем иным как «тиранией граждан».
Тогда зададимся вопросом: имеем ли мы право называть афинское политическое устройство V в. до н.э. демократией? Несмотря на её крайне узкую социальную базу, учёные считают, что «да». Дело в том, что следует различать «правление немногих» и «правление многих». Права, которые различные группы афинских граждан не только декларировали, но за которые они мужественно сражались, имели колоссальное значение, даже если под «многими» понималось и меньшинство населения.
По мнению американского историка В. Дюранта, афинская демократия была самой узкой по своей социальной базе, но самой широкой по интенсивности народного участия в управлении государством. Хаотичное и не профессиональное самоуправление стимулировало невиданную в истории человечества творческую активность людей. Демократия стала школой гражданственности в Народном собрании, судах, Совете пятисот и других органах. Она обеспечила подлинную подотчётность должностных лиц сообществу граждан. И достижения и недостатки политического строя Древних Афин оказали самое серьёзное влияние на дальнейшее развитие политической теории и практики демократии во всём мире.

Законы Солона и Клисфена
 

https://postnauka.ru/courses/46312
Историк о борьбе аристократов и тиранов, избирательных реформах и рождении демократии
20 июля 2016

В VI веке до нашей эры Афины выходят на авансцену исторического развития. В начале VI века Афины пытаются преодолеть кризис, вызванный расколом в обществе и обеднением значительной части населения. Древние историки пишут о том, что многие афиняне попадали в долговую кабалу и продавались в рабство за долги: им не хватало урожая до следующего года. Это вызвало раскол в обществе и привело к законам Солона.

В 594 году афинский аристократ Солон был избран архонтом-примирителем с неограниченными полномочиями, для того чтобы как-то смягчить противоречия в обществе. Он принимает комплекс законов, главным из которых является сисахфия — стряхивание бремени, отмена долгов, лежавших на земле, то есть отмена долговой кабалы. Кроме этого, те афиняне, которые попали в долговое рабство, были освобождены, а те, кто был продан за пределы Аттики, возвращены на родину. С этого времени афинские граждане стали обладать неотъемлемым правом быть свободными, они не могли быть порабощены за долги. Это создавало основу для развития Аттики.

Солон привлек в Аттику много переселенцев (свободных неграждан), которых афиняне называли метеками. Это способствовало развитию ремесла и торговли, Афины становятся ремесленным центром. Есть уникальный источник VI века до нашей эры — посвящение с афинского Акрополя, где афинские ремесленники, торговцы и даже прачки посвящали богам какие-то барельефы, скульптуры и писали о том, чего они желают. Это говорит о росте самосознания афинского демоса. Этот рост самосознания и борьба внутри аристократов привели, как и в других греческих городах, к тирании. Афинский аристократ Писистрат, по одним сведениям, в 561 году, по другим — в 546 году до нашей эры захватывает тираническую власть, и после ожесточенной борьбы ему удалось сломить сопротивление своих врагов-аристократов. В Афинах устанавливается тирания, Писистрат передает власть своим сыновьям, Гиппию и Гиппарху. Как и другие тираны, он принимает много законодательных мер в пользу демоса, в пользу основной массы населения. Он вводит разъясных судей, которые могли разрешать неимущественные споры крестьян, он уменьшает налоги, ведет активную колонизационную политику.

Писистрат очень активен в культурной сфере. При нем расцветает афинский фестиваль Панафинеи, и именно при нем происходит зарождение афинского театра, примерно в 536 году до нашей эры. Его сыновья, Гиппий и Гиппарх, продолжают его политику. В 514 году до нашей эры аристократы-тираноубийцы Гармодий и Аристогитон осуществляют заговор, но им удается убить только среднего сына Писистрата, Гиппарха, и старший сын, Гиппий, расправляется с ними. В 510 веке до нашей эры афинскую тиранию свергают спартанцы, которые всегда позиционировали себя как μισοτύραννος — ненавистников тиранов. Они ставят во главе Афин собственного ставленника — Исагора. По некоторым сведениям, Афины в это время даже входили в Пелопоннесский союз. Афинянам это не нравится, они требуют независимости своего города, и в 508–507 годах до нашей эры афиняне восстают, запирают на Акрополе спартанский гарнизон и изгоняют его. Афины становятся независимыми, и под руководством аристократа Клисфена из рода Алкмеонидов с 508–507 до 500 года до нашей эры проводятся клисфеновские реформы, положившие начало демократии.

Клисфен был аристократом, но, как и многие другие аристократы, он решил не противостоять демосу, а возглавить его, понимая, что усиление демоса или выдвижение его на политическую арену совершенно неизбежно. Прежде всего, реформы Клисфена заключались в усилении значения и организации деятельности народного собрания в Афинах — экклесии. Оно собиралось 40 раз в год, было регулярным. Это был высший орган власти, и там могли присутствовать все афиняне.

Понятно, что прямая демократия, которая была в Древней Греции, отличается от современной, и представительство было не очень большим. В реальности кворум при принятии самых важных решений не превышал четверти граждан, потому что не все могли присутствовать.

Самое важное в реформах Клисфена — это, пожалуй, административно-избирательные изменения. Он делит Афины на десять фил. «Фила» — это по-гречески «племя», но для Клисфена это такой территориальный избирательный округ. Каждая фила состояла из трех областей (тритий): одна из Афин, другая из богатой прибрежной части и третья из бедной гористой части. Это как если бы округ по выборам депутатов российской Государственной думы состоял из района Москвы, района Нечерноземья и промышленного уральского города. Цель Клисфена — перемешать население, чтобы аристократы не могли оказывать влияние на своих крестьян-соседей.

Однако фила — это не только избирательный округ, но еще и полк, батальон, потому что граждане служили по филам. По реформам Клисфена высшие должностные лица — это уже не архонты (они остаются, но играют скорее церемониальную роль), а десять стратегов. Стратег — полководец, который возглавлял и гражданские проекты. Стратегов избирали на год по одному из каждой филы, после этого они должны были давать отчет народному собранию, по результатам которого их либо переизбирали, либо не переизбирали, а могли даже привлечь к суду по результатам этого отчета.

Создается Совет пятисот (по пятьдесят представителей от каждой филы), который действовал между заседаниями народных собраний и готовил повестку дня для этих собраний. В принципе на собрании мог выступить каждый гражданин, но, чтобы они были регулярными и не превратились в анархию, приходилось готовить повестку дня. Этот Совет пятисот (по-гречески «буле») имел достаточно большую власть. Но демократия шла ниже и дальше. Каждый месяц — а афинский гражданский год длился 10 месяцев — часть Совета пятисот, состоявшая из пятидесяти представителей, просто жила на горе и занималась текущим управлением Афинами, то есть демократия была совершенно непосредственной.

Такую систему создает Клисфен. Позже она получила название «демократия», то есть «власть демоса, власть народа». Она базировалась, как считали греки, на трех основах: исономии (равенство перед законом), исополитии (равенство в осуществлении гражданских прав) и исегории (равные возможности выступить в народном собрании; иногда этот термин не вполне верно переводят как «свобода слова»). Само слово «демократия» появляется несколько позже.

Очень важной частью клисфеновского законодательства был остракизм, так называемое голосование черепками — остраконами. Раз в год у афинского народного собрания спрашивали, есть ли среди афинских граждан кто-то, кто угрожает существующему государственному строю. Если народное собрание отвечало «нет», то, как говорится, на нет и суда нет, если же ответ был положительным, то через 36 дней (один гражданский месяц) назначалось голосование. Каждый гражданин мог на черепке (самый дешевый писчий материал) выцарапать или заказать писцу имя человека, которого следовало изгнать. Конечно, гражданин мог написать имя соседа, с которым он враждовал, но реально изгнанными могли быть только люди, известные всему городу, то есть политики.

Тот, кто набирал большинство голосов, изгонялся из города на 10 лет и не имел права появляться в Аттике, хотя его и не лишали гражданских прав и не конфисковали имущество, а потом он мог вернуться. Эту меру считают обычно ужасно негуманной и вообще, с нашей точки зрения, очень странной. Однако, как мне кажется, все было в точности наоборот. Это внесение правил в политическую борьбу. Раньше политических противников просто убивали, теперь же их изгоняли на какое-то время, по истечении которого они могли вернуться и принимать участие в политической борьбе.

Весь этот комплекс мер — реформы Клисфена — считается первым образцом демократии, хотя ученые считают, что первые демократии были и в других греческих полисах, на Родосе, просто они не были документированы, у нас нет источников. Так, когда в начале 1990-х годов, в 1993 году, праздновали 2500 лет демократии, то праздновали, именно отталкиваясь от начала клисфеновских реформ. Таким образом, Афины становятся первым демократическим полисом, и вскоре им было суждено пройти большое испытание — греко-персидские войны.

Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, профессор РГГУ и ГАУГН.

Афины и Спарта. Афинская демократия
 

Видеоурок по истории "Зарождение демократии в Афинах"
 

ИСТОРИЯ АФИНСКОЙ ДЕМОКРАТИИ
 

http://www.sno.pro1.ru/lib/buzeskul_...atii/index.htm
Владислав Петрович Бузескул

СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2003.
Оглавление

Э. Д. Фролов. В. П. Бузескул — историк античной демократии.. 5
От редакции. 30

Предисловие. 31
Введение. Общий ход греческой истории с VIII по VI в. до P. X. ... 33
Падение царской власти и владычество знати.... 33
Колонизация, экономический переворот и возвышение демоса . 41
Борьба демоса с аристократией и тирания....... 48
ДЕМОКРАТИЯ В АФИНАХ

I. Начало

Переход от монархии к архонтату ... 59
Килонова смута, законодательство Драконта и экономический кризис ... 68
Солон ... 79
Новые смуты и тирания Писистратидов ... 96
Реформы Клисфена... 107

II. Расцвет

Эпоха Греко-персидских войн .... 123
Первые годы «Пятидесятилетия». Кимон и Эфиальт ....... 137
Реформа ареопага. Суд присяжных, Совет и народное собрание ... 146
Время борьбы из-за гегемонии на суше ... 162
Перикл ... 170
«Правление первого мужа»..... 180
Основные черты афинской демократии. Свобода и равноправие. Идеал и действительность... 203
Положение женщины в Афинах.. 220
Метеки и рабы...... 230
Отношение к союзникам....... 242

III. Кризис

Начало Пелопоннесской войны... 253
Демагоги и стратеги. Клеон и Никий ... 269
Война от смерти Перикла до Никиева мира и ее влияние на общество ... 277
Темные стороны афинской демократии ... 290
Недовольные. Сельский класс и олигархи. Политическая литература .... 301
Алкивиад, процесс гермокопидов и Сицилийская экспедиция .... 318
Олигархический переворот 411 г. ... 337
Последние годы Пелопоннесской войны ....... 354
Тирания Тридцати и восстановление демократии ... 366
Суд над Сократом ... 380

IV. Упадок

От восстановления демократии до Анталкидова мира...... 393
Второй Афинский союз и финансовые реформы.. 402
Внутреннее состояние Афин в IV в. ... 413
Отношение философов и публицистов того времени к демократии. Монархические идеи ... 429
Афины и Филипп Македонский ... 444
Начало эпохи эллинизма и конец самостоятельности Афин ... 457

ПРИЛОЖЕНИЯ..... 465
НОВАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО ИСТОРИИ АФИН....... 471

Подготовлено по изданию:
Бузескул В. П.
История афинской демократии / Вступ. ст. Э. Д. Фролова; науч. редакция текста Э. Д. Фролова, Μ. М. Холода. — СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2003. — 480 с. — (Серия «Studia Classica»).
ISBN 5-93762-021-6
© Э. Д. Фролов, вступительная статья, 2003
© Μ. М. Холод, приложения, 2003
© Издательский Центр «Гуманитарная Академия», 2003